Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Сибирская биография Всеволода Иванова

С того далекого 1922 года, когда известный критик В.Львов-Рогачевский написал о Вс. Иванове: «Он открыл нам Сибирь во всей ее первобытной красочности, во всей ее гомерической огромности и со всей ее разно-язычной пестротой и таежнозвериным крестьянским бытом», — прошло более 90 лет, почти век. За это время в биографии писателя сменили друг друга периоды подлинной славы на родине и за ее пределами и хрестоматийного почитания «классика советской литературы», изданы не увидевшие свет при его жизни произведения (романы 30х годов «Кремль», «У» и др.), в серии «Литературные памятники» переиздана подвергшаяся в 20е годы истребительной критике книга «Тайное тайных» (1926), написаны статьи, диссертации, монографии, но горькие слова, произнесенные сегодня, в год пятидесятилетия со дня смерти писателя: «...редко чье творчество способно вызвать такое тяжкое ощущение непрочитанности, неполноты художественной и духовной явленности как российскому, так и мировому читателю» (Наука в Сибири. 2013. 6 июня), — звучат попрежнему актуально.

Много лет занимаясь изучением и изданием произведений Вс. Иванова, начатым его вдовой, Т.В. Ивановой, продолженным сыновьями, Вяч. Вс. Ивановым и М.Вс. Ивановым, а в 2000е годы — большим коллективом исследователей из Москвы, СанктПетербурга, Саратова, который был создан в Институте мировой литературы Российской академии наук членомкорреспондентом РАН Н.В. Корниенко, я, представляя уже поколение внуков писателя, как и мои предшественники, не знаю, как, откуда появляется та таинственная нить, которая связывает творчество, казалось бы, ушедшего в историю литературы писателя с читателем новейшего времени. Потому задача этой публикации простая, реконструктивная — на основе новых материалов, найденных в архивах Сибири и региональной периодике 10х годов, восстановить отдельные страницы того раннего, во многом ученического периода творчества Вс. Иванова, когда определялся его путь в литературу и в литературе, вызревали главные темы будущих повестей, рассказов и пьес, совершался эстетический и политический выбор.

Последнее — реальные политические взгляды молодого Иванова и рожденные ими его поступки в самый, может быть, сложный период жизни Сибири, в 1917–1921 годы, — неожиданно все больше привлекает внимание, причем не столько филологов, сколько историков бывшей «Третьей столицы» — «белого» Омска, где писатель жил в это время. Так, со ссылкой на работы историка искусств И.Г. Девятьяровой автор «исторического расследования» «Покушение на Колчака» (2012) А.А. Штырбул отмечает: «Под крылом Омского “Союза возрождения России” <...> был создан литературно-художественный кружок “Единая Россия”. <...> Здесь собирались писатели и поэты Г.Вяткин, Вс. Иванов, графиня Н.Подгоричани, Г.Маслов, И.Славнин, Ю.Сопов, В.Яз-вицкий, Б.Четвериков». Далее, «к слову», добавлено: себя Иванов «применительно к 1917–1919 годам <...> между делом преподносил позднее как большевика, коммуниста и чуть ли не подпольщика. Хотя в 1917–1919 годы состоял сразу в двух партиях (ПСР и РСДРП), а потом еще и в третьей: после раскола Омской организации РСДРП перешел отнюдь не в РСДРП(б), а в РСДРП(и) (интернационалистов. — Е.П.) и именно в ее рядах защищал советскую власть с оружием в руках в конце мая — начале июня 1918 года. В 1919 году он являлся уже беспартийным и был занят прежде всего тем, что в условиях тяжелейшего полуголодного, а то и совершенно голодного своего существования элементарно пытался физически выжить в чужом и враждебном городе». В автобиографиях и воспоминаниях самого Иванова и напечатанных и ненапечатанных воспоминаниях писателей, живших в Омске в это время (Н.И. Анова, Г.Ф. Дружинина, А.П. ОленичаГнененко, К.Н. Урманова, Б.Четверикова), можно встретить факты, противоречащие друг другу. К примеру, работа Иванова в 1919 году в типографии газеты Дальневосточной армии «Вперед!» рас-сматривается то как спасение от колчаковской контрразведки (Н.Анов), то как сотрудничество с людьми, «потерявшими веру в себя и свою родину» (К.Урманов).

На основании разысканий в архивах и музеях Омска и Кургана в издании «Неизвестный Всеволод Иванов: Материалы биографии и творчества» (2010) нами были реопубликованы все известные на тот момент сибирские произведения писателя 1916–1920 годов и сделана попытка прояснить этот период его жизни. Новые материалы заставили уточнить прежние выводы.


1

В 1915 году, после странствий по Сибири с целью добраться до Индии — страны высших проявлений духа и свободы, как это тогда представлялось двадцатилетнему Иванову, сын казака — учителя из поселка Лебяжье Павлодарского уезда Семипалатинской губернии, образование которого сводилось к церковнопри-ходской школе и нескольким годам сельскохозяйственного училища, поселяется в Кургане, где становится типографским рабочим. Позади — работа в цирке (зазывала, фокусник, клоун, куплетист), служба матросом, землекопом, сортировщиком, жизнь в монастырях и раскольничьих скитах. Впереди — достаточно активная литературная и политическая жизнь. В 1915 — середине 1917 года Иванов посещает литературный кружок в доме поэтасамоучки К.К. Ху-дякова, публикует свои рассказы и стихи в региональной периодике, участвует в издании общественно-литературной газеты «День служащих». Тогда же, в 1916 году, отправляет письмо А.М. Горь-кому, который печатает два его рассказа в «Сборнике произведений пролетарских писателей» (1917). В марте 1917 года вступает в партию эсеров и вплоть до конца 1919 года сотрудничает в газете «Земля и труд». 1 июля, как кандидат от блока «Группы объединенных социалистов» (ПСР и РСДРП), становится гласным Курганской городской думы. Это теперь документированные факты. Уже в эти годы Иванов проявляет себя как человек, осваивающий и осмысляющий главные политические идеи своего времени. Тем важнее, как нам представляется, определить его отношение к одной из ведущих сил общественной жизни Сибири начала ХХ века — областническому движению, причем не столько к сибирским правительствам, созданным областниками, сколько к ведущим идеям. Слово «областничество» в исследовательских работах о Вс. Иванове не появлялось никогда, но примечательно, что в рассказах «Происшествие на реке Тун» (1925), «Смерть Сапеги» (1926) не раз упоминается (без отрицательной коннотации) белозеленое сибирское знамя, поднятое впервые в Томске в мае 1917 года, — символ областнической Сибири.

