Образ русских полководцев в литературе

Образ русских полководцев в литературе, или где найти святую Русь?

Святая Русь — это понятие не территориальное, но духовное. Включает особенности характера, подвига, ценности и идеалы. По этой причине так важно сегодня рассмотреть: что же лежит в основе этих духовных позиций? Разобраться поможет Дмитрий Михайлович Володихин доктор исторических наук, член Союза писателей России, профессор, автор многих книг. Встреча состоялась в редакции журнала «Москва», ведущая — руководитель литературного клуба СОТЫ, Анастасия Чернова.

О чем расскажут монеты

В начале встречи Дмитрий Михайлович предложил посмотреть на монеты и сравнить их. Первые монеты были выпущены в испанской Империи в XVII веке. Выглядят изумительно. Зовут к разным дальним морям. Вторые монеты — русские того же времени, XVI–XVII вв. Если положить их рядом, то возникает впечатление, что монеты русские принадлежат совсем другой традиции, далекой от европейской. И сколько ни вглядывайся них, романтизма не обретешь. И совместить одно с другим невозможно. Наша история сурова. Это история колонизации огромных пространств, их трудного преодоления, это история долгого впитывания христианских заповедей и тяжелого научения тому, как им следовать. В испанской монете отражена история пиратов, парусов, якорей, кладов, маяков, благородного кабальеро. Наша история — это история военного лагеря, который должен был на разных границах отбивать врагов и постоянно тяжело трудиться. Во время хорошего урожая Бог давал три зерна вместо одного посеянного,  условно говоря, мешок посеяли, три мешка получили. Счастливый был год, если четыре зерна получали вместо одного.

Ядро Россия составляют неудобья, леса, глинистая, песчаная почва, довольно-таки скверный в этом смысле климат… И, тем не менее, из этого неудобья: из лесов, болот вырастает огромная Россия. Это значит, что к XVI веку, когда появилось единое русское государство, у нас люди закаменели: крестьяне были с каменными руками от плуга и топора, дворяне были с каменными руками от сабли, секиры и лука… Люди были невероятно стойкими, выносливыми, обученными постоянно ждать беды.

Добиться того, чтобы государство более-менее процветало, можно было только очень большим волевым усилием и величайшей дисциплиной, огромным трудом и большими потерями крови на поле боя. Вот до этого мы дошли в XVI веке. Поэтому. Какая романтика?

А всё же. Хитер русский народ и всякой иностранной штуковине с хитрой нарезкой придумает свой болт с нарезкой, гораздо более разрушительной. Вот, пожалуйста, нидерландская монета, посреди которой отпечатан тот самый копейный всадник из истории Московской Руси. Царь Алексей Михайлович в середине XVII века принял Соломоново решение: мы не можем иностранным наемникам во время той самой первой войны за Украину платить иностранной монетой. Поскольку это наша земля, и на ней должна ходить наша, русская монета. Но нашу монету они не очень принимают. Отлично! Берем большую серебряную европейскую монету — и вколачиваем в нее русского всадника. Получается очень хорошо. Одновременно и платежное европейское средство — и сделано по-русски. В этом решении есть своего рода романтизм ума.

Из чего сложилась Русь Святая

На протяжении долгого времени, с определенной регулярностью, к нам являлись карательные рати… Если у кого-то представления, что сначала был Батый, Мамай, Тохтамыш и, наконец, освобождение на реке Угре в 1480 году — то это не так. Нападения на Русь, подобные Батыеву нашествию, случались не так уж редко. Их в народе называли очередной ратью по имени полководца. И все это было. Села, превращенные в головешки. Ограбленные города с уведенным или перебитым населением, десятки тысяч людей, которых отогнали в полон. Хочу сейчас сказать только одно новое.

