Памяти Валентина Курбатова

С уходом людей, подобных Валентину Курбатову, беднеет не только литературная нива, но и мельчают реки совести, необходимые каждому обществу…

…мир веры непознаваем: он для каждого — вещь в себе, хотя лучи сходятся, соприкасаются порой: понимают же люди хоть на сколько-то друг друга!

В книге «Батюшки мои» Валентин Курбатов совмещал задачи исследовательские и литературные: персонажи — сам писатель и иконописец, обладающий не малым талантом, отец Зинон собеседуют о церкви, России, истории, векторе веры и смысле существования плотно, погружаясь во всё более и более сложные материи, из которых выход — только в свет.

Ибо за плотным должно быть прозрачное, тонкое, световое; ибо образ мира, предложенный нам, слишком густ материальностью, и так трудно пробиться к чему-то, выходящему за её пределы…

Сложность книги есть следствие сложности мира: а «всё гениальное просто» давно следует списать, как ходульное утверждение, пригодное только отговоркой — для боящихся сложности.

В. Курбатов не боялся её, слой за слоем углубляя мир своей книги: и открывая его лучами читающему.

Валентин Курбатов был широко известен как критик, но критика критике рознь: и писательского, живописного, выразительного в его статьях и книгах куда больше, чем филологического, наукообразного.

Последнее, собственно, скорее затуманивает смыслы, если вообще не уводит их на вторые планы; а речь Курбатова всегда огненная, хлещущая плазмой, и вовсе не поверхностно блещущая.

О ком бы ни писал он, задача — постичь самое ядро: писателя ли, явления общественной жизни, или вообще такой невероятной субстанции как вера…

(Возможна ли она вообще? Не есть ли глава из «Братьев Карамазовых» «Тлетворный дух» утверждение — даже, мол, в Зосиме не было этой самой веры, отсюда и мерзкий дух смерти…)

…книга Курбатова о Пришвине наименована «Жизнеописание идеи» — и тут метод автора раскрывается чётко: литература есть бытование идей, облечённых в слово.

Только так.

Сила, с которой Курбатов исследовал Платонова и Распутина, кажется равно невероятной по стилистике первого и потрясающей глубине второго.

В книге о Турции — в традиционной форме записок путешественника — Курбатов точно заново открывает таинственные, древние города Малой Азии, создавая картины столь же сочные, сколь и живые; в странный лабиринт сплетаются античные руины и христианские храмы, мифологические места, и земли, где жили апостолы и святые…

Ярко, сильно, запоминается.

Запоминается большая часть произведений Курбатова: ибо пламя, благородно сжигающее его, не допускает пустоты, лакун, простоев; и писатель работал и работал, обогащая великолепные леса родной словесности.

…возможно, смерть — вернее, посмертие — предложит иные варианты творчества, ведь не может же энергия, ведшая по жизни такого писателя, как Курбатов, просто исчезнуть.

Александр Балтин