Из цикла «Москва. Этюдник»

Ольга Аникина родилась в Новосибирске. Врач, кандидат медицинских наук.
В 2011 году поступила в Литературный институт им. А.М. Горького, на семинар поэзии Г.И. Седых.Автор трех поэтических сборников.
Живет в Сергиевом Посаде.
Булошная
...проулок, трехэтажный и кирпичный —
в нем булошная прячется на дне,
и дух горячий, яблочнокоричный,
как парус, раздувается над ней.
дверей скрипучих оклик привечальный —
то говорок Москвы староначальной,
ремесленной, суконной, слободской,
где за углом ругается извозчик
и стук копыт раскатистей и звонче
у въезда в двор церковноприходской...
когда закат с остывшего бульвара
течет густым черемуховым взваром,
кругом сквозит беспомощность любви.
засохший вьюн стекает на шпалеры,
съедает сумрак куполов эклеры,
дерутся под навесом воробьи...
я открываю дверь единым махом.
я помню — счастье пахнет булкой с маком,
и покупаю сразу целых три,
и вновь бреду по старым переулкам,
и вся Москва моя, как эта булка
с изюминами теплыми внутри.
Воспоминание о Выхино
Грохочут поезда на весь район,
грохочут птицы в тополиных кронах.
Глухой вокзальный рокот, гулкий звон,
эльфийский голос людного перрона,
и за платформой — спины гаражей...
Я в Выхино живу с начала мая:
за станцией, на первом этаже
я крохотную комнату снимаю.
У комнаты подслеповатый глаз
и абажур из старенькой фанеры.
Пустой зрачок уже почти погас,
и потолка потресканную склеру
болезненная точит желтизна.
Вздувается известка пузырями.
В расщелину иссохшего окна
влетает ветер, хлопает дверями.
Далекий брат Батыевых татар,
хохочет он и скалится полисьи,
и теплый хлам несет на тротуар,
и по полу разбрасывает листья.
На треугольной кровле жестяной
живет смиренный голубьчерноризец.
Приемник у соседей за стеной
бормочет чтото про дефолт и кризис,
и эхо долго будет повторять
пустые фразы в приближенье третьем
под стук дверей и рельсов,
гул и ветер...
И по деревьям солнечная рябь
рассыплется, звеня, как медяки...
А голубь мне вещает терпеливо,
что нищий может тоже быть счастливым.
И зов строки.
И поезда гудки.
Форточка
От гомона столичных площадей
в каморки полутемные окраин
попряталось все то, что было раем,
когда мы жили в племени детей.
Вдыхая запах городских хвороб,
я все блуждаю в переулках старых,
где молча подметают тротуары
оранжевые ангелы дворов.
Там, прежде чем позволить вам пройти,
дворовый кот вас оглядит поцарски,
там луж простор, почти венецианский,
и карусель, как лодка, посреди.
И тихо так, что кажется, вотвот
возьмет и заиграет «РиоРита»...
И только форточка стучит, открыта,
и чудится, что — бабушка зовет.
Там тот же ясень так же гол и тих,
там тополь с переломанной ключицей...
И ничего со мной не приключится.
Я лишь чужак из племени больших.
Закрыта дверь. Утоплены ключи.
Ушли актеры. Завершилось действо.
...А я стою у старого подъезда
и слушаю, как форточка стучит.