Отсутствие слова «областничество» в работах о классике советской литературы понятно: с 20х годов и на протяжении долгих лет старейшина сибирского областничества — почетный гражданин Сибири, выдающийся русский ученый и общественный деятель Г.Н. Потанин (1835–1920) и его единомышленники, не признавшие ни в 1917м, ни в 1919 году власти большевиков, участвовавшие в 1918 году в создании Временного сибирского правительства, а после установления власти А.В. Колчака в основном поддержавшие его, назывались представителями мелкобуржуазной контрреволюции, «социалпредателями», «прихле
бателями черного адмирала» и т.п. В современном широком сознании основной чертой областничества как движения является требование автономии Сибири, центральными фигурами названы ученые Г.Н. Потанин и Н.М. Ядринцев. То, чем областничество являлось для писателей, в начале ХХ века входивших в литературу, выразил сибирский писатель и журналист Г.Д. Гребенщиков, вспоминая в 1923 году, уже будучи в эмиграции, о «неслыханном всесибирском торжестве» — 80летии Г.Н. Потанина: «Не было сколько-нибудь порядочного русского печатного органа, который бы не посвятил горячих или теплых слов, чаще страниц, сибирскому гражданину, сыну простого казака, олицетворявшему собой все лучшие стремления российских ста племен... <...> Потанин верил, что Сибирь, бедная людьми, но богатая чистым воздухом и чистыми идеями, посеянными в свое время лучшими изгнанниками из России, воздвигнет на своих просторах бессмертные храмы истинной Свободы, Любви и Красоты, перед которыми чистосердечно склонятся запальчивые головы, огнем и мечом добывающие ныне общечеловеческое счастье».

Неоднозначное отношение молодого Вс. Иванова к областничеству прочитывается в его рецензии на один из номеров литературного, научного и политического журнала областнического направления «Сибирские записки», издаваемого в Красноярске в 1916–1919 годах Вл.М. Крутовским, будущим министром Временного сибирского правительства. В тексте ивановской статьи (Степная речь. Петропавловск, 1917. 15 февр.) есть понятная категоричность молодости: беллетристический отдел, по мнению курганского рецензента, «должен преследовать чисто художественную обрисовку жизни и быта прежде всего Сибири», тем неуместнее выглядит «бездарно подчеркнутая “сибирская тенденция”»: рассказ В.Бахметьева «У земли» плох «избитым “областническим” сюжетом: теснят переселенцы вольных сибиряков, а эти последние бьются за свою “землю”... И больше ни абзаца». При этом нельзя не заметить, что автор с вниманием всматривается в крупнейшее общественное явление Сибири: «Насколько удается успешная разработка и освещение этого вопроса — покажет будущее». Справедливости ради отметим, что в произведениях молодого Иванова «избитые» областнические коллизии, подобные указанной, также встречаются, например в рассказе «Джут» (1919). Но дело не только в сюжетах. Написанные в 1916–1919 годах рассказы, сказки, статьи Иванова, с одной стороны, передают его понимание философскокультурной концепции областников, с другой — затрагивают «основные сибирские областные вопросы», которые сформулировал Потанин еще в начале ХХ века: о создании сибирской интеллигенции, областной печати, развитии просвещения, переселенческий и инородческий вопросы; вне внимания писателя остается только вопрос о ссылке.

Наиболее полно тема сибирских инородцев, их верований и обрядов, уходящей культуры восточных народов Сибири и идущей ей на смену культуры Запада представлена в первой (самодельной) книге писателя «Зеленое пламя», куда вошли рассказы и сказки Иванова 1916–1918 годов, основанные на сибирском фольклоре: «Золото», «Северные марева» (подзаголовок: «киргизские сказки»), «Мысли как цветы» («сибирские сказки»); «Рао», «Нио», «Сны осени», «Сын человеческий», «Сон Ермака», «На горе Йык» («Легенды об ушедшей (вариант — «умершей») Сибири»). Герой рассказа «На горе Йык» старый шаман Турк передает русским путникам горестную историю исчезновения культуры своего народа: «сглодало железо ваших ружей нашу свободу, а духи скрылись... <...> И грудь гор Абакана прорежут огненные телеги, да... <...> приходили тут ваши люди да со значками, разорвали землю и кровь выпили». Ружья, топоры, огненные телеги — железные дороги, деньги, новые боги и водка — гибельные приметы нового времени, приведшие к тому, что дух «ушел от белого хребта гор Абакана, ушел от отдыха в тени березы с червонными листьями».

В рассказе «Сон Ермака» (1916) начинающий автор, осваивая главные темы и сюжеты областнической литературы, дает им свое понимание. У Иванова Ермак, фигура достаточно традиционная для региональной литературы, видит непонятный сон и просит аксакала Тимирбея, пришедшего «с дружбой и дарами» к «мудрому и храброму человеку из далекой умной страны», растолковать его. Трактовка первой части сна: «...дикарь — это народ сибирский, звезда — это то, что вместе с вашей силой и нашим умом, воспитанным на долгом размышлении о Божьем мире, воплотилось в новый путь, по которому пошел народ сибирский. Народ сибирский породил нового человека, которого еще не видел мир», — наиболее близка философскокультурной концепции областников, как ее сформулировал барнаульский исследователь А.В. Головинов: «Сибирь для областников лежит на “перекрестке” цивилизации и рассматривается ими как особая геокультурная часть не только России, но всего континента Евразии в целом, где Восток и Запад не два противоборствующих полюса, а части <...> “единого и неделимого” национально-регионального культурного пространства. И в этом смысле Сибирь с их прогностической позиции может в будущем стать потенциальной сферой плодотворного взаимодействия двух цивилизаций». Однако дальнейшие слова аксакала — о гибели: «Вы растерзаете вашу родину и нас затемните, и погибнет народ сибирский, не сделав великое. <...> Захватят землю вашу, отнятую от нас, чужеземцы, и вы будете рабами, как и мы сейчас». Покоритель Сибири в гневе убивает посланца, его предсмертное проклятие: «Будь проклят ты, и будь очищен ты, сгубивший народ наш и будущее наше...» — сбывается в тексте легенды. Слезы раскаявшегося Ермака образуют родник, к которому приходит мальчик, и перед ним раскрывается душа родины. С обретенным сокровенным знанием мальчик, готовый «пожертвовать собой для счастья Сибири», отправляется в путь, но — теряет в тайге дорогу. Показательна трактовка Ермакова сюжета у Потанина и других областников. В юбилейном издании «Г.Н. Потанин как публицист Сибири и общественный деятель» будущий премьер Временного сибирского правительства П.В. Вологодский вспоминал одну из статей Потанина: «...если Сперанского надо называть вторым Ермаком, открывшим Сибирь, третьим Ермаком должно быть само сибирское общество, которое должно встрепенуться, стать на свои здоровые ноги и вести сибирскую жизнь так, как это надо, чтобы страна показала свои силы, развернула их и наметила бы пути общественного развития».