Святая Русь начинает в полной мере сиять именно в этих условиях. Когда политическая и военная мощь сломлена. Когда мятеж — это преступление против собственного народа. Можно, конечно, вывести бойцов в поле, молодецки ударить в щиты ордынские, погибнуть. Открыть свои города, по которым ордынцы в очередной раз пройдутся, уведут пленников… Можно. Но это, повторяю, преступление против собственного народа. Но что тогда остается? Остается просто как-то выживать, худо-бедно жить, раз позволили иметь собственную династию в русском улусе ордынского юрта. Более того, когда говорят о веротерпимости ордынцев — это не совсем так. У нас были попытки обысламливания.

Так вот. В условиях нищеты, разрухи, отсутствия политической силы, все, что остается — это вера и культура. В этих в условиях в XIV столетии начинает разгораться огонь монашества. Горит ярко в XV веке, и продолжает какое-то время гореть в XVI … Сергей Радонежский, Стефан Пермской, Пафнутий Боровский, и огромное количество их учеников.

Святая Русь складывается из двух частей.

Во-первых, это пути монахов, которые расходятся из нескольких солнц русского средневековья. Главные светила — это Сергиева обитель, Кириллло-Белозерский и Пафнутиево-Боровский монастыри. В XV веке — Соловецкий монастырь… и т.д.

Пути монахов сплетаются в нити света, пронизывающие всю землю и составляющие сеть света. Голодной, нищей, несколько раз преданной и проданной собственными князьями земле не на что было смотреть и не за что было бы драться — если бы не этот необыкновенный духовный пример. Люди шли в глушь, в дебри, оставляли богатства, ради того, чтобы приблизиться к Господу Богу. Кто такой Сергей Радонежский? Как и его брат Стефан — это человек из семьи ростовского боярства. Несколько таких же подвижников-аристократов уходят в леса к зверям, к голоду и холоду.

Или, например, Филипп Колычев, настоятель Соловецкого монастыря, в течении двадцати лет митрополит Московский, принявший мученическую смерть от опричников — он представитель боярского рода в Москве. Его судьба — богатство, обеспеченность, служба на высоких постах. А он идет в монастырь, в самые тяжелые условия. Печет там хлеб, ходит в море, ставит сети.

Русский народ видит: есть люди, которые презрев все материальное, идут в леса, чтобы жить ради Господа Бога.

Став настоятелем, Сергий носил самую драную одежду во всей обители. И когда несколько дней он мучился голодом, то даже не попросил хлеба, а заработал его, пристроив сени к келии другого монаха. Тот дал ему решето, наполненное гнилым хлебом. Вечером, после девятого часа, Сергий взял этот хлеб и поел его. А мог бы есть хлеб на тарелках. Зачем же тогда в лес ушел?

В лес он ушел, потому что если нет на земле праведника, то она погибнет. Стремление это породило так называемую монастырскую колонизацию XIV— XVI веков. Появление монастырей в самых глухих, северных, ужасающих по условиям жизни регионах способствовало развитию промыслов, появлению дорог, морского флота, который был на Севере вовсе не с времен Петра I, а со времен больших северных монастырей.

По сути дела, блистательное ожерелье Северной Фиваиды — это и есть то самое большое, что Русь дала миру. Этот процесс не имеет во всем мире аналогов. Да, может быть, Россия дала миру еще тысячи мучеников и исповедников, которые просияли в ХХ веке.

Это первый элемент Святой Руси. Наше иночество, которое поднялось над болотом, нищетой, диким лесом, над тленом и сделалось светильником для всей Руси.

Второй — это князья. Не так уж и много было князей-христиан, которые беззаветно служили своему народу и претерпевали за свое христианство и свою самоотверженную службу разного рода мучения. Книга «Полководцы Святой Руси» посвящена четырем таким князьям. Один из них сын Всеволода Большое Гнездо, Ярослав Всеволодович. Другой — сын Ярослава Всеволодовича, Александр Ярославович, которого обычно знают как Александра Невского. Третий — сын Александра Ярославовича, Дмитрий Александрович он же Дмитрий Переяславский. И, наконец, праправнук Александра Невского — Дмитрий Донской.

