Наступила весна, и она как-то чудесно совпала с моим выздоровлением и с назначенной мне напоследок процедурой «токи».
 Между тем весенние токи, устраивая гонки в деревьях, выстреливали зелёным, клейким, ароматным, приближая Пасху — и деревья по дороге в поликлинику встречали меня опушенными за ночь.
 …В серо-голубом кирпичном здании, как всегда, было людно. У физиотерапевтического кабинета уже сидела длинная очередь.
 — Кто на токи? –— спросила я, и, запомнив кивнувшего, присоединилась к ожидающим. Дальше слышалось разное: «Кто на магнит?», «Кто на электрофорез?», а женщина, подошедшая последней, громко поинтересовалась: «А кто на лазер?» Тут-то случилось самое интересное.
 В плотной и грустноватой очереди заколыхалась старушка, –— голубоглазая, с тонкой кривоватой ниткой бирюзовых бус под воротничком, дернула худенькой ручкой, — то ли подняла ее, как примерная школьница, то ли перекрестила болящую: «Я, я на Лазаря. За мной будете», — произнесла она милым колокольчиковым голосом.
 Меня, начавшую было скучать, неожиданно вдохновило упоминание евангельского персонажа, болезнь которого случилась «не к смерти», а к «славе Божией». Воображение мое разыгралось.
 Может, после того как Иисус воскресил Лазаря, тот не только стал епископом, но и приобрёл особенный дар и сидит теперь в кабинке за занавеской и исцеляет больных? Ведь накануне Пасхи люди особенно верят в чудо и реагируют на малейшую его вибрацию.
 По мере появления новых пациентов голубоглазая и голубобусая старушка вновь вскидывала худенькую ручку и так же покачивала ею: «Вы не на Лазаря? А то мы здесь все туда».
 На «лазаря», как я отметила про себя, народу было больше всего. По коридору шелестело время от времени, подхваченное многоголосьем очереди: то «лазарь» свободен», то «кто-то там надолго застрял». Но бабушкин голос-колокольчик звонко выбивался из общего хора и устремлялся к высокому потолку коридора. Теперь она рассказывала, что после процедур голова ясная, а руки-ноги сводит так, что только собакам отдать.

Уже выходя после «токов» из кабинета, я ещё раз увидела её маленькую сгорбленную фигурку, еле-еле бредущую по коридору, и сердце моё кольнула иголочка: вот она, настоящая немочь… Что тут наши пустячные болячки!
 Следующий день был не простым весенним, а первым дачным, а, значит, почти праздничным для многих горожан.
 К слову, остановка дачников в нашем маленьком городе вплотную примыкает к поликлинике. Жёлтые «Пазики», взыграв скрытыми мускулами, готовились рвануть за город, вместив всех желающих.
 И когда я обходила один из таких автобусов, у его дверей увидела знакомую бабушку. В одной ручонке у неё была то ли тяпка, то ли мотыга, замотанная тряпицей. В другой — большая корзинка, сверху прикрытая газетой, под мышкой — сетка.
 Старушка приветливо и безмятежно взглянула на меня своими апрельскими глазами и, кивнув, ловко вскарабкалась по ступенькам.

К остановке с разных сторон спешили такие же милые бабушки, обвешанные садово-дачным инвентарем. Они переговаривались, устроив что-то вроде шумной девчачьей переклички: «Нина, ногами шевели уж», «Маш, говорила же, не поедешь больше», «А Валька там уж, в окно гляди».

Их лица, знакомые мне по унылым больничным очередям, выглядели теперь просветленными, торжественными.
 Значит, справился Лазарь, воскресил всех милый, к посевам, к солнышку, к новым надеждам. И не говорите, что чудес не бывает!