Установившаяся в Омске 30 ноября 1917 года советская власть была свергнута 7 июня 1918 года. Тогда Вс. Иванов действительно пытался защищать ее с оружием в руках. 4 июля Временное сибирское правительство принимает декларацию о государственной независимости Сибири, тем самым юридически оформляется «Сибирская республика» как автономная часть единой России. Однако власть автономного правительства, которая формально распространялась на всю территорию от Тихого океана до Урала, была крайне недолгой: 23 сентября создается Директория — Временное всероссийское правительство, а 18 ноября 1918 года в результате военного переворота к власти приходит Омское правительство А.В. Колчака. Основные сибирские вопросы попрежнему остаются нерешенными и продолжают привлекать к себе внимание региональной интеллигенции, но с учетом изменившейся политической ситуации формулируются теперь иначе.

Летом 1918 года формируется движение под лозунгом: «Через свободную Сибирь к возрождению великой России», поднятое под белозеленым флагом. Газета «Земля и труд», куда не перестает посылать свои произведения молодой Вс. Иванов, 9 сентября публикует лозунги времени: «Да здравствует свободная Сибирь!», «Да здравствует Всесибирское учредительное собрание!», «Да здравствует Всероссийское учредительное собрание!». Спустя два года, в 1921 году, Иванов в письме к А.Неверову вспоминал: «Я заметил Ваши писания еще во времена Директории — я тогда писал в газетах омских и тоже хлопотал об Учредительном собрании для русского народа». Большая часть написанных Ивановым в это время очерков и статей свидетельствует о том, что ему могла быть близка идея «через свободную Сибирь к возрождению великой России». Как типографский работник и как начинающий писатель, большие надежды возлагает он на издательскую деятельность. Еще при советской власти, в апреле 1918 года, Иванов вместе с А.Сорокиным создает «Цех пролетарских писателей» и выпускает первый (и единственный) номер газеты «Согры». В мае выходит подготовленный также Ивановым и Сорокиным первый номер журнала «Словосвет», редакционная статья посвящена драматическим судьбам писателей «Великой Сибири, с 35миллионным населением». В сентябре Иванов в печати отстаивает идею создания кооперативного «Издательства писателей-рабочих»: «Здоровую книгу необходимо возрождать, и возрождать немедленно. <...> Тем более нужна книга Сибири...» Газета сибирских кооператоров «Заря» в феврале — марте 1919 года публикует статью В.Кирьякова «Гибель и возрождение книги», в которой утверждается: «...нам, сибирякам, надо восстанавливать разрушенную культуру», а для этого наладить в Сибири книжное дело; «...в противовес разного рода пинкертоновщине <...> теперь, как никогда, необходимо нужна идейная, так сказать, учительная, образовательная — словом, “здоровая книга”». На той же газетной странице печатается очерк Вс. Тараканова (псевдоним Вс. Иванова с 1916 года) «В деревне», где автор приводит письма земляков из родного поселка: «Почему книг не продают таких, каких надо? Полезных и в объяснение жизни. Ты об этом в газетах напиши, чтобы услышали, а то у народа стихия такая пошла, чтобы учиться»; «Никаких книг здесь нету, газеты не шлют, не получаем, да газеты нам читать и несходственно — много не понимаем. Учиться надо». Далее следует комментарий автора: «Слов не поняли. Может ли что быть ужаснее этого? Люди, не понимающие русских слов, кем-то, когда-то призывались творить социальную революцию».

Еще одним изданием, где в конце 1918 — середине 1919 года печатает свои произведения и работает в типографии Вс. Иванов, становится журнал «Возрождение», издававшийся Союзом сибирских маслодельных артелей и Центральным продовольственным комитетом Омской железной дороги. Печатались в нем знакомые Иванову поэты Г.Вяткин, К.Худяков, И.Малютин. Будущее России «скрыто туманом, и тяжело ее настоящее, — говорилось в редакционной статье первого номера (декабрь 1918го). — Но мы не впадаем в отчаяние. Мы видим, что русский народ, Россия погибнуть не могут. <...> Мы не идем ни вправо, ни влево, нам одинаково чужды как гибельные пути реакции, так и гибельные пути большевизма. Мы идем прямо — дорогой свободы, права, законности, демократизма и труда», — утверждали беспартийные кооператоры; «созидатели единения на почве труда и распределения, созидатели народной мощи». В «Возрождении» Иванов печатает свои «Сказки инородцев» (известны под заглавием «Алтайские сказки»), в «Заре» в это же время — статьи о реальном их положении. Горечью от осознания трагической судьбы сибирских инородцев проникнут очерк «Отверни лицо твое»:

 

Весь народ степей вымирает <...> Толпами бродят у станиц и поселков, просят, голодные, больные, завернутые в рваные тряпки и овчины. <...> А по вечерам зимой, летом сбираются по несколько человек в юрты, прижимают руки к груди своей и медленно, тоскливыми голосами повествуют про смерти. <...> О чем ином им говорить? <...> Смерть успокаивает.

