Хорошая пристань

ПРОБЛЕСК II

Глава 1.Ничего долго не бывает

...Люди стыдятся не греха, а раскаяния, стыдятся не поступков, за которые их можно по справедливости назвать безумцами, а исправления, за которое только и можно почитать их разумными.

Даниель Дефо. Робинзон Крузо

1. Коктейль из серной кислоты

...Опытом люди называют свои ошибки.

Оскар Уайльд

Утром перед пятиминуткой Митя приготовил и омлет «Принц датский», и салат из морской капусты с присоленным крабовым мясом, и картошку под соленые грибы и рыбу и стал жарить на сковородке толстые холостяцкие оладьи на троих. Он то и дело отвлекался на чтение «Моби Дика», вновь и вновь зачаровываясь патологическим пафосом речений капитана Ахава, вслух повторял из романа: «Все мы живем на свете, обвитые гарпунным линем». Думал о том, как это таинственно, грустно и красиво — жить в пеньковой удавке. И незаметно съел все три пышущие огнем оладьи.

А когда спохватился и сообразил, что Кнуту и Владу не понравится завтрак без хлебного, решил просеять муку, замесить меру теста и снова испечь злосчастные оладьи. Стряпня оладий была наиболее расточительной по времени операцией в готовке холостяцкой трапезы. Но только он расстелил на столе кусок полиэтилена, чтобы ссеять на него муку, как одновременно в его квартиру вошли Кнут и Влад.

И действительно не понравилось... Кнут отнес случай на Митину неблагонадежность и, брезгливо потыкав вилкой картошку, употребил на завтрак лишь омлет. Вытащив трубочку, чтобы, по обычаю, покурить за чаем, он почему-то не разжег ее. Помолчав, угрюмо сказал Мите:

— Либо слонов продавал? Раньше вставать надо.

Митя не понял, что он имел в виду, но его подкосила фраза, похожая на заявление, которое с закаменевшим лицом сделал Влад:

— Спасибо за компанию.

Он встал и ушел, как и в то утро, когда у них состоялся разговор после Митиного отказа участвовать в окраске дома. И этим уходом показал, что уже не вернется к холостяцкому столу. Следом встал и Кнут. Остановился на пороге кухни и сказал через плечо:

— Ты, конечно, раскинул пасть, Митяй. Мы-то холостяки, но не бродяги же.

Вот тебе и гарпунный линь, огорченно думал Митя, признавая свою, как он ее понимал, не смертельную промашку в холостяцких взаимоотношениях. Не догадываясь о том, почему она обернулась последней.

Так он остался вне дружеского круга.

На гидрографическом судне ГС-199 маячников вывезли в Оссору. До закрытия навигации им предоставлялась возможность закупа продуктов и товаров в ближнем поселке камчатского побережья.

Райцентр Оссора представлял собой соединение каменных домов в несколько этажей в центре поселка и россыпи бревенчатых домов и двухэтажных бараков, раскинувшихся на низменной косе оссорской бухты, под укрытием плато. К югу, за взлетной полосой местного аэропорта, высилась сопка с обычным названием Колдунья, на склонах которой можно было различить обломки разбившихся в разные годы летательных аппаратов. Между поселком и тундровым плато вызмеилось длинное, холодное, замусоренное озеро. Первыми строениями поселка, если считать от дороги в аэропорт, были «Три карася», утлые общаги для сезонной верботы Оссорского рыбокомбината. Противоположный от Колдуньи край поселка обозначался узким руслом прыткой речушки Копайки, куда, говорят, весной на нерест заходила вкусная, с огуречным запахом рыбка корюшка. Последним зданием поселка была сейсмическая станция, мимо которой нужно было ступать с осторожностью: в ее дворе нельзя было даже рубить дрова, поскольку тогда тонко настроенный сейсмограф делал запись о пятибалльном землетрясении.

Большая часть поселка была деревянной. Деревянными были столбы электропередач и радиофикации, деревянные заборы ограждали деревянные срубы домов, кое-где крыши были крыты почерневшими тесовыми досками.

