Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Под залпами тишины

Борис Николаевич Романов родился в 1947 году в Уфе. Окончил Литературный институт им. А.М. Горького. Поэт, переводчик, эссеист, литературовед. Автор двенадцати книг стихов. Стихи печатались в журналах «Арион», «Бельские просторы», «Дружба народов», «Москов-ский вестник», «Мы», «Нева», «Новый мир», «Юность» и др. Живет в Москве.

* * *
Памяти прадеда,
в 1891 году жертвовавшего
на храм Рождества Христова,
недавно восстановленный
 
Воскресли все колокола 
над Мостовою Слободою,
над сирой памятью села
и над семейною судьбою. 
 
Могила прадеда была 
у храма — смыло, как водою,
свинцовой волжскою, седою
свияжской... И орда прошла!
 
По ком звонят? Родню спроси...
Всех разметало по Руси,
перемололо, не отпело.
 
А предок наш не прогадал,
вложив крестьянский капитал
в душеспасительное дело.
 
 
Царьград
 
В печали Белый генерал,
и утешать его не надо,
что случай выпавший не дал
щит прицепить к вратам Царьграда.
 
Дорожкой лунной спящий Крым
соединяется с проливом,
и наш небесный Третий Рим
неколебим во сне тоскливом.
 
 
Свеаборг
 
В грозные безделушки
быстро превращены,
молчат Свеаборга пушки
под залпами тишины,
но в подтвержденье славы
на запад и на закат
в прицелы былой державы
и каждым жерлом глядят.
 
 
Таганрог
 
1
 
Была б столица в Таганроге,
как мнилось юному Петру
у синя моря поутру,
нас беды миновали б многи.
 
На юг свернули б все дороги,
полки, курьеры... И в жару
гусары б млели на пиру,
но меньше б пропили в итоге.
 
Родился бы Онегин здесь,
а нос майора Ковалёва
стал греческим, умерив спесь...
 
И Александр Таганрог
избрал для замысла святого:
переломить имперский рок.
 
 
2
 
Это город аптек и чудес.
Здесь царя Александра лечили,
и он старцем в Сибири воскрес,
освятив небывалые были.
 
Что случилось в России потом?
Кто пустился вослед покаянно
государевым тайным путём 
к сахалинским слезам океана?
 
Это чеховский город теперь.
Целы улицы и персонажи.
Стали гаже, а может быть краше,
но печали их те же, поверь...
 
 
3
 
И тайна в том, что город Таганрог
рифмуется с одним лишь словом — «рок».
 
 
Ослица над Голубицкой
 
Знойная азовская станица.
Мелководья снулая уха.
И летит над пляжами ослица
с красным парашютом — ха-ха-ха.
И перформанс это, и реклама.
С мониторов рёв: иа-иа,
а строкой бегущей — мама-мама —
ужаса животного слова.
Ужас — это двигатель торговли,
он летит, над чайками паря,
трубным рёвом осеняя кровли.
Первый ангел, протрубивший зря.
 
 
Овидеополь
 
О вечном думал сидя я
у изваяния Овидия
в овитом славой городке
у голубевшего лимана.
За ним виднелись вдалеке
Никоний или Роксоланы...
Скитальцу всё вокруг знакомо.
Той властью сослан, этой — он
на окна бывшего райкома
повернут, к родине спиною,
тысячелетий синевою,
водой и степью окружён
со всех подветренных сторон.
Расселись рядом рыбаки, 
спиной к райкому и поэту,
легко закидывая в Лету
бычков манящие крючки.
 
 
* * *
И это Русь, но пахнущая морем,
позеленевшим и пооскудевшим,
как речь с хохлацкой ноткою 
и греческим прононсом. Эллада
отхлынула от края Ойкумены,
прихлынувшая Порта замерла.
 
Я выхожу на берег Меотиды —
на каждом камне 
всё переживший отпечаток
хрупкой, как раковины, жизни.
И ненадежной мыслью,
что слово — тот же отпечаток,
мы живы до сих пор
на каждом берегу.
 
 
Мистраль
 
Холод, блеск, мистраль.
Иван Бунин
 
«Сух и сед, но еще ядовит...» —
заявлял он старинному другу.
Кто нас водит за правую руку, —
твердо знал псалмопевец Давид.
 
А за левую? В окна сквозит.
Молча пинии тянутся к югу.
Дует с моря. Случайному стуку
вторя, ветер войти норовит.
 
Тянет к дому. У зверя нора...
И у птицы гнездо... Не пора
собираться, куда не вернуться?
 
Но мистраль, выпевая псалом,
не стихает к утру над холмом,
кипарисы трепещут и гнутся.
 
 
* * *
Все тени лунного отлива
зимой, и верится всерьёз
в кочевье душ — метемпсихоз,
поскольку небо справедливо.
 
Дрозд на рябину сел пугливо.
Вороны не меняют поз.
Выводит пламенный мороз
пейзаж Бенгальского залива,
 
нездешним светом превратив
на стёклах лотосы и розы
в посеребрённый негатив.
 
И, обступая палисад,
на эту Индию глядят
заиндевелые берёзы.
 
 
* * *
И безголосые поют, слепые видят сны.
А те, что ничего не ждут, зимою ждут весны. 
 
Дрозды, слетевшись в старый сад, промерзлых гроздьев сласть
Склюют и дружно просвистят, что песня задалась.
 
И в снежных шапках набекрень, как арники кусты,
Рванется вслед пернатым день к лазури пустоты.
 
 
Девушка с плеером
 
Ах, девушка с веером или письмом —
в саду, у окна, в затаённом смятеньи,
черноволосая — в грешной сирени...
А может быть, с плеером или веслом?
 
Во всех я влюблялся, и мне поделом —
для каждой высвистывать стихотворенье.
Не это ли первое свойство старенья —
ходить перед юной красой колесом?
 
С мобильником, с розою в смуглой руке,
в трамвае напротив и в том высоке,
где все мы безумцы и все мы поэты,
где всех воскрешает восторженный взгляд,
где все друг на друга влюблённо глядят,
и все превратились в портреты...
 
 
* * *
Нас многое ещё интересует,
воображение наше не тощей...
Но кто нам, как Лукреций, обрисует
     природу всех вещей,
в стихи спеша перелагать науки?
Кто вслед Овидию науку о любви
представит, чтобы догоняли звуки
ту, что не возвратится, не зови...
 
 
Красное с зелёным
 
Рябит горящая вода
на вызывающем закате.
Всплеснёт подлещик иногда
на многострунном перекате.
Парит хвоя, плывёт листва, 
скрепляя красное с зелёным, 
на правом береге родства
над порыжевшим крутосклоном.
В березняке или в бору
они семья, а не соседи:
берёзы — чернь по серебру, 
и сосны — золото по меди.




Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0