В очерке «На притоке реки Токрау» (1914) Г.Н. Потанин писал: «Недавно в газетах было напечатано, что какое-то племя на севере Сибири, почувствовав полное равнодушие к его судьбе окружающего мира, пришло к мысли о поголовном самоубийстве», — и призывал культурное общество «принять меры, чтобы избавить несчастные племена от грозящей им гибели». В 1919 году молодой писатель Вс. Иванов уже хорошо понимает, что это невозможно: «Придут в степь люди, бросят “от арбы” (железные дороги. — Е.П.), народ Ветхого Завета исчезнет. В степи будут иллюзионы, велосипеды и газеты».


2

Отдельный вопрос — об участии Иванова в литературно-художественном кружке «Единая Россия», который существовал «под крылом омского “Союза возрождения России”, имевшего целью борьбу с большевизмом». И.Г. Девятьярова, много сделавшая для изучения истории Омска в 1917–1919 годах, в статье 1992 года, с воодушевлением воссоздавая «эту интересную страницу омской культуры», рассказывает о «Вечерах о России», проводимых «Союзом возрождения России», где собирались представители местной и приезжей, столичной интеллигенции, «звучала музыка русских композиторов, народные песни, стихи и проза молодых литераторов, беседы по искусству». Здесь выступали с лекциями об искусстве русской иконописи, скульптуры, об архитектурных памятниках Омска профессор Б.П. Деннике, историк искусства Н.М. Тарабукин, скульптор И.Д. Шадр и др. О членах кружка «Единая Россия» Девятьярова высказывается аккуратно: «Сюда приходили (курсив мой. — Е.П.) местные литераторы Г.Вят-кин, Вс. Иванов, А.Оленич-Гнененко, Н.Подгоричани, а также “залетные” поэты и писатели Г.Маслов, И.Славнин, Ю.Сопов, В.Язвицкий. Б.Четвериков. <...> Неизменным участником всех заседаний кружка был А.С. Сорокин». В подготовленном ею двухтомном издании «Омск — третья столица» (2012) об этом факте биографии Иванова не упомянуто, хотя речь о «Единой России» заходит не раз. Зато авторы еще одного современного омского издания — «Омск — столица Белой России. 1918–1919. Фотоальбом» прямо заявляют, что в кружок «входили (курсив мой. — Е.П.) омские литераторы Г.Вяткин, Вс. Иванов, Ю.Сопов, А.Сорокин».

Основными положениями практической платформы «Союза возрождения России», созданного в Москве в конце февраля — марте 1918 года, были доведение Россией борьбы с Германией до конца в союзе с державами согласия, полное уничтожение партии большевиков и замена ее временно верховной директориальной властью из трех лиц, которая и должна будет впоследствии произвести выборы в Учредительное собрание. Одной из задач Директории, в состав которой от «Союза возрождения России» вошел генерал В.Г. Болдырев, в частности, являлось расправиться в Омске с сибирской реакцией и реакционными тенденциями Сибирского правительства, временно уничтожить областные правительства и сосредоточить всю власть в руках единого Всероссийского правительства. Конечно, между декларациями и реальными действиями сибирских правительств, в разные исторические моменты выдвигавших на политическую арену конкретных лиц со своими интересами, подчас лежала пропасть, но все же и Сибирская областная дума, и два сибирских правительства изначально стремились к народоправству и придерживались ведущей областнической идеи: наилучшей формой государственного устройства будет союз областей на основах равноправия и самоопределения. По основным вопросам «Союз возрождения России» поддерживал А.В. Колчака, правительство которого стояло за «единую и неделимую Россию». Конечно, литературно-художественный кружок — это не политическая партия, и все же, исходя из того, что известно нам о Вс. Иванове — авторе ярких антивоенных произведений 1916–1919 годов («В зареве пожара», «Война и отражение ее в частушках», «Встреча» и др.), пытавшемся поставить важнейшие проблемы сибирской жизни, ориентированном в своем творчестве на фольклор народов Сибири, — вряд ли ему была близка такая программа. Не так просто получается и с «борьбой против большевизма». Да, Иванов сотрудничал в газете «Вперед!», в журнале «Возрождение» и в других «белых» изданиях. Но все же именно Вс. Иванов весной 1919 года, во время побед на белом фронте, отправил в курганскую газету «Земля и труд» корреспонденцию «Письма из Омска» (напечатана 22 марта), где описывал «чешские, японские, американские флажки на автомобилях» сибирской столицы, «хищную походку» богато одетых спекулянтов, «приезжий элемент», который «танцует, пьянствует, флиртует откровенно, до цинизма», и давал свое объяснение: «Мне кажется, это потому, что хотят забыть кошмарную Советскую Россию». Не без иронии писал Иванов о беллетристе С.Ауслендере и его романе «с оттенком саморекламы». Если вспомнить слова Иванова из упоминавшейся уже статьи «В деревне»:

 

Мы говорим многие ненужные слова: пишем о Бетховене, Бьюгге и других; посещаем театры и концерты — в это время оттуда, изза сугробов, к городу протягивается заскорузлая, мозолистая рука и спрашивает:

— А дал ты мне книгу в объяснение жизни?

Что мы на это ответим? —

 

трудно представить его регулярно слушающим музыку или лекции об искусстве в кружке, возглавляемом Ауслендером, хотя, без сомнения, люди, которые там собирались, были ему хорошо знакомы.

На основе материалов газет «Сибирская речь», «Русская армия» и дру-гих директор Омского литературного музея им. Ф.М. Достоевского В.С. Вайнерман представил развернутую картину деятельности литературно-художественного кружка, который в газетах 1919 года, кстати, не назывался «Единая Россия»: «О чем же спорили здесь? Информация, которую дают газеты, не может не вызвать удивления. Споры о содержании доклада В.В. Кирьянова “Роман Ф.М. Достоевского «Бесы» и русская революция”, конечно, и уместны, и весьма интересны, особенно в революционное и постреволюционное время. Но вот “с не совсем понятной горячностью” доказывать, что “Тютчев косноязычен и стоит ниже Веневитинова” — с точки зрения здравого смысла дело бессмысленное». Не исключено, что так относился к заседаниям кружка и молодой Иванов. Возможно, именно он упоминается в заметке в газете «Сибирская речь» от 14 мая 1919 года, где рассказано о заседании, посвященном обсуждению доклада сотрудника газеты «Заря» Е.Яшнова «Грехи интеллигенции». Яшнов ставил в вину интеллигенции «непонимание большевизма» как «стихийного явления», Ауслендер горячо возражал оратору, а Сорокин с «наведенными людьми сектантами Тихомировым и Ивановым говорили что-то непонятное».