В центре поселка, наискосок от кинотеатра «Полярная звезда», приземлился низкорослый кирпичный рыбкооповский гастроном, где подзакупались маячники. Входить в магазин было страшновато. Накануне Влад получил у капитана ГС заказанные деньги и выдал каждому маячнику сумму согласно заявлению. Хватило бы затовариться колесами сухой «Краковской» колбасы и кульками с конфетами «Белочка», китайскими румяными, как с картинки в букваре, навощенными яблоками и мутной корейской рисовой водкой «Сам-бэк», но на полках оставалось еще столько желанного, отчего сворачивало челюсти и начинала неудержимо бежать алчная слюна. Требовалось зайти и в мануфактурный отдел — отметиться по тряпичным делам плюс зубная паста «Поморин»... Сделать себе в скобяном отделе самый драгоценный подарок, на который без колебаний потратился, невзирая даже на скудость финансового ресурса, — большую электрическую алюминиевую кастрюлю с крышкой и терморегулятором, которым можно было задать жару любому маячному продукту. По охотничьим билетам Немоляки и Кнута закупиться порохами, дробью, капсюлями «жевело», гильзами и пыжами...

И даже на полдороге к портофлотовскому причалу, где ждала гээсовская шлюпка, груженному выше затылка холостяку мерещились несметные богатства рыбкооповской торговли. И на борту гидрографического судна, где в мешке у тамбучины визжал приобретенный Немолякой полугодовалый кабанчик, маячник в растерянности вспоминал преизобильные полки и витрины, которые доставят полное наслаждение уже не ему, не ему.

И уже в сумерках, свалив покупки на днище тракторной телеги и колыхаясь под неутомимый поросячий визг по ленивой версте навстречу разгорающимся вспышкам, маячник мгновениями испытывал острое сожаление при мысли о том, что не успел в Оссоре сообразить насчет ниток с иголками, носков и тапок, поздравительных открыток, конвертов с марками и без них, батареек для фонаря, шариковых ручек и писчей бумаги, фотопленок и фотобумаг с проявителями и довольным запасом фиксажа. И про упаковки антикомариного зелья «ДЭТА», самого надежного, которое только можно изобрести. А как же легкомысленно было забыто в той Оссоре про добавочные к маячной аптечке аспирин и анальгин, таблетки от запоров, бинты с лейкопластырем и универсальную мазь Вишневского! Это при том, что родная Маманина сестра работала же в центральной оссорской аптеке!

Незаметно вызревавшая на маяке психология старьевщика и проливного, и океанского побережий понуждала маячника оценивать произведенное людьми, потерянное и затем выброшенное морем на островной берег богатство — была ли то пластмассовая японская посуда или лес-кругляк из хабаровской тайги — под необычным углом, с особой точки зрения. Вещи имели для него не только утилитарное измерение, в видах пригодности к той или иной нужде, но и феноменальное, исключительное — как творение рук и достижение ума, как результат приложения особой тонкости и сложности, высших на то время технологических воздействий. В этом смысле остров Карагинский оставался для маячника не островом, а континентом, на котором почти не имели хождения «материковские» размерения, заключенные в самом подлом меркантилизме, если, конечно, не считать редкие хлопоты по поводу «за свой счет». Потому каждая поездка в Оссору для него была потрясением. И несколько дней после возвращения на маяк островитянин находился под впечатлением торгового визита в райцентр, вспоминая о нем как о путешествии в иную цивилизацию, даже на другую планету, избыточествующую товарно-плотскими соблазнами, затаенными в недрах поселка гнусностями и нагло прущими в глаза пороками.

Однако и на маяке соблазн высмотрелся в неожиданном виде. При дележе дроби, упаковки которой в Оссоре Митя таскал в своем большом рюкзаке, выяснилось, что Митя остался должен Кнуту девять рублей за мешочек ходовой дроби «тройки».

— А почему не посчитал сразу? — спросил Кнут, искоса с усмешкой взглянув на Митю. — Я бы тогда сгонял тебя в магазин прикупить и «пятерки».

