Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Брагин Никита. От Воскресения до Рождества

Лазарь

В пеленах погребальных,
в истлевшем платке на лице
шелохнулся молчальник
белой костью в железном венце...
Сквозь разжатые зубы
он ловит огонь и песок,
ерихонские трубы
оглашают восток.

И сквозь боль пробужденья
услышано — встань и иди;
раскрошились каменья
меж рёбер вздохнувшей груди,
и от запада солнца
скользя по дорожной пыли,
замыкаются кольца
параллелей Земли.

И звездой над полями
в ночи простирает лучи
благодатное пламя
твоей одинокой свечи;
и росой в паутине
не уснуть, на траву не прилечь,
а дорога в пустыне
распрямилась, как меч.


Моление о Чаше

Не гордым аркам акведуков Рима,
но скромному колодцу Вифлеема,
не пышным перьям рыцарского шлема,
но вдовьей лепте, что звенит, незрима,

в который раз ты явишься, творима
свечой и словом, дивная поэма,
и будет ночь, и роковая тема
масличной рощи Иерусалима

свершится, как века запечатлели,
по их канону, не смягчая доли,
и не скрывая ни бича, ни стали,

ни дрожи, ни слезы — у самой цели,
где немощь тела покорилась боли,
а дух не в силах одолеть печали...


Страшный Суд

О матушка моя! Ты говорила
о скорби мира, и о Дне Суда,
когда покроют пеплом города
вулканов пробуждённые горнила,

и пошатнутся солнце и светила,
когда взойдёт Полынная Звезда,
и обратится горечью вода,
и по земле разверзнутся могилы...

Но слово утешения текло
рекою жизни, что светлей кристалла,
и прорастало солнечным зерном,

и было сердцу больно и тепло,
когда твоя любовь меня ласкала,
и плакал вечер огневым вином...


Мольба паломника

Помоги мне подняться, апостол Фома!
И в глазах, и на сердце — кромешная тьма,
я отчаялся, я умираю.
Мне бы свежего воздуха только глоток,
но лежу я, убогий, уткнувшись в песок,
словно Каин к востоку от рая.

Я пошел за тобой и покинул свой дом,
бросил всё, что я нажил умом и трудом,
пересёк океан и пустыню,
дни и ночи всё шёл я и шёл на восток
сквозь чужие края, и восток был жесток –
без приюта и без благостыни.

Мир чудовищных змей, многоруких богов,
мир золы и огня погребальных костров –
здесь мне страшно и так одиноко!
Помоги мне подняться, помилуй меня –
я же вновь побреду, до скончания дня,
на восток до последнего срока.

Там, где ты упокоился, в тёмной тиши
я паду к изголовью, и голос души
зазвучит все спокойней, все тише,
словно дождь, уходящий к далеким горам,
словно в темную полночь покинутый храм,
где меня ты, премудрый, услышишь.


Московское Рождество

Однажды, не в силах развеять беду,
на старую улицу я побреду
рыдая родными стихами,
и будет хрустеть под ногами хрусталь
случайной сосульки, и всхлипнет печаль,
в пещеру войдя за волхвами.

И будут шептаться с младенцем волы,
и ангелы встанут на кончик иглы,
и в бисере овцы возлягут,
и вырвется вздохом — прости, не могу,
и бусинкой спрячется в рыхлом снегу
слезы невесомая влага.

Уколы мороза, ожог мишуры,
блаженных и нищих ночные пиры,
да звёзд одинокие крошки...
Москва, ты бела, словно лобная кость,
Москва, ты стихами прошита насквозь –
надёжной ахматовской стёжкой.

Ты примешь меня без объятий и слов,
ты скроешь неровные строчки следов
поземкой, искристой и зыбкой,
и больше не надо ни ритмов, ни тем –
снежинка в ладони, в душе Вифлеем,
а в сердце — невинность улыбки.






Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0