Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

История одиночества

Джон Бойн

История одиночества

«История одиночества» принадлежит к числу тех книг, на которые можно было бы смело налепить стикер с надписью «Не проходите мимо!». Книга яркая, острая. Проходить, действительно, не стоит. Но не потому, что роман рассказывает о молчании, конформизме, порождающем зло. И не потому, что там есть «клубничка», художественный отклик на педофильский скандал, подкосивший несколько лет назад, казалось бы незыблемый авторитет ирландской католической Церкви.

А потому, что это роман представляет собой образец изменений, происходящих в современной серьезной прозе.

 «История одиночества» рассказывает о почти полувековом отрезке жизни рядового ирландского священника, церковного обывателя, человека довольно заурядных интеллектуальных способностей и далеко не выдающихся нравственных качеств.

Выбор главного героя идеален. Фигура отца Одрана, выходца из типичной ирландской семьи, оказавшегося в рядах священнослужителей, позволяет Бойну связать воедино тему личной ответственности, внутрицерковного неблагополучия и общего социального нездоровья. Гнилая Ирландия - страна буянов, алкоголиков и конформистов, отвратительных отцов и матерей, плохих актеров, писателей и священников, питает своими отравленными соками Церковь. Невежество, нищета, безразличие. «Так что же нам делать с Ирландией?» Случайные семейства, расплодившиеся без счета, наполняют своими отпрысками Церковь, превращая ее в столь же случайное братство, в свое стократ увеличенное отражение.

Бойну удалось четко очертить проблемное поле. Однако с самой книгой он в конечном итоге не справился. Причин много: неубедительность главного героя, поверхностность, отсутствие глубины, налет сенсационности, скатывание в мелодраматические штампы, неверно взятая интонация, недостаток искренности, исповедальности на фоне излишней рациональной, прагматичной организации повествования. Последнее особенно очевидно в процессе продвижения по тексту. То и дело фиксируешь опорные, ключевые фразы, сцены, задающие «правильное» понимание главного героя и того, что происходит в книге. Чрезмерное давление на читателя начинается сразу, с первой строки: «До середины жизни я не стыдился, что я ирландец». И далее не прекращается на протяжении всего текста: «у меня простодушие и неспособность к сопротивлению», «эгоистически отбросил эту мысль», «вы лучшие – ты и старина Сатана», «меня воспитали – верить маме», «все предпочитают молчать», «я был скверным дядюшкой» - но всегда поздравлял племянников с днем рождения. Это не просто характеристики персонажа. Это яркие маркеры, заменяющие сложные сцены, в которых раскрывается его характер. Это наглядные указатели, облегчающие работу читателю. Но следует ли так делать в серьезной литературе?

Отца Одрана трудно назвать рефлексирующим героем. Однако, не будучи склонен к избыточным рассуждениям, он не чуждается оценок и по отношению к самому себе настроен вполне самокритично. Момент самокритики, откровенности выдает в нем человека думающего, ведущего не совсем растительный образ жизни. Полвека одиночества, как представляется, вполне достаточный с этой точки зрения срок, чтобы разобраться в себе и в людях. Не до конца, не полностью, но настолько, чтобы не предаваться самообману и не изображать незрячего, того, кто не замечает творящегося вокруг. Роман Бойна должен был быть либо историей слепца, блаженной, не ведающей злых помыслов «святой простоты», либо историей человека, не желающего замечать зла, но отлично сознающего его присутствие. Но для первого герой слишком умен, а для второго, напротив, слишком туп и нравственно глух. Бойн делает своего героя простым свидетелем жизни, и в этом заключена недостоверность образа. Никто не способен лишь наблюдать окружающее. Да-да, нельзя жить в обществе и быть свободным от него даже за библиотечной стойкой. Поэтому та стерильность, которой обладает отец Одран, его теплохладность неестественна и ненатуральна. В нее трудно поверить.

Отец Одран – персонаж не развивающийся, не эволюционирующий. О том, что он плохой священник, плохой дядя, брат, сын, мы узнаем с первых страниц. Последующее нелинейное повествование, переносящее нас из двухтысячных в шестидесятые, девяностые, семидесятые и восьмидесятые ничего к этому знанию не добавляет. Нет смысла складывать из паззлов прошлого мозаику, потому что образ героя очерчен целиком в самый первый приезд к сестре, где как она, медленно погружающаяся в безумие, так и племянники – лишь источник проблем и беспокойств для человека, которому хочется домой.

