Арбат

По улице Лаваль
я в прошлом веке хаживал;
а будто бы вчера,
так помню хорошо
испанские слова,
фонемные адажио,
японский ресторан
(я мимо не прошёл).

Арбат, он вездесущ,
он дух большого города;
Лаваль Арбат и есть,
в Буэнос-Айресе,
как есть в любом лесу,
что с детства мне так дорого:
тропинка через лес,
по утренней росе…


*  *  *

Я забрёл куда-то снова не туда,
Но какие здесь чудесные места:
И поляны, и ручьи среди камней,
И брусники столько — жаль ходить по ней!

Чуть поодаль кучерявится лесок,
Все — одна к одной берёзки. И высок
Среди них, в смоле янтарной, золотой –
Ствол сосны, такой весь жизнью налитой!

Лёг на спину я, закрыл — открыл глаза:
В небе, лучшем — нашем небе — бирюза!
Перламутровые в выси облака,
А под камешком — журчанье родника.

Я лежал бы так, наверно, тыщу лет,
Но с другим числом мне выдали билет
В этот мир, однажды, много лет назад…
По щеке скатилась сладкая слеза…


 *  *  *

Я мурманский родом,
И очень скучаю
По зимним полярным морозным ночам,
По нашим трудягам –
Солёным причалам,
Которые ждут моряков-мурманчан.

Скучаю по сопкам...
И нет мне покоя –
Я вижу, как будто бы в розовом сне,
Родной городок свой,
Старинную Колу,
И милую матушку в школьном окне.

Я вижу озёра
В тумане вечернем,
Полночное солнце полярного дня,
Я искренне,
По-настоящему верю,
Что всё это ждёт не дождётся меня.

И пусть далеко я
От дома родного,
Но знаю, что скоро обратно вернусь!
И мне улыбнётся
Красавица Кола,
Развеет мою неотвязную грусть...


Полярное сияние  

По декабрю скучал я на экваторе,
ведь я с ним от рождения в родстве,
его морозы мне жену сосватали
и дури остудили в голове.

А там, на юге-южном не декабрьские
погоды, ночи, звёзды, облака;
там нет того, что северною сказкою
зову я, лишь приходит мой декабрь…

Когда ночами тихо вдруг становится,
морозно, серебристо, высоко,
и вьюга, непременная виновница
погоды злой — умчалась далеко,
стоишь и смотришь в небо. Смотришь, слушаешь,
а в небе, будто звёздные волхвы
играют с человеческими душами
в огне зеленоватой синевы:
мелькают тени, слышится подзвучие
игре небесной; воздух, он — дрожит:
как вспышка, блик, сполох —
стоит трескучее
звучанье, непонятное в тиши,
и замираешь…
Там, в далёких тропиках
я так скучал!
И снился мне декабрь!
Да, мой декабрь,
с протоптанными тропками
в его — и дни, и годы, и века!


*  *  * 
                         из цикла «Перед портретом Сергея Есенина»                                           
Мы с тобой, наверно, были бы,
Если время брать не в счёт,
Как в один бочонок вылитый
С разных варов первачок.

Устаканились бы где-нибудь
На окраинах Москвы,
И по-чёрному, и — с веничком
У какой-нибудь вдовы!

А наутро, да по зореньке,
Да в исподнем — по росе,
Слыша где-то плач гармоники,
Плач по вдовушке-красе…


*  *  *
                              И.В.К.— с благодарностью
Я уеду, уеду, конечно.
Я тебя никогда не дождусь.
А моя одинокая нежность
Растревожит надежду и грусть…

Сумасшедшие мысли… Усталость…
Ах, глаза — удивительный взгляд!
Это всё, что на сердце осталось.
Остальное построилось в ряд:
бесконечные дни (но не вместе)
и созвучие душ (в тишине),
всё другое — волнения, вести –
словно наше, но в дымке, во сне.

И по этой хрустальной шеренге
Жизнь ударила метким огнём.
Как по людям, стоящим у стенки
И поющим — о ней и о нём…