В нашем распоряжении имеются только два документа, реально подтверждающие связь Иванова с «Единой Россией». Один — это пригласительный билет (хранится в Государственном историческом архиве Омской области, в фонде А.С. Сорокина) на устроенный в редакции журнала «Единая Россия» вечер 31 августа 1919 года, посвященный памяти поэта Ю.Сопова, который погиб при взрыве в доме Колчака. На вечере, возможно, Иванов был — сын писателя вспоминал, что Иванов ценил стихи Ю.Сопова и Г.Маслова, — впрочем, там тогда собрались многие представители омской интеллигенции, включая, например, писателя К.Н. Урманова, большевика. Впоследствии он вспоминал о конфликте между «придворным поэтом» Ауслендером, который произносил патетические слова о молодом таланте, погибшем за «единую, неделимую», и А.Сорокиным, задавшим ехидный вопрос: «А почему вы, Сергей Ауслендер, не берете в руки гранаты, не идете бороться за “светлое будущее” России, а сидите в тылу, под охраной войск правительства, и толкаете вперед таких молодых и талантливых юношей...»

Другой документ — шестой номер журнала «Единая Россия» с рассказом Вс. Иванова «Атаман Вершинин» (подписан: Г.Тасин). Документирование истории этой публикации еще предстоит; здесь отметим лишь, что рассказ с подзаголовком «Из иртышских казачьих сказаний» печатался не просто в «Единой России», а в ее «казачьем номере». Публикации предшествовал редакционный текст: «Казаки различных войск, соперничая одни перед другими в доблести, неутомимости, подвигах, уже два года бьются за честь и величие России, стремясь вновь собрать воедино нашу необъятную Родину, ввергнутую в пучину горя, отчаяния и раздробления. Редакция “Единой России” сочла своим долгом, ввиду всего сказанного выше, посвятить номер журнала полностью казачеству и предоставила свои страницы казакам писателям и поэтам, отдавая дань исторической роли казачества в судьбах Родины».

Из автобиографии Иванова 1927 года: «Родился <...> в поселке сибирских казаков Лебяжьем Семипалатинской области. Отец казак, сельский учитель».

Политическая борьба при политическом бессилии — ни одно из сменившихся в 1917–1919 годах правительств реально не сделало ничего ни для народов Сибири, ни для народа России в целом. Взаимные разногласия членов этих правительств, группировок и фракций, отстаивающих свои партийные и личные интересы, — все это могло скорее оттолкнуть Иванова от «Единой России», как ранее сформировало его скептическое отношение к Временному сибирскому правительству: «Беспитательная трава, употребляется как потогонное средство».

Называя Вс. Иванова «одним из самых оригинальных писателей двадцатого века», Вяч. Вс. Иванов отметил в его характере «слияние противоположных черт российской жизни», «смешение цирка и богоискательства, карнавала и мистики». Наряду с названными нами статьями и рассказами в сибирский период Иванов создает исполненные иронии и гротеска рассказы «Шантрапа», «Американский трюк», «Дуэн-Хэ — борец из Тибета», впитавшие опыт его кочевой цирковой и актерской жизни. Задуманные и осуществленные совместно с А.Сорокиным проекты тоже сочетали в себе внимание к сибирским областным вопросам и мистификацию, клоунаду: например, пьеса «Гордость Сибири Антон Сорокин. Лирическая, потрясающая трагедия, а может быть, и памфлет в вольных стихах Всеволода Иванова (по секрету, только для умных, трагедия написана по заказу Антона Сорокина в 1918 году)». И все же, если бы только игровой пафос определял жизнь и творчество Иванова в сибирские годы, мы вряд ли говорили бы о нем в контексте большой русской литературы ХХ века. В начале осени он круто меняет свою жизнь и уезжает из колчаковской столицы — на фронт.


3

Возможно, это случайное совпадение, и все же... 7 сентября 1919 года в газете «Сибирская речь» печатается Призыв от войскового Осведомительного отдела Сибирского казачьего вой-ска: «Если вы свободны, если вы чувствуете в себе силы и дар нести свет знания и веры в наше правое дело — идите служить войску. Как в старину, спрашивается немного: “В Бога веруешь? Русь Православную любишь? <...> Иди к нам!..”»

В сентябре 1919 года Вс. Иванов отправляется на фронт в качестве военного корреспондента ежедневной народной газеты «Сибирский казак», издававшейся в Омске Осведомительным отделом Сибирского казачьего войска с 10 сентября по 12 ноября 1919 года (день отъезда Верховного правителя А.В. Колчака из Омска). Редакционная статья первого номера газеты содержала обращение «К нашим читателям» — «родным станичникам» и «братьям-крестьянам»: «Мы начинаем выпускать в свет свою казачью газету <...> давая вам правильные и правдивые сведения о том, что происходит сейчас на русской земле и как идет наша великая и святая борьба с врагами нашими и вашими на всем русском фронте» (10 сент.). В разделах газеты: «На фронте», «Казачья жизнь», «Из жизни деревни», «В большевицком раю» и др. — печатались статьи, очерки, песни, частушки, листовки, подписанные как именами известных сибирских литераторов (Г.Вяткин, Т.Баженова и др.), так и псевдонимами («Русский», «Сибирский казак», «Старый казак», «Дед Еремей» и др.) и просто инициалами.

В этом издании под псевдонимом «Вс. Тараканов» с сентября по ноябрь 1919 года печатаются «очерки фронта» «У черты». Рукописи этих текстов, посылавшихся с фронта в газету и, вполне естественно, подвергавшихся редактуре в духе военного времени и общего направления издания, не сохранились. Окончательный ответ на вопрос об их авторстве может дать только сопоставительный анализ словаря и синтаксиса всех произведений, опубликованных в сибирский период под псевдонимами и, как мы предполагаем, полностью или частично написанных Вс. Ивановым. Такое исследование стиля писателя еще впереди. Здесь хотелось бы лишь познакомить читателя с содержанием этих очерков как характерных документов эпохи.

