* * *
Пыльная осока,
радужная лебеда,
подорожник с высоким воротом.
Стекать соком,
листьями лепетать,
обнимать тебя городом.

Ветреная Геба,
солнечная плита,
бесконечность в небесной линии.
Касаться небом,
ветками оплетать,
целовать тебя ливнями.

Рыхлая землица,
лёгкие семена,
неизвестность тоской заштопана,
Менять лица,
придумывать имена,
сочинять себе что-то там.

Белая ромашка
в солнечной пелене
чуть дрожит на стебле агатовом.
В цель, или промашка,
думает или нет?
Я гадаю, но не отгадываю..

***
Спаси меня от всех земных тревог,
от всех непостоянств и недоделок,
от слов, что я давно сказать хотела
тебе, но говорю другим, и вот

они уже потеряны для нас,
и оставлять на память их нелепо,
спаси меня, пока нечёток лепет
ветров и пытка солнцем продлена

ещё на день, а может быть на год,
(должно быть, и не пытка это вовсе!),
спаси меня, не вхожую ни в осень,
ни в дом твой не одетой, не нагой,

неузнанной, не снятой со креста,
не созданной по твоему подобью,
спаси меня, пока не перестал
мой стих звучать, и твердь не стала топью,

пока не снято с облака руно
и в солнечном не вымыто бассейне,
пока я не нуждаюсь во спасенье,
но ты меня спасаешь всё равно.


***
Не я, не явь, не ягодная яма
наполненная соком до краёв,
а зверобой и пижма-несмеяна,
и новый недостроенный район,

И кэнонов чириканье, и нокий
размеренный и долгий перестук.
Беги, беги за солнцем длинноногим,
доверив небо юркому клесту,

и чувствуй, что тебе всего дороже
не стих, что в глубине твоей лежит,
а тянущийся к солнцу подорожник,
и лёгкое дрожание ежи,

и мятлика, и близкое соседство
малиновки, и ястреба полёт,
и строчка, попадающая в сердце,
которое в груди сейчас поёт.
***
Добыть до моря, дошить, дописать додышать,
спины коснуться чёрного голыша
холодной и гладкой (кварц, известняк, гранит?),
его молчание вечность в себе хранит.

Потерянный голос море не возвратит,
явление строчек — рождение Афродит
из пены морской, из облака, из песка,
К Есенинской нежности, нежность моя близка.

Сосновый поросли в пору лишь тишь да звон
погожих дней (осеннее колдовство).
Пустые гнезда, погасшие угольки
шиповника. Помни, губы мои горьки.

Целуй их долго, смотри, словно сквозь меня,
подёрнется дымкой русалочья полынья,
заполонит соты небес медвяная падь,
и будет страшно по небу тому ступать.

* * *
Огради зонтом,
напои водой,
и небес затон
упадёт в ладонь.

Мир листвой покрой,
спрячь ветров мечи,
и дождя покрой
твой покой смягчит.

Растревожь листву,
звездопады взвесь,
и в ночи лип звук
превратится в песнь,

обратится в слух,
перейдёт к речам,
градом по стеклу,
ветром по плечам,

видя, то ли цель,
то ли отблеск с неб,
капли на лице
обратятся в снег,

полетят на свет,
уплотнят газон,
и качнет нас ветвь
голубиных солнц.

Будут в плен взяты
берега ручья,
и начнёшься ты,
и закончусь я

***
Слюдяной водосток тишины, незатейливость с запахом
дождевых закоулков и битого кирпича,
за Медовым мостом, над рекою возьми меня за руку,
проведи меня за руку сквозь непокой и печаль.

Горсть солёных камней в спину вечера волнами брошена,
профиль месяца новорождённого бел и точён,
и мне снова, как в детстве, так хочется верить в хорошее,
и не видеть плохого ни в людях, ни в жизни, ни в чём.

Разлетелись по ветру слова огоньками да искрами,
расплескалися звёзд окуньки в золотой полынье,
мне бы только суметь доказать, что любить можно искренне,
что дороже любви ничего в этой жизни и нет.

Запрети мне сдаваться, пока за меня ещё молятся
там, в ночи ангел счастья и боли седой херувим,
и твои я читаю стихи, и надежда-лимонница
не спешит улетать, и всё кружит над домом моим.
* * *
Искус мой, искоса поглядывай на меня,
искры высекай во мне камнем об камень,
сколько ветер мелочи наменял
лиственной, нам не объять руками.

Искус мой, искореняй во мне, истребляй
искренность, пожинай меня, словно жито,
всё, что произросло во мне, из тебя
вылеплено, придумано, крепко сшито.