Одран – эгоист. Может ли эгоист быть хорошим священником? Ответ очевиден, нет. Может ли эгоист раскаяться? Да. Но для этого он должен переродиться. Именно этого, перерождения, и не случается на страницах книги Бойна. Тема вины, осознания и признания своей ответственности за то, что происходит вокруг, возникающая в финале книги, больше походит на уступку читателю, она лишена убедительности.

Наверное, так происходит потому, что внутренняя (духовная, душевная) жизнь отца Одрана остается за кадром. Это тем более странно при повествовании от первого лица. Но, видимо, современная проза так устроена, что страсть к описанию вытесняет размышление даже там, где оно должно быть на законных основаниях. Катастрофически не хватает внутренних сомнений, терзаний, самооправдательных аргументов героя. Эта ошибка в организации повествования ставит под угрозу весь нравственный посыл «Истории одиночества».

Нельзя молчать – вот о чем роман, уверяют многочисленные рецензенты, молчание преступно, оно уравнивает между собой насильника и стороннего наблюдателя. Недеяние также позорно и отвратительно.

С точки зрения отвлеченных соображений все так.

Однако данная моральная абстракция не вполне применима по отношению к отцу Одрану, молчание которого оправдано не с точки зрения этики, а онтологически и антропологически. Герой Бойна не принадлежит к числу тех, кто способен встать «из окопа», он не из породы «не могу молчать». Заговорить может только тот, кому уже становится невмочь. Высовывается из «окопа» тот, кому он не по росту. Нужно иметь некий задор, внутреннее горение, хотя бы распутинское «не могу-у-у». А отца Одрана все устраивает.

«Разве я сторож брату своему?»

Вот что страшно.

Молчание отца Одрана органично. Оно закономерно. У него есть на это право, делегированное обществом. Он и вправду доволен. И это вполне объяснимо. Ведь дело не только в герое, но и в том, что ужасное, жестокое, несправедливое общество вольно или невольно создает множество тихих бухточек, лакун. Церковь в романе по большому счету и является такой одной большой лакуной, в которой каждый священник всегда будет сыт, обут и обогрет, избавлен от тягот по добыче хлеба насущного. Из камня веры она превращена людьми и обществом в социальный лифт от бедности к более-менее сносному существованию.

Каждый сам за себя – вот такое общество мы построили. Современная Церковь не может быть не заражена этими настроениями. Отец Одран, детство которого нельзя назвать счастливым, всего лишь пользуется возможностью прожить свою жизнь мирно и спокойно. Можно ли бросить в него камень? Имеет ли человек право на тихую радость, когда вокруг него множество страданий? Ответ не так однозначен, как может показаться на первый взгляд. И почему то, что дозволено Мастеру Булгакова - покой, не может быть даровано заурядному священнику?

Коренная проблема взаимоотношений индивида и современного общества в книге Бойна не то, что не решена, она даже не поставлена. Перед читателем констатация давно известного факта: современное общество – общество индивидов, людей, ведущих уединенное, частное, относительно самодостаточное существование. Человек человеку – уже бревно, а не волк.

Но что же дальше?

Ответа на этот вопрос в книге Бойна нет, потому что это, как уже было сказано, произведение иллюстративного характера. Анализ, который переводит книгу из разряда злободневной беллетристики в ряд большой литературы, в «Истории одиночества» отсутствует. Пейзаж, даже если он изображает нечто возмутительное и отталкивающее, ни к чему не побуждает. Максимум на что он способен – породить сиюминутный эмоциональный отклик. Но вслед за ним неизбежно, один за другим, встанут вопросы. Главный из них: Почему не молчать должен именно Я? Почему кто-нибудь другой не может встать из «окопа»? Да и мой ли это «окоп»?

Общий «окоп» веры и нравственности в романе отсутствует. Роман о жизни священника поразительно скуден на описания собственно церковной жизни. В книге нет Бога, нет пусть не всегда благополучной, но живой и ощутимой подлинной жизни Церкви. Это критически заостренная и возможно справедливая в чем-то позиция, уместная в отдельном произведении, имеет разрушительный итог для всего смысла книги. Потому что возникает закономерный вопрос: с кем разделять ответственность за совершенное в молчании и попустительстве? Ведь братство во Христе отсутствует. Тема вины в высоком духовном смысле деградирует в книге Бойна в итоге до уровня эмоционального переживания. А в нем герой остается столь же одиноким и неприкаянным.

Не моя семья, не моя Церковь, не моя страна. Как такое мировоззрение стало возможным? Книга Бойна не дает ответа на этот вопрос, а потому так и остается недописанной по существу историей одиночества.

Сергей Морозов