Митя поймал себя на мимолетном воспоминании на пороге охотничьего отдела оссорского универмага «Кояна». Когда остальные маячники ходили по другим магазинам, его, как самого молодого, наделили деньгами и снарядили за дробью. Митя невнимательно посчитал и не заплатил из своих денег за ту упаковку, которую отложил себе. Стало неприятно, словно его схватили за руку. Но хуже плохого, как он догадался, что это произошло именно с Кнутовой долей. Как будто та утренняя оладья пошла комом по всем отношениям.

Судном из управления привезли и подарок, которого Митя уже не ждал: два новеньких сухозаряженных танковых аккумулятора. Они загадочно светились ребристыми эбонитовыми боками, матово блестели нетронутой мастичной заливкой межбаночных швов, сверкали новыми, еще не окислившимися свинцовыми перемычками. Эти черные продолговатые ящики обладали способностью не только накапливать, а затем отдавать электрический потенциал, но и затаивать в себе будущее. От их таинственной силы, сгрудившейся в скрытой от глаз активной массе, зависело маячное благо: свет и тепло. Эта сила проворачивала коленчатый вал дизель-генератора и запускала агрегат в работу, а уж от него крутились котлы, светили лампы, калились электроплитки.

Утром, по возвращении из Оссоры, Митя подступил к ним. Залил банки электролитом и в помещении дизельной начал тренировочный цикл. Несколько времени спустя решил проверить состояние зарядки нагрузочной вилкой, склонился над аккумулятором и наставил щупы прибора на его клеммы...

После хлопка Митя обнаружил в аккумуляторе дыру, над которой курился дымок. С потолка на Митину голову и спину что-то закапало, и тогда Митя сообразил, что вырвало одну из банок, а едкий коктейль из остатков активной массы и электролита, состоящего из воды и серной кислоты, взрывом выхлестнуло мимо его головы на потолок.

Это произошло на глазах Егора, который быстро потащил Митю в прачечную, чтобы окатить водой обрызганную кислотой голову и замочить в ванне одежду. Это уберегло Митю от химических ожогов, а его одежду от истления.

Когда Егор привел Влада и Кнута, Кнут каким-то новым взглядом смерил Митю с ног до головы и сказал с уже знакомой усмешкой:

— Ну-у, епанча на два плеча! Штукарь хиппанутый. А если бы в морду? Таких в космонавты не возьмут. И осталось два «живых» аккумулятора. Что будем делать?

Митю покоробило это Кнутово «штукарь»: раньше он не позволял себе так обращаться с Митей. Когда Митю попросили по пунктам перечислить его действия, и Кнут, и Влад, а потом и подошедший Иотка пришли к выводу, что Митина вина очевидна. Нагрузочная вилка не должна использоваться при подключенном зарядном устройстве, что Митя и сам знал, — но он не мог понять, почему так случилось. Опыт нарабатывался ошибками, которых можно было избежать. И Митя уже не мог возражать против замечания, объявленного Владом на очередной пятиминутке.

Митина вахта произошла на ППР, планово-профилактических работах, которые проходили первого числа каждого месяца. В тот день отмечены были и другие события. На пятиминутке Влад долго перекладывал на столе схемы, тихо переговаривался с Иоткой, что-то исправляя в листке бумаги. Наконец откашлялся и сухим голосом объявил:

— С сегодняшнего дня вводится режим экономии. Уже ясно, что топлива до следующего лета не хватит, если не ограничить потребление электроэнергии. Наши с Николаем Кирилловичем расчеты показывают, что каждая семейная квартира должна потреблять не более полутора киловатт мощности, холостякам достается один. Начнем с того, что в щитки на лестничных площадках вставим предохранители с сечением проводника, рассчитанным на силу тока четырнадцать и, соответственно, десять ампер.

— Это ж скоко чего можно включать? — спросил Немоляка. — В один раз...

— Утюг, чайник, торшер или несколько лампочек. — Иотка показал всем листок с чертежом. — Если включить еще электроплитку, предохранитель сгорит. Поэтому лучше с чувством благодарности выключить утюг... Щитки опечатаем, каждый случай нарушения пломбы будем разбирать. Исключения исключаются. На главном щите греется рубильник питания веерного маяка, ножи и губки синие. Нужно вскрыть кабельные короба и пайолы, проверить состояние кабелей. Крысы с маяка ушли, но где-то старое повреждение. На два часа остановим дизель-генератор, постарайтесь все успеть...