Первые корреспонденции, которые напечатаны Вс. Таракановым в газете «Сибирский казак», зовут к «радостной многомиллионному народу смерти» красных диктаторов. «Если бы думали они о семье, об доме, хозяйстве, разве бы с легким сердцем и так охотно, как сейчас, пошли бы они против красных» (19 сент.), — комментирует автор настроения выступивших в поход знакомых станичников. Однако очень скоро бравада и побасенки первых очерков сменяются пронзительной нотой жалости, которая относится и к «белым солдатикам», и к красным «товарищам», и к многочисленным встреченным беженцам. В очерке от 30 сентября солдат рассказывает о столкновении нос в нос с красными:

Шагах в десяти стоим друг к дружке и ни шагу дальше. Немного погодя кричат они нам: «Товарищи! Не стреляйте». Мы и так не стреляем. А они оборваны, батюшки ты мои, — глядеть жалко, не то что стрелять. Худые да сухие — Господи! Плюнули мы да и разъехались, так никого не потрогав.

 

Вслед за упоминанием «манифестации ненависти к большевизму» следует замечание автора: «Да, манифестация. Вместо флагов — лохмотья, вместо музыки — слезы» (7 окт.). «Наши» могилы у железнодорожного полотна, «в тощем березнячке», от могил красных отличают «новые сосновые крестики»: у красных могилы без крестов (4 нояб.).

Практически все очерки воспроизводят рассказы солдат, казачьих офицеров и беженцев или передают их диалоги с повествователем-корреспондентом, которые показывают устремления и надежды казаков и их отношение к новой власти. Приведем, например, начало очерка «Уральцы» от 21 сентября:

 

Рассказывал мне это пожилой, с сединой на висках казак.

Вечерело. Гасла тоненькая ленточка зари. Пахло с логов запахом осенней земли — густо и бодро.

— У нас, — говорил он, набивая трубку, — степи-то, батенька мой, — ух! Глядишь — и Бог знает почто — самого себя жалко становится. Такой ты, дескать, человек грешный и дикий и такая тебе благодать дарена Создателем. Ковыль — прямо борода седая, в рост человечий, а колочки по нему березовы — чисто звезды на небе, да куды лучше — зеленые. Урождает земля, скажу тебе, никто и роптать не мыслит. Чисто манна небесная... — Голос у него умиленно дрогнул: — Вспомнишь — эх!.. када, думаешь, придет такое время, что работать без беспокойств можно? Без этой большевизии, которая на нашу землю прет.

 

Или очерк от 7 октября:

 

Поймали они нас обхватом — вроде как бы в дугу взяли. Ну, сдались мы, на рожон не попрешь. После того призывают нас в штаб, выходит этакой ловкий, лягавый брякало и давай: «Товарищи! Так, мол, и эдак против старорежимников — в Сибирь, за хлебом». После того — слова дают. Я и выхожу. Я говорю: «Товарищи, в Сибири хлеба, верно, сколько хошь, и никому не откажут — и крови лить не надо. Бросай винтовки и иди — али мы брата свово бить будем? Бери хлеба, ешь, а только коммунизму нам не надо...»

 

Осенью 1919 года ни герои очерков, ни их автор еще не знают, что их ожидает дома, однако в публикациях Иванова уже прозвучат невеселые пророчества: «...именем рабочих людей будущего творится такая дикая вещь, которой Россия никогда не забудет и не простит» (23 сент.). Казак Максим скажет о том же проще: «Уж здорово народ-то одичал, аж жить страшно» (27 сент.). Как бы намечая линию будущих художественных поисков Вс. Иванова, появится в очерке от 7 октября образ старушки в полушубке и фартуке, крестящей одного из беженцев:

 

— Знакомый? — спрашиваю я.

Старушка всматривается в подол фартука и отвечает:

— Быдто бы знакомый, да кто знат — они, больныто, все на одно лико.

 

Очерки фронта «У черты» стали источником многих произведений Вс. Иванова: повестей «Партизаны» (1921), «Бронепоезд 1469» (1922), «Гибель Железной» (1927), рассказов «Лоскутное озеро» (1921), «Зверье (1926), неоконченного и сожженного автором романа «Казаки» (1925–1926), при этом об их существовании до 2012 года никому из членов семьи и исследователей не было известно. Почему Вс. Иванов, написавший о работе в газете «Вперед!» в опубликованных в 1957 году воспоминаниях, никогда не упоминал газету «Сибирский казак»? Ответ может быть не один. Возможно, молчание писателя связано с дальнейшей судьбой издателя газеты — двадцатишестилетнего учителя В.И. Ильина. Служивший в Сибирском казачьем войске до 1917 года, он, как и Иванов, вступил в феврале в партию эсеров, после провала идеи Учредительного собрания — в партию кадетов. В 1917–1918 годах работал в Омске, в Совете рабочих и солдатских депутатов. «При Колчаке был заведующим отделом хроники в газете “Заря” (беспартийная кооперативная газета, выражавшая взгляды правых эсеров, партии “Единство”, части правых меньшевиков и кооператоров), потом — газеты “Русь”, а с момента создания газеты “Сибирский казак” возглавил ее», — указано Ю.Якушиным в издании «Забвению не подлежит. Книга памяти жертв политических репрессий Омской области». После восстановления советской власти Ильин не захотел уезжать из Омска и вернулся к своей прежней профессии учителя. 17 ноября начинает свою работу Сибирский революционный комитет, а ровно через месяц, 17 декабря, СибЧК постановляет за сотрудничество в белой прессе подвергнуть Ильина высшей мере наказания. На каком этапе своей биографии Иванов познакомился с В.И. Ильиным, как он начал сотрудничать в газете «Сибирский казак» — это еще подлежит документированному исследованию. О судьбе Ильина Иванов не мог не знать, тем более что 2 декабря 1919 года приказом № 1 Сибревкома было расформировано и уничтожено Сибирское казачье войско.