Искус мой, изворачивайся как жук,
лапками переламывай лист и лаву,
ласку, любовь и все, что тебе скажу
переломай во мне — ты ломаешь славно.

Искус мой, извлекай из меня щипком
звуки, поклоняйся моим иконам,
видишь, держит день за своей щекой
солнце, и не выплевывает его нам.

Испепели меня ты и вознеси
к небу потоком звёзд, многозвучным, струйным,
искус мой, видишь, мы на земной оси
крутимся, как на вертеле шестиструнном.

Не искушай меня ты, но искажай
сна отражение сахаром, лунной долькой,
мы сегодня с тобою так близко, жаль,
что мы пока не можем понять насколько.

* * *
Когда на зареве льняном
я вышью гладью птичьи стаи,
в твоих ладонях снег растает,
и дождь заплачет за окном.

Когда не станет в нас тепла,
и снизойдут на город свыше
метели — ты меня услышишь,
откуда б я не позвала.

И я, заметив вдалеке
твой взгляд, парящий над толпою
людской, заговорю с тобою
как день, на птичьем языке,

и загорится надо мной
звезда, и в пламени великом
надежды, вспыхнет сердоликом
под самым сердцем, шар земной.

И станет боль моя боса,
и нежностью твоей клеймёна,
но будет помнить поименно
все наши сны и голоса,

и разломив янтарный гриф
пера, посыплются наружу
слова, когда твой мир разрушу,
на счастье сердце подарив

* * *
Для нас дожди не бедствие, награда,
ты не сердись на них, благодари
ту ночь, что нам включает фонари
на радость.

Не дочерьми утешимся, сынами
продлимся и бессмертие вкусив,
увидим — вырос вечности массив
за нами.

Ещё немного в этом дне побуду,
Побудь ещё немного здесь, со мной,
такой телесной и такой земной,
покуда

я, изживая боль свою, хочу так
приблизить на пол шага, пол строки
тот миг, где я коснусь твоей руки,
как чуда.

За перелесок облачный, за мыс ли
зайдёт крыло, скользнёт остаток дня,
и стану я такой, как ты меня
замыслил.

И гул морской, и тишина лесная
рассыплются на тысячи огней,
и станет свет, грядущей тьмы длинней,
я знаю.

И в ожиданьи, и в тоске, итожа
свои слова, и сон к себе маня,
я чувствую, и чувствуешь меня
ты тоже

* * *
Общаться с тобой стихиями и стихами,
смотри, твой вечер внутри у меня стихает,
твой вечер во мне дрожит
листом берёзовым, веткой ивы;
сегодня внутри тебя так красиво,
что я опускаю щит.

Касаться тебя словами, играя ритмы
стихов, что тихий голос твой говорит мне,
что слышится мне в ночи.
Неосторожно, случайно, косно
коснутся ночи, где целый космос
внутри у меня молчит.

Тянутся к тебе невидимо и пространно:
сквозь солнечный, свет сквозь свет твоего экрана
компьютерного, сквозь три
перста твоих. Слов пунктиры,
ломая ночь в глубине квартиры
ломаются изнутри.

Смотреть на тебя из слова, из монитора,
из светлого моря, из темного коридора,
смотреть отовсюду. Штиль
полночный разбил меня на осколки,
они над тобой загорелись. Сколько
сегодня их, погляди

* * *
Темнеет раньше, чем хотелось бы облечь
тебя в потоки солнечного кружева.
Смотреть на небо, скидывая с плеч
покров ночной, внутри земной окружности.

Придумать, предчувствовать, менять,
создателем вселенной быть, созданием
твоим, рассветом на изломе дня,
пришедшим в мир с минутным опозданием.

Разоблачаясь, облачный обряд,
соединяя с таинством венчания
луны и солнца, в длинный звукоряд
выстраивать те сны необычайные,

что возникают в глубине такой,
в которую нельзя поверить словно бы,
но прикоснуться к ней одной строкой
возможно, даже если слово — сломано.

По слому саламандровым хвостом
скользить, предотвращая неизбежностью всю
перемещенья полного в пустом,
пустого в полном с маленькой погрешностью.

По грифу ночи ветром провести:
многоголосо, многослойно, лиственно,
считать от одного до десяти,
от десяти до одного единственного

* * *
Ты помнишь, как
мы были в полушаге
от снегопада, веющего сном,
и хруст снежка,
и солнечные шпаги
пронзали время в блоке новостном,

а после, там
мы длились или длили
чужую жизнь на фото-витражах,
и по следам,
помноженным на мили,
твоим следам, я шла вперед, дрожа

от холода,
От страха и от ветра.
Вершиной, так похожей на иглу,
твой холм латал
внутри меня рассветы,
и тень свою стелил на белый луг.

Не знала я,
но видела, в узоре
бегущих строчек, рвётся та строка,
где алые
снега врастают в зори,
и тянется к тебе моя рука.

За тополем,
у дома месяц бродит,
на стены ставя звездную печать,
и то болит,
что отболело вроде,
и так молчит, что хочется кричать.

И нет ни сёдл,
ни лошадей, ни вожжей,
и город мой, уходит из-под ног,
и снег несёт
в ладонях: вот он, вот же,
в реке звенит и падает на дно.

* * *
Застилает февральским гулом,
правит ветреным помелом.
Сердце, ты меня обмануло?
Сердце, ты меня подвело?

Ранит строчкою, как щадило:
Беззастенчиво, но не зло.
Сердце, я тебя ощутила?
Сердце, ты во мне возросло?

Слово кажется отощалым,
стих колышется вкривь и вкось.
Сердце, ты же пообещало!
Сердце, ты же мне поклялось

биться ровно без перебоев,
не бесчинствуя, не дерзя,
Сердце, мне тяжело с тобою,
Сердце, мне без тебя нельзя.

Замирает пустая зала,
там, где ночь не находит слов.
Сердце, ты ему не сказало?
Сердце, ты его не спасло?

***

Забудь сейчас про заповедь шестую,
про свет — тот, что в глазах моих не тонет,
про лёгкий росчерк своего пера.
Я буду знать, что небо существует,
когда я прикоснусь к твоей ладони,
а ты её не станешь убирать.

Я может и должна быть чуть умнее,
чем та, невыносимая девчонка,
сидящая внутри меня самой.
Я буду знать, как ты молчать умеешь,
пока я говорю тебе о чём-то,
как пальцы наши сцеплены в замок.

Разнятся дни, плетутся еле-еле,
как пёс мой старый от стола до двери,
и, кажется, что Бог и глух и нем.
В тебя я буду верить даже если
ты сам в себя уже не будешь верить,
и не захочешь больше верить мне.

«О, solе!”— согревает нас Лучано,
но тьма, и где-то брат идёт на брата,
и кроткая зима совсем юна.
Я буду знать, что счастье не случайно,
случайна лишь нечаянная радость
и встреча изменяющая нас.

Под свист коньков и пение саней я
взлечу и стану вся подобна звуку,
смотри — вот свет моей рукой примят!
Не уходи, пока я не сумею
принять такую долгую разлуку
и скорое забвение принять.

* * *
Далёкий, спи светло и крепко,
не знай моей ты боли,
за домом жёлтая сурепка
заполонила поле.

Далекий, спи без сновидений,
не знай моей печали,
дома отбрасывают тени
на пристань и причалы.

Далекий, спи, я спать не стану,
мне в эту ночь не спится,
лучи звезды на нотном стане
небес блестят, как спицы.

Далекий, спи, уже светает,
твой выдох вдох обрящет,
пусть дева бережёт святая
твой сон животворящий.

Далекий, спи. Земной тропою
И поднебесной пылью
к тебе прильну, и над тобою
свои раскрою крылья.

Далекий, спи. Пусть сон твой чуток,
но где-то между снами
наступит день, и он, как чудо
опять случится с нами

* * *
Вложить мои слова в твои уста,
усталым, устаканившимся, вечным
стихотвореньем, сорванным с куста,
начнётся день и завершится вечер.

Смотреть в тебя, как смотрят вдаль, и сон
укачивать, как линию прибоя,
как куклу с нарисованным лицом,
которая смеётся над тобою.

В ночи тебя объять, как старый лог
травой укрыть, опутать, принимая
тропу за реку, ветку за крыло,
и чувствовать насколько здесь нема я.

Пронзать тебя сто тысяч раз лучом,
мечом, копьем и остриём заката,
и знать, что в этот миг ты разлучен
с самим собой, но где-то там, за кадром

волны, в шипящем пламени листа
осеннего, в цветастом оперении
души, мгновенье это — пролистать,
как лучшее твоё стихотворенье.

* * *
Далёкий, спи светло и крепко,
не знай моей ты боли,
за домом жёлтая сурепка
заполонила поле.

Далекий, спи без сновидений,
не знай моей печали,
дома отбрасывают тени
на пристань и причалы.

Далекий, спи, я спать не стану,
мне в эту ночь не спится,
лучи звезды на нотном стане
небес блестят, как спицы.

Далекий, спи, уже светает,
твой выдох вдох обрящет,
пусть дева бережёт святая
твой сон животворящий.

Далекий, спи. Земной тропою
И поднебесной пылью
к тебе прильну, и над тобою
свои раскрою крылья.

Далекий, спи. Пусть сон твой чуток,
но где-то между снами
наступит день, и он, как чудо
опять случится с нами