— Расход котельного топлива нужно привязать к температуре наружного воздуха. Топим будто последний день живем, а отопительный сезон, между прочим, только начинается. — Угнув голову, Влад продолжал что-то подчеркивать в бумажке с расчетами. — Баню по субботам не отменяем, но запускать котлы для душевой или прачечной больше не будем. Придется мыться и стираться дома, уголь для титанов и плит завезем с бэрэу. Утеплите дома окна, двери. И двери в подъездах тоже. Везде выключайте свет, если не нужен. На каждой лампочке экономьте...

— Человечество бьется-бьется, такие башковитые головы везде думают, нефть качают, сталь варят. Мы на всем готовеньком, а распорядиться не умеем. А выразиться правильнее, как один поэт: если ты крутиться не хочешь, если ты искрить не желаешь, если еще и громыхать перестанешь, откуда же у нас возьмутся тепло и свет? — Инженер покачал головой, будто удивляясь сокрушительной тупости маячного населения. — Сколько раз упускали топливо из расходного бака. Полы в дизельной залиты, под пайолами лужи. Будем делать начеты на вахтенного за перерасход топлива, а закончится когда-нибудь выговором.

— Может, всем перебраться в кают-компанию? — Егор обернулся и весело осмотрел маячников в кабинете. — Построили бы нары в два этажа, пользовались бы одной лампочкой. Вот экономия!

— Круто взвились, начальнички, — сказал Кнут, перевернувшись на диване на другой бок. — И так красиво: «Исключения исключаются»... И забыли про овраги.

— А по ним ходи-ить, — по обыкновению дурашливо поддержал его Илья. — Сколь тяжко бывает удостовериться в опрометчивой самоуверенности несовершенного разума!

— Базарь по делу, Кнут. Твои предложения.

— Отопление техздания подключено от котлов. А про добавочный нагрев воды от системы охлаждения больших дизель-генераторов забыли. Если отрегулировать нагрев и от них — кто считал экономию?

— Правильно мыслишь, — сказал инженер. — Вот и займись.

— А с пятым кто будет вошкаться?

Кнут имел в виду разобранный с лета пятый, малый дизель-генератор, который нуждался в замене распредвала. Дело встало из-за того, что при его разборке сорвались крепежные шпильки и теперь остатки каждой приходилось по миллиметру высверливать ручной дрелью из дизельного блока, что представляло бы заботу для целой ремонтной бригады. Кнут предложил произвести ремонт своей силой, подразумевая поблажки.

— Куда ж его денется!

— Муха! — вскрикнул Кнут и выставил вверх палец, и снова Митя, как и в первую пятиминутку на маяке, недоуменно повел глазами по кабинету и снова не обнаружил мух. — Шпильки сверлить хоть до Нового года, штурмбанфюрер. Если в этом вопрос...

Унучик захохотал гнусным хохотом.

— Ладно-ладно, — забуксовал инженер. — Либо у нас времени как у Ильи часов в ведре? Когда за нами ржавело?

— То-то и оно... А где металл в голосе?

— Будет не металл. — Иотка стал загибать пальцы. — Два стула скрепили по твоему рецепту, осталось семь штук. И если бы не ты, мы в запрошлом году все грибами бы отравились. Ты только говори, чем будем действовать. Где Кнутом, а когда — пряником...

Кнут дробно рассмеялся, сунул в зубы черную трубочку с «мефистофелем»:

— По мне — что столы столовать.

Влад прислушивался к пикировкам, но степень включенности в течение разговора, да и в течение маячной жизни, как Митя догадывался, он поверял своими мерками. Иначе, исподлобья вперившись серыми глазами в Кнута, не задал бы вопросов.

— Я понимаю, мы на маяке как бы люди в сыром виде. Полуфабрикаты. Но откуда берется вот это все? — Влад повел глазами по потолку, по стенам кабинета. — Почему построено, я принимаю, — но почему до сих пор крутится, работает? От нашего радения? Николай не прав, распоряжаемся как умеем. Вот ты, страшный техник Волош, можешь мне объяснить?