Это время подробно описано в книге В.А. Шулдякова «Гибель Сибирского казачьего войска. 1917–1920» (2004). 20 сентября в Челябинске на совместном заседании Сибирского революционного комитета и местного губкома РКП(б) председатель Сибревкома И.Н. Смирнов утверждал: «Казачество как сословие необходимо уничтожить; сейчас это невозможно сделать...» К концу года это становится возможным: после 2 декабря все чины и звания казачьего сословия отменялись, в станицах вместо прежних органов местного казачьего самоуправления создавались из назначенных сверху лиц станичные ревкомы — зимой 1919 года победители не сочли нужным использовать опыт советизации казачества весны 1918 года. Еще во время Мировой войны при всех крупных сибирских городах были построены для содержания пленных большие концлагеря. Теперь их использовала советская власть. В лагерях Омска, Новониколаевска, Томска, Красноярска и других в конце 1919 — начале 1920 года было сосредоточено несколько десятков тысяч казаков. Теперь понятно, почему Вс. Иванов, заполняя в июле 1920 года анкету для Губернского отдела управления Омска (хранится в Историческом архиве Омской области), в графе о месте рождения указал город Семипалатинск, а не казачье село Лебяжье, а в графе «семейное положение подробно: отец, мать, сестра, брат и т.д.» поставил прочерк.


4

Летом 1920 года разные участники нашего рассказа, — например, Г.А. Вят-кин, до этого активно сотрудничавший в «белой» прессе, расстрелянный в 1938 году; А.П. Оленич-Гнененко, участвовавший в большевистском подполье и доживший до 60х годов, и Вс. Иванов — встретились в редакции газеты «Советская Сибирь». Оттуда по вызову А.М. Горького в январе 1921 года Вс. Иванов отправился в Петроград. Но остается еще один факт, всегда смущавший биографов писателя. Если верить его собственным мемуарам и воспоминаниям работавшего с ним в типографии «Вперед!» писателя Б.Четверикова, Иванов, больной тифом, уезжает из Омска зимой 1919 года под охраной, в вагоне с типографскими рабочими. Поезд останавливают партизаны (в других мемуарах — красногвардейский отряд) и заворачивают в сторону Новониколаевска, где обоих писателей не расстреливают, а регистрируют в профсоюзе печатников. К.Урманов об отъезде Иванова рассказывал нечто иное. В уже упоминавшихся воспоминаниях «Наша юность» он описывает, как жарким днем в двухместном купе зеленого классного вагона с надписью «Редакция газеты “Вперед!”» Иванов с женой Марией Николаевной уезжали на восток.

Почему Иванов зимой 1919 года уехал на восток — на этот вопрос пока нет ответа. Указанные нами воспоминания противоречат друг другу. Уезжал от Красной армии? За Колчаком? На Восток — колыбель цивилизации, как считали областники? В вагоне «Вперед!» с типографскими рабочими? В купированном вагоне с женой? Ничего этого мы не знаем. В нашем распоряжении есть только тексты, написанные Ивановым и рассказывающие об отступлении. Спустя шесть лет в не переиздававшемся с 1927 года рассказе «Происшествие на реке Тун» он скажет: «Я молчу о зиме, все мое сердце давно привыкло молчать о зиме. Я неожиданно (как мне было б легко, если б я знал это тогда, зимой) весел, глуп...» Однако, в отличие от своего героя, писатель Вс. Иванов и в Сибири, и в Петрограде, и в Москве вплоть до конца 20х годов в повестях и рассказах будет вспоминать об этом времени.

За исключением известной (в основном в поздних редакциях) повести «Бронепоезд 1469» и менее известной повести «Возвращение Будды» (1923), тексты Иванова, где напрямую или косвенно отразились эвакуация из Омска и отступление армии Колчака на восток, широкому читателю незнакомы. Впервые часть их была выявлена в архиве Омска исследователем творчества Иванова М.В. Минокиным и опубликована в газетах «Молодой Сибиряк» (Омск) и «Забайкальский рабочий» (Чита) в 1965 году, к 70летию писателя. На основании писем А.Сорокина, хранящихся в том же архиве, а также воспоминаний поэта Л.Н. Мартынова и его брата — омского старожила Н.Н. Мартынова Минокин предположил, что это фрагменты написанной Ивановым в 1920 году повести «Фарфоровая избушка», посвященной «переживаниям интеллигенции в годы революции». «В повести “Фарфоровая избушка” было много автобиографического материала», — очень аккуратно отмечает Минокин и в духе времени комментирует «размышления» Иванова об «интеллигенции, которая не нашла в себе сил порвать с колчаковщиной, бредовыми идеями “великой России”». На основании архивных документов, которыми мы располагаем, трудно однозначно сказать, что это была повесть об интеллигенции и вообще что мы имеем дело с одним произведением.

Судя по письму Сорокину из Петрограда от 26 марта 1921 года: «Вы, поди, мою “Фарфоровую избушку” искромсали. Но Бог с Вами, я человек мирной», — Иванов оставил рукопись или, вероятнее, черновой вариант ее в Омске, Сорокину. Литературная легенда Омска 10х годов А.Сорокин, известный как человек, склонный к литературным мистификациям и присваивавший себе чужие произведения, печатавший фальшивые деньги, называвший себя «королем писателей» и «кандидатом Нобелевской премии», человек, которого одни в городе считали сумасшедшим, а другие — национальной гордостью, распорядился материалами Иванова посвоему. Один из опубликованных Минокиным рассказов — машинописный текст из омского архива с заглавием «Вагон № 203.125» — подписан Сорокиным и датирован «4 мая 1921 года Омск»; известно, что в это время Иванов был уже в Петрограде. Текст является или фрагментом «Фарфоровой избушки», или самостоятельным произведением, которое Иванов предполагал публиковать за границей, о чем сообщал 15 апреля 1921 года К.Урманову: «И еще один рассказ “Вагон № 14.442” будет напечатан в Берлине месяца через 2–21/2». Опубликованная машинопись, вероятно, сделана Сорокиным с рукописи Иванова, или вовсе не редактированной автором, или редактированной самим Сорокиным.