Все они одного рода, все они родня по прямой. Между ними есть еще несколько человек достойных. Все они в какой-то момент забывали, что у князя может быть свой прибыток, свой интерес, своя государственная надобность. Смирялись — просто потому, что Русь надо было оберегать и спасать.

Как Александр Невский потерял любовь Руси

На новых иконах он изображен с мечом, а на старых — он монах. Его воспринимали в той ипостаси, которую он принял перед своей смертью. Иноческой. Это сейчас его стараются показать, прежде всего, патриотом, полководцем — а он, что гораздо важнее, святой. Воспринимают его на лихом коне, с мечом, со щитом, в шлеме… Как мудреца и воина.

Беда в том, что первая половина его пути соответствует этому видению. А со второй половины 40-х годов все изменилось. Если первую часть жизни Александр Невский провел в образе льва, рыцарственного повелителя дружин, который разбивает шведов, немцев, трижды разбивает Литву — а она была наиболее опасным противником, то позднее он из льва превращается в мудрого ворона, которому надо выпить горькую чашу. И пить ее до самого конца, до последних дней своих. И почти не принимать сладкого меда в свою горькую чашу. Он спасает Русь, теряя ее любовь.

Спасает новгородчину, владимирскую землю — теряя их любовь. Потом любовь вернется, но при жизни разное к нему было отношение.

Представьте себе не столкновение воинств. Представьте себе Русь, как корабль, который налетел на прибрежные камни. Днище пробито. Корабль стоит на этих камнях и не сдвигается. Мачта слетела, половина гребцов погибла. С берега лезут разбойники, чтобы этот корабль захватить. И что представляет собой Александр Невский? Стоит по колена в холодной воде. В одной руке топор, которым пытается этот корабль починить. В другой руке — меч, которым он отбивается от разбойников. Ничего уютного, ничего красивого. Никаких великолепных воинств. Просто холодная вода, очень много горя… и надежда на Бога. Без Него выйти из этого страшного разодранного состояния не удалось бы. В конце концов, у Александра  Невского получается этот искалеченный корабль столкнуть на воду, и он плывет дальше, не погибает. То, что корабль не погиб — это и есть результат деятельности Александра Невского, последние десятка-полтора его судьбы.

Самая страшная картина русского летописания

Для всех князей, хорошо послуживших Руси, был и страшный рубеж, после которого — слава, радость, счастье, прибыток — все заканчивалось. И начиналась чрезвычайно горькая служба, которую они волокли на своих плечах до самой смерти.

Ярослав Всеволодович — несомненно, одаренный полководец, участвовал в разного рода междоусобных воинах. А потом, в 1238 году, ему говорят: твой старший брат мертв, другая твоя родня тоже мертва. И все разрушено, все сгорело.

—  Как сгорело?

— Да вот так. Езжай на Север, принимай стольный град Владимир.

— Замечательно! Я теперь Великий князь!

Великий князь добирается до Владимира, а там — разрушенные храмы, закопченные стены разрушенных домов. И полное запустение. Он въезжает со славой в город-призрак. С этого момента все меняется. Настолько ужасно, настолько непредставимо то, что произошло. И князь уже своей земле служит. И служит горько. Не как волк, а как ворон. Чему после его смерти Александр Невский научился. В русском летописании есть самая страшная картина, которую только можно себе представить. Там как раз изображен Ярослав Всеволодович, вернувшийся во Владимир. Вокруг него — груда мертвецов. И навалены они непредставимыми углами, как будто сама земля искажена. Эти кучи чуть ли не дыбом встают из-под земли. Князь смотрит на них, схватившись за голову и с круглыми глазами. С ужасом и горечью взирает. Боже, что случилось?

То же самое и Дмитрий Переяславский. Был сначала грозным львом — и всегда хотел таким быть, но в конце и он смирился, послужил земле, став вороном.

Или князь Дмитрий Иванович. Пришел Тохтамыш — спалил Москву. И не было больше уже никакого Куликова поля. Оставалось то, что и раньше… собирание Руси из головешек и осколков. 

