Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Творчество молодых: Александр Вавилов, Григорий Шувалов, Владимир Косогов, Алексей Терениченко

Творчество молодых

Фонд социально­экономических и интеллектуальных программ («Фонд СЭИП С.А. Филатова») вместе с «толстыми» литературно­художественными журналами при участии и поддержке Федерального агентства по печати и массовым коммуникациям провели с 19 по 25 октября 2014 года четырнадцатый Форум молодых писателей России и зарубежья.

В четырнадцатом форуме приняли участие около 180 молодых писателей из 52 регионов России и 14 зарубежных стран.

Предлагаем подборку стихотворений участников форума, творчество которых обсуждалось на мастер-классе журнала «Москва».

 

Александр Вавилов

Александр Владимирович Вавилов родился в 1982 году в Свердловске. Поэт, критик, прозаик, драматург и режиссер.
Публиковался в журналах «Звезда», «Нева», «Сибирские огни», «Урал». Автор книг «Итальянский ноктюрн» и «Флорентийский блюз».
Лауреат премии журнала «Урал» и нескольких фестивалей. Живет в Екатеринбурге.

 

Игрушечный город

Динамика сбила ночной застой.
Рассветный кортеж устремился вдаль.
Раскинулась облачность бороздой,
И ветер с тумана снимает скальп,

И ветер с деревьев сдувает пыль,
И, кажется, город уже готов
Сменить свой привычный рабочий стиль
На имидж игрушечных городов.

Взъерошены кудри древесных крон,
А город ныряет в свои мечты,
И шум тополей направляет он
К основам игрушечной немоты.

В такой немоте он уйдет от всех
Туда, где структура его видна.
Игрушечный город живее тех,
В которых есть признак живого дна.


Циклон

Мы сегодня в одном циклоне.
Мы сейчас при одном конвое.
И на этом стандартном фоне
В идеале нас только двое...

А фактически — эти лица,
Примелькавшиеся до жути.
Тишина не звенит, а длится,
И минута к другой минуте,

И с диагнозом «параноик»
Зарываться в такое стадо,
Где за гранями барных стоек
Никому ничего не надо.

В рамках этого карнавала —
Ни приемного, ни покоя...
Потому что и смысла мало,
И нелепо, и все такое.

Мы внутри одного циклона,
Но, по­моему, с каждым взглядом
Отдаляемся так синхронно,
Что опять остаемся рядом

С бесконечно глубоким светом
В тишине, при одном конвое,
Чтобы просто молчать об этом.
В идеале — нас только двое.


Черный марш

Старше паспортных данных. Не старше,
Но, похоже, что старше. Смотри,
Как он кружится в траурном марше:
Раз­два­три, раз­два­три, раз­два­три.

Старше собственной памяти вдвое,
Трансформируя буквы в слова,
Как он шел от канвы до конвоя,
В «е­четыре» из клетки «е­два».

Отрицающий цифру «четыре»,
Черный марш воцарялся внутри
И в пустой утверждался квартире:
Раз­два­три, раз­два­три, раз­два­три.

Старше собственной памяти. Старше
Большинства тех, кто старше. Взгляни,
Он один в исковерканном марше
Доживает финальные дни.

Но чем ближе этап монолита,
Тем фатальнее стук изнутри,
И в кандальных лучах алфавита:
Раз­два­три, раз­два­три, раз­два­три.

А потом будут смуглые тени
И пятнистая будет луна...
И на светом забытой арене
Будет верить в себя тишина.

Бывший вальс начинался сначала,
И светили в окно фонари...
Но мелодия марша звучала:
Раз­два­три, раз­два­три, раз­два­три.


Те дни

«Еще!» Еще один стакан пивка
Не повредит. Ну, если только малость.
Любовь ушла, но тень ее осталась,
Реальность не разбавлена пока

Ни временем, ни градусами даже.
Лишь мысли на салфетке вразнобой.
И память мне сто раз еще расскажет,
Из­за чего расстались мы с тобой,

О чем молчали мы, о чем мечтали,
Над чем смеялись на своей волне.
Не в этой тишине, а в той, вначале,
Еще тогда, когда ты снилась мне,

Еще тогда, когда нам было мало
Всего на свете и всего вокруг...
Того, что постепенно пропадало,
Лишь временами возвращаясь вдруг.

Ну а пока — еще немного пива
И на салфетке пара глупых фраз...
Табачный дым плывет неторопливо
В те дни, которых не было без нас.



Григорий Шувалов

Григорий Викторович Шувалов родился в 1981 году в пос. Ладва Республики Карелии. Большую часть жизни прожил в пос. Шексна Вологодской области. Служил в пограничных войсках, работал на стройке и в театре.
В 2003 году поступил в Литературный институт им. А.М. Горького, на поэтический семинар Ю.П. Кузнецова.
Стихи печатались в журналах и альманахах «Побег», «Братина», «5ю5», «Камчия», «Енисейский литератор», «Золотая Ока», «Приокские зори», «Балтика» (Эстония), «День поэзии» (2009, