* * *
Не путешествую, а просто так плутаю,
Заглядываю в тёмные дворы,
Где лунный свет как будто бы подтаял
И спрятаны в сараи топоры.

Знакомая до донышка глубинка,
Где всякое случается, увы…
Здесь варится в сентябрь голубика
И солятся последние грибы.

Пора неторопливых заготовок,
И жизнь неспешна, и привычна смерть.
И я брожу, печален и неловок,
И пробую повыше крыш смотреть.


* * *
Остывают ограды оглохшего сада,
Золотится вода незлобивых прудов.
Это чуткое время — пора листопада,
Затаённая жалость забытых следов.

Если яблоки с веток упали, и в лужах
Вместе с листьями мирно таятся в воде,
Почему-то дороги становятся уже
И туманы в оврагах, и слякоть везде.

Это время таящих надежду околиц,
Что октябрь поделится скорбным теплом…
Покосившийся тополь — слепой богомолец,
Возле озера дед с почерневшим веслом.

До снегов не просохнет ознобное поле,
Будет первый ледок, и опять невдомёк
Почему так приятен вкус хлеба и соли,
И далёкой церквушки святой огонёк.


* * *
Ноябрь. Аномальное тепло.
Окрестным воробьям — покой и воля.
Но дождь идёт, и дальнее село
Едва заметно в постаревшем поле.

В такую пору не грешно стареть,
Разматывать прабабушкину пряжу.
Гниёт у речки брошенная сеть,
Никто не ищет милую пропажу.

Разъехались тропинки вдоль дорог,
Дожди и сумрак долго копит глина…
И помнит тихих странников порог
Часовенки, где светится калина.

И несказанный неизбывный свет —
Послание сквозь беды и печали.
Угрюмый Пётр — прабабушкин сосед
Гремит у церкви ржавыми ключами.


* * *
Давно истлел тысячелистник,
Сгорела чёрная полынь.
Зима. И трудно атеистам, —
Снега и ангельская стынь.

Не призываю свято верить,
Брести тропинкой узкой в храм,
Когда — замёрзшие деревья
И всем воздастся по делам.

Конечно, всякому воздастся,
Отмеряется за грехи…
И от судьбы не отвязаться,
И от сумы, и от сохи.

Вблизи кладбищенской калитки
Не поднимаю головы.
А мимо скромные пожитки
Несут угрюмые волхвы.


Пороша

Прими микстуру, нет, не принимай,
Зайди в подъезд, но лучше чёрным ходом...
В углу двора — рассохшийся сарай,
Вот только жаль, не с домофонным кодом...

Туда любой желающий войдёт,
Хотя, зачем копаться в тёмном прошлом?
А снег идёт, и завтра — гололёд;
Как хороша февральская пороша!

Запороши ущелья чердаков,
Разбереди мятущуюся душу!
Прими микстуру, покорми котов,
Виолончель метельную послушай.


Поэт

По мхам сырым водил пером,
На папоротники молился,
Ходил блаженным, а потом
На жизнь негромко матерился.

Он не был злобным стариком,
А просто так — один из многих,
С простым холщовым узелком
Неспешно брёл в пределах строгих.

Стихи таились, как грибы,
Но он упорно топал в чащу
И верил в выверты судьбы
И в жёлтый лист с берёз летящий.

Старался быть самим собой,
Не слушал глупую кукушку…
…И долго бабушка с клюкой
Ждала его в свою избушку.


* * *
Колдующий у озера рыбак,
Над гладью вод ни облака, ни звука.
Рассохшийся от времени барак,
А на крыльце — угрюмая старуха.

И сказочка ещё не началась,
Но всем известно, что конец печален…
Не всё ль равно, какая нынче власть,
И есть ли смысл, что на колу мочало?

Брусника зреет на краю болот,
Где мох непостижимо изумруден!
И странник неприкаянный бредёт,
И отчего-то легче прочим людям.


* * *
Непостижимо ремесло:
От изумрудов — к позолоте.
Гуляет осень на болоте,
С утра в осиннике светло.

Художницы искусна кисть:
Мазки легки, цвета небесны…
И свет скользит по краю бездны,
Где ангелы в любви клялись.


* * *
Подыскиваю ветку для дуды,
Брожу простывшим обморочным лесом,
Где зыбкий свет потерянной звезды,
Где чёрный лист кружится мелким бесом.

Зима прошла, но злоба, затаясь,
Глядит в глаза случайным пешеходам.
Так и живу, с утра перекрестясь,
И удивляюсь людям и погодам.

Поверь, апрель, наивности моей,
Я не нарочно гну сырые прутья!
И холодок могильный от камней
Задумчивого русского распутья.


* * *
Ноябрь. Хмурое юродство.
И запоздалый всплеск тепла.
Неизлечимое сиротство
Сквозит из каждого угла.

Недолго лодочка качалась
На замерзающей реке,
Пока луна ольхи касалась,
Уха варилась в котелке.

Угрюмый Михаил Архангел
В костёр подбрасывал грехи.
И были чёрные коряги
Светлы в излучине реки.


* * *
Ах, вы сени вы мои, мои саночки,
Занесённые тоской полустаночки;
Нынче ветер до утра, хмарь унылая,
Не ходила бы ты в лес, моя милая…

Не глотала бы ты слёз с земляникою,
Здесь растут с глухих времён травы дикие;
Здесь живёт одна Яга, гуси-лебеди,
Здесь осинники сродни в детском лепете…

Не искала бы ты здесь добра молодца,
Здесь корявая сосна больно колется;
Здесь кровинки на траве-подорожнике,
Ах, Рассеюшка моя, босы ноженьки…


* * *
Горька рябина Красного Лимана,
Но ничего, ещё придёт Покров…
Затянется дымящаяся рана,
Не просто так октябрьский день суров.

Вернётся русский дух в родные земли,
Гарь пораженья скроется во мрак…
Рябины кровь — проверенное зелье,
Не просто так в землянке красный флаг.


* * *
Мы все когда-то найдены в капусте,
Там сыровато, зябко поутру...
Проснёшься, а деньжат совсем не густо;
Не жалуйся апостолу Петру

На то, что по двору гуляет осень,
Что ясен взгляд наивных учениц,
Что магазин открылся только в восемь,
И нет святых среди окрестных лиц.

Зато тоска в наличии, а раньше
В лесах встречались белые грибы…
И три рубля занять у тёти Маши
Мне доводилось и без ворожбы.

Без лишних слов случались разговоры,
На заморозки списывалась зло…
…Дырявые дощатые заборы,
Забытое подгнившее весло.