— Каждый танцует как умеет. Я ж русачо-ок, Влад, — пропел Кнут, проникаясь настроением молодого начальника и отвечая на его вопрос так, как он только и мог ответить. — Меня выброси зимой в голую тундру с одним топором, я через неделю из кедрача дизель построю, буду при тепле и при свете. Здесь стены-то уже есть, чего бы и машинки не закрутить? А что, загибаться? Ты бы по-другому действовал? И почему сказал: «люди в сыром виде»? Мы не сырые, личельник. Мы даже крепко пропеченные, до черной корочки. А в России народец хорошо работал только двумя способами: артелью и шарашкой. Шарашка под замком — но работаешь в полную голову за дополнительный паек и Почетную грамоту. С одними тачками артелью железную дорогу из Москвы до Владивостока на интерес за семь лет построили. И до сих пор фунциклирует.

— Неужели за семь, а не за десять? — хмыкнул Влад. Похоже, он ожидал иного ответа, но, тем не менее, Кнутово объяснение его заняло. — А на маяке артель или шарашка?

— А на маяке социализм. Половина — шарашка, половина — артель. Только артель теперь за Почетную грамоту работает, а шарашка, как всегда, за паек из гыгышар и мешкового сахара. Без интереса.

— И сказал Кнут Волош: «Вопросы отставить!»

— Есть! — отозвался Кнут, готовый к продолжению разговора, который заинтересовал не одного только Митю, но после его слова в кабинете зависла небольшая пауза.

— Кстати, Илья, ты хоть одни часы сделал? — поднял глаза на Дорофеева инженер. — Я уж не думаю тут про хронометр. С двумя циферблатами.

— Неделю ходят! — ликующе заверещал Илья. — Правда, в положении лежа на пузе! Собрал из «Ракеты» и «Славы».

Народ в кабинете оживился, запереглядывался. Необходимость экономить топливо отошла на задний план в свете проблем с неходячим хронометром Ильи. Иотка довольно потер руки:

— Значит, есть надежда? Внимание человечества обращено на тебя, нестрашный техник Дорофеев. Да воссияет солнце!

— А кстати, Илья... — Кнут выпрямился в утробе дивана и стал загибать пальцы. — Портрет обещал нарисовать год назад. Где он, дембельский альбом?

— Ну-у, какой дембель. Еще полгода служить. А ты не передумал? Останешься еще на зимовку.

— Я, может, и останусь, а ты-то уезжаешь.

— Какая рябина вызревает! Гроздь с два кулака, а держится на хлыстике высотой по колено! — по-детски невпопад вздохнул Егор. — Наверное, зима ранняя будет. И грибов! О каждом хоть рассказ пиши.

— Грибов чертова туча... Вот это настойчивое предложение, — закивал Иотка. — После обеда отвезем желающих на телеге за бэрэу, в северные сопки. Кому трэба голубиця и жимолость, готовьте посуду. За брусникой в Ягодное придется ехать на неделе, иначе опоздаем.

— Жимолость и голубицу давайте на завтра. — Влад раздумчиво почесывал карандашом висок, прикидывая детали своего плана. — После обеда нужно проездить по берегу, собрать бревен на баню. Меновщиков, Северцев, Дорофеев... Распиловкой бревен займутся Волош и Немоляка. Женщинам: побелка помещений. Принесем из тарного склада известку, козлы и лестницы. Старшая — Элина Васильевна. Начинайте с прачечной. Потом окна нужно отмыть, вторые рамы позже вставим... Так?

— Унучик, закрывай!

Митя любил дни ППР, чью аббревиатуру на маяке расшифровывали как «Посидели. Поговорили. Разошлись». Когда вставали дизель-агрегаты и котлы, отключалось навигационное оборудование и на улице можно было растеряться от опустившейся на маяк тишины. В техническом здании делалось непривычно тихо, настолько тихо, что звук упавшего на бетонный пол в прачечной гаечного ключа можно было слышать в противоположном конце здания, в помещении веерного маяка. Голоса маячников, сопровождаемые гулким эхом, слышались будто из просторных колодцев, со стороны радиорубки, дизельной, снеготаялки.

Это был день свободных обсуждений и задорного применения общих сил в точках приложения. На