* * *
Переписать историю. Переврать,
Вытравить русской славы живое знамя...
Книги на русском во вражьих горят кострах.
Только не в книгах, а в венах хранится память.

Дети рабочих мы, дворники, сторожа,
Полуподвальные квазиинтеллигенты,
Люди, чей взгляд убедительнее ножа —
Книги на русском — они в том числе, об этом.

Дикие, нервные, сильные, как ветра,
Мы ни при чём, исторически так сложилось,
Не голубая кровь, хоть и модно врать,
Что где-то там в роду были "ваша милость".

Их благородства наследовать не пришлось.
Нам как-то больше к лицу топоры да вилы,
Племя прощающих русских перевелось,
К нам вопиют наших дедов — крестьян могилы.

Это они в сорок пятом простили мир,
Дали свободу всем тем, кого "к стенке" мало,
Это стремление — быть до конца людьми
Меньше чем через век злую роль сыграло.

Спит молчаливым драконом в крови война,
Спит, пока дым от пожарищ не тронет дОма,
Мы научились врагов не прощать, и нас —
Сто пятьдесят миллионов, а кровь все помнит.

Мы это правнуки тех, кто : "Народу власть!"
Наша история болью и славой дышит.
Книги на русском в кострах не сгорят дотла,
А даже если и так, мы ещё напишем.


* * *
Все тут дров наломали, чем дальше шли в лес,
Клали крест во всю грудь да держали посты,
Но святых среди нас так и нет, вот те крест!
На дрова да гробы изрубили кресты.
Терпеливые гетто провинций и луж —
Всем смотрящим постов дали хлеб да обрез,
Да патронов — точь в точь по количеству душ,
Да ещё плюс один. Всё-тки мало ли — лес.
Пошумели сперва, кто совсем был дурак,
Помолчали на всякий, кто был послабей.
Кто был умный, конечно же, понял и так,
Что «ещё плюс один» — остаётся себе.
Клали крест во всю грудь всем ушедшим на дно,
Врали тем, кто ещё оставался в живых,
Что наступит рассвет, будет всё решено,
И что только лишь мёртвые будут мертвы.
Говорили, что где-то есть зелье пожить,
Да до зелья того — сорок жизней пути…
…Собирали живые хлеба да ножи,
Сорока жизней нет, а с одной не дойти…


***
До свидания, город. Мне давно надоел твой удушливый холод.
Где хроники прошлого горько застыли в афишах окон-мониторов,
Где даже окопы и рвы партизан — не больше, чем их же «законные» норы.
Здесь все будут «за»: спирали истории любят повторы.

Никакого тепла. Даже зелень стекла разменяли на глянец и пластик,
Грех сластолюбия, рабство да культ потреблядства и власти,
В мире, где каждый для каждого — волк, заяц намного опасней.
Если в крови только долг, то он платежом будет красен.

Поиски чуда опасны как танец лезвия будней по кружеву вен,
Верность Иуды кресту здесь останется лучшей из множества вер
Муза — нечастая гостья, когда злые думы кипят в голове,
Встретимся с ней на погосте, я буду в костюме Дамы червей.

Ленты дорог моей родины — грязный да нищий, унылый «заМКАД».
Мы память меняем на роскошь надгробий, а ключ — на наличье замка.
Хронометраж на исходе — жизнь или смерть от звонка до звонка,
Что могут знать о свободе наследники менталитета зэка?..


***
Выщерблена лестница. Кровью ржав венец...
Или вовсе нет венца? Как же так, Отец?
Вечность славой дразнится, воду пьёт с лица.
Но толпе без разницы — шут ты или царь.

Скоросудны, бешены — всякий здесь — Пилат.
Из семи повешенных — каждый первый свят.
Что же ты так с верными, Авва Саваоф?
Или жизнь — не первая из твоих Голгоф?

Кто терпел, тот выстрадал право на костёр,
А из сонма избранных — каждый первый вор.
Правда в рваном рубище бряцает костьми.
Может, где-то в будущем время быть людьми?

Может, зря сегодня мы ждём ответ небес?
Может, преисподняя — это где-то здесь?
Это ли не знАменье? Глянь: поверх голов
Пышет адским пламенем злато куполов…


***
Мы с тобой — будто странные дети разбитых дорог.
Нас куда-то влекло по пологим тревожным ухабам
В междувременье строк, где царил безутешный сентябрь,
Что в отечестве ранней зимы никому не пророк…

Где давило на плечи нам неба сырое сукно,
А предчувствие бед ожидало на каждом пороге,
Где свой бег навсегда прекращали немые дороги,
Там сжигало нам губы молчания злое вино.

Это горькое время за темными шторами дней
Научило нас только тому, что зима не проходит,
Все, что кроме — лишь отзвуки слышанных где-то мелодий.
Это нас не убило, но вряд ли мы стали сильней…


* * *
Солнце утра с недоброй вестью
Ворвалось в новостной эфир:
Наш земляк едет грузом 200,
Он отдал свою жизнь за мир.

Было б легче писать, не скрою,
Если б нужный типаж возник,
Только в жизни не те герои,
Что живут на страницах книг.

Я не помню примет отличных:
Ни сажени в плечах косой,
Ни цитат и слов необычных,
Скромный парень, совсем простой.

Нет, в нём не было скрытой силы,
Есть ли смысл мне об этом врать?
Но он брал на себя могилы,
Те, что некому прибирать.

На заросшем землёй погосте,
Сколько их на полях страны?
Парень складывал в землю кости,
Победителей той войны.

Потому что и сам был — ВОИН,
Знал чеченских сражений ад,
Верил искренне, что достоин
Вечной славы любой солдат.

… В дымке облачной тесным строем
Он в небесных идёт войсках,
Он пополнил ряды героев
Не доживших до сорока.


* * *
Июнь. Рассвет. Парад природы.
И через волны долгих лет
Свечою памяти народной
Дрожит оранжевый рассвет.

В тиши рассветной смолкли речи,
Затихли отзвуки шагов.
И только трепетные свечи
Пылают громче всяких слов.

Возможно, так и в сорок первом
Струной звенела тишина,
Пока взахлёб, навзрыд, по нервам
Не взорвалась земля: «Война!»

Молчат седые ветераны
В глазах поблекших — боль одна
Темнеет незажившей раной:
Что было б, если б не война?..

Им и сегодня вспомнить страшно,
Забыли б, если бы смогли:
Воронки взрывов в мёртвых пашнях —
Вся боль разграбленной земли…

Бывает, что излишни речи:
Так души павших не слышны.
Так пусть горят живые свечи,
Тревожной памятью страны.