В русском восприятии закрепилось: если человек много работает и ношу со своих плеч не сбрасывает — то он свой. А если нет, то кто его знает? У нас как-то очень чтят труд. Но самый горький труд достался на долю этих князей, и за это их чтили…

Смертная чаша

Большое количество славян прибывало в рабах. Эта ситуация продолжалась до второй половины XVIII века. Уже и Московская держава расцвела, и Российская империя началась, а набеги все продолжались и продолжались. Набеги сначала Золотой Орды, потом Казанского ханства, нагайцев, Крымского, Сибирского ханств. Рабов все берут и берут. Город Кафа, современная Феодосия, — великолепный культурный центр Крымского полуострова — расцвел в средневековье именно на торговле нашими с вами предками. Отлично были устроены рабские рынки. И оттуда по всему средиземноморью расходились наши с вами пра-пра-пра-дедушки и пра-пра-пра-бабушки во все цивилизованные страны — Францию, Германию, Испанию. А многие шли в Северную Африку. Так что было и белое рабовладение. Негры владели в Африке нашими предками, как это ни парадоксально.  Счет угнанных к середине XVIII  века — шел уже миллионами, а не десятками или сотнями тысяч. Их можно было выкупать. А можно было организовывать оборону. И эту оборону всерьез, по-настоящему, научились организовывать очень поздно.  Несколько десятков тысяч ратников встали на рубеже реки-Оки и стали ждать: будет враг или не будет. Если придет враг в силе тяжкой то, возможно, они все умрут на этом рубеже. Но пропустить нельзя. Ни большого врага, хана, ни малого — царевича или мурзы разнообразного. Иначе на окраине они разорят села и небольшие городки. Пленных возьмут. И, чтобы понять, до какой степени это все Дамокловым мечом висело над судьбой России, я приведу слова, которые мне очень нравятся. 1541 год, правит монарх-сирота, ему 11 лет, это будущий Иван Грозный. Вот он сидит в Москве, и ему приходит известие: идет крымский хан в силе тяжкой. В боярском правительстве, конечно, сильное волнение: царю из Москвы выезжать нельзя. Мальчик не воодушевит людей. Ему можно либо сидеть в столице, либо бежать на север, чтобы, когда войдут крымцы в Москву, они бы не полонили и не убили бы его. Он остается в Москве, это храбрый поступок. Полки уходят на окский рубеж встречать крымского хана. В догонку им несется письмо. От имени монарха-мальчика им обещают великим жалованием жаловать, чтобы крепко стояли и сражались. А из войск идет горделивый ответ. «Мы готовы, мы вооружились. Хотим с татарами смертную чашу пить». Вот эта смертная чаша висела над русским югом, а до этого момента и русским востоком, очень долго…

Даже когда научились отражать на окском рубеже татар, и то это было страшно рискованно. На Оке выходят полки на позицию, дистанция от крайнего фланга до крайнего левого — километров двести. Т.е. они размазаны, как масло по хлебу. Ждут, с какой стороны пойдет крымский хан. Иногда это можно заранее угадать, иногда нет. Крымский хан нападает всегда на один какой-либо полк. Оттуда гонцы скачут: «Собирайтесь, хан здесь». Один полк стоит на берегу и умирает. На него льется ливень стрел. Он отвечает своими стрелами, не дает переправиться через Оку. Но через какое-то время он погибнет. Весь. Вся надежда, что соседние полки прибудут раньше, чем он погибнет — и общими силами отобьют. В 1541 году так и произошло. Один полк умирал, подошел второй — стали умирать вдвоем. Потом успели подойти все остальные — и умирать начали уже крымцы.

Отсюда история России XV–XVII веков. Завоевали свободу, независимость, завоевали относительно спокойную жизнь — без кровавых рейдов, без ордынской дани. Хорошо. Но раз ты завоевал — то, будь добр, стой на воротах с оружием и защищай смертным боем. Когда воины уходили на юг — то понимали: большая часть не вернется. Но таков был долг.

Подготовила Анастасия Чернова