Другой текст, который никогда не печатался и который, как мы предполагаем, полностью или будучи исправленным принадлежит Вс. Иванову, включен в повесть А.Сорокина «Ресторан Модерн» (условная дата — 1921 год — проставлена в описи). Перед нами вновь поезд, идущий зимой 1919 года на восток из Омска. Описанные автором пассажиры вагона первого класса: чешский генерал Р.Гайда, министр внутренних дел, впоследствии премьер-министр Омского правительства В.Н. Пепеляев, ехавший в одном поезде с А.В. Колчаком и расстрелянный вместе с ним, поэт Г.Маслов, умерший во время эвакуации от тифа, редактор газеты «Вперед!» В.Янчевецкий, писатель Б.Четвериков и Всеволод Иванов — в реальности никак не могли бы оказаться вместе. Все пьют, и Иванов читает отрывок из повести «Бронепоезд 1469», «которая потом, перекрашенная, появилась в “Красной нови”». Написано это в духе тех многочисленных пасквилей, которые обиженный Сорокин начиная с 1923 года посылал в периодические издания и писательские организации Москвы и Петрограда с целью доказать близость Иванова к белым генералам и казачьим верхам. В текст повести включена незаконченная глава «Отступление», выполненная в совершенно иной стилистике, чем основное повествование. Написанный фрагмент более всего напоминает хронику ноябрьских дней 1919 года. Передано настроение беженцев: «...люди возбуждены и нервны, словно пьяные, пьяные страхом, озлоб-лением, неудачами»; слухи о варварахбольшевиках: «человечиной питаются», горечь и боль. Не уезжавший из Омска А.Сорокин, который, в отличие от Иванова, видел только эвакуацию колчаковской столицы, в 1924–1926 годах задумает не одно произведение на сюжет отступления: «Поезд с золотом», «Наполеон 1919 года», «Гибель годовалого царства (трагедия о Колчаке)», «Глаза страха». Законченные и незаконченные тексты их хранятся в архиве писателя. Ни одно из них не увидело света. Вставки из рукописей Иванова в сорокинских текстах выделить нетрудно. Прежде всего, они отличаются в стилевом отношении: размашистый, фрагментарный, полный яркой образности, но отнюдь не орнаментальный, как в петроградские годы, стиль Иванова не спутаешь с повествованием Сорокина, или излишне подробным, полным растянутых диалогов, или представляющим собой близкие к сатирической публицистике балаганные рассказы скандалиста, — стилевая манера, которая наиболее полно воплотилась в его итоговой книге «Тридцать три скандала Колчаку» (1928). Отметим также, что, в отличие от Сорокина, активно вводившего в повествование реально существовавших писателей, политических и военных деятелей периода 1917–1919 годов, сам Иванов подобным публицистическим приемом никогда не пользовался. Но интересно другое. Вс. Иванов в конце 1920 — начале 1921 года, если судить по его письмам Сорокину и Горькому («Окончил недавно и теперь отделываю большую повесть (величиной в 200–300 стр.) “из современной жизни”, как говорят, — “Фарфоровая избушка”», — письмо от 16 января 1921 года), предполагал, что его творчество будет развиваться в этом направлении: впечатлений, полученных им от увиденного в Третьей столице и по пути на восток, могло бы хватить надолго. Никто, в том числе и Сорокин, не помешал бы ему напечатать ту же «Фарфоровую избушку» или «Вагон № 14.442». В 1921 году это было вполне реально сделать и в Советской России, и за ее пределами, что Иванов, видимо, считал более реальным: «...“Фарфоровую избушку” придется, наверное, в исправленном виде печатать за границей» (письмо Сорокину от 22 марта 1921 года).

Однако дебютирует Вс. Иванов в Петрограде, и славу ему приносят «партизанские повести»: «Партизаны», «Бронепоезд 1469», «Цветные ветра». Откуда взялись в творчестве Иванова партизаны — вопрос не праздный: исходя из известной нам сейчас хронологии его жизни 1918–1920 годов, он вряд ли мог быть хорошо знаком с партизанским движением. Это подтверждает и одна из неопубликованных автобиографий писателя 1925 года: «Партизан я видел мало, больше слышал рассказы о них среди крестьян». Возможно, во многом реальным материалом, из которого родились «партизанские повести», стал тот же, который лег в основу «очерков фронта», только герои были не белые, а красные. Но так уж складывалась история Гражданской войны в России. В опубликованном в 1922 году в Петрограде рассказе «Лоскутное озеро», вызвавшем тогда упрек С.Городецкого в идеологической невыдержанности, Иванов напишет: «...были мужики — в красных и в белых. Над теми и над другими бабы плакали одинаково».

Страницы сибирской биографии Вс. Иванова: мертвые белые офицеры, хранящие в своих чемоданах «царское — романовское знамя и сибирское, национальное, белозеленое», трупы тифозных больных, выброшенные из вагонов, беженские эшелоны, «бесчисленные, трусливые и холодные», — все это ненадолго вернется в его творчество в рассказе «Происшествие на реке Тун», написанном в период работы над книгой «Тайное тайных». Чей тифозный бред о громадном сером здании, наполненном фантастическими аппаратами, которые уничтожали «наших врагов» при помощи «веселящего газа», передал в нем Иванов? Комиссара Хабиева, бывшего поэта из Самары, или свой собственный? Писатель никогда не включал этот рассказ в планы своих переизданий. И никогда больше, до конца своей жизни, не возвращался в Омск.

После 20х годов в творчестве Вс. Иванова появятся экспериментальный роман «Кремль», сатирический московский роман «У», рассказы «Фантастического цикла» и многое другое, что не будет опубликовано при его жизни. Другое направление будут представлять переделанная из повести пьеса «Бронепоезд 1469», по мере введения в нее редакторской правки все менее похожая на первоначальный текст, официально разрешенные роман «Пархоменко» и воспоминания «Встречи с Максимом Горьким». Однако Сибирь в творчестве Иванова останется навсегда. Романы «Похождения факира» и «Мы идем в Индию» отразят путь мечтательного юноши Всеволода по бескрайним просторам Сибири. Но — действие в этих романах остановится на событиях 1915 года, о дальнейших страницах собственной сибирской биографии Вс. Иванов писать не станет. В своих лучших книгах о Сибири — «Партизанские повести», «Седьмой берег», «Тайное тайных» — Вс. Иванов будет стремиться рассказать о жизни народа России на трагических переломах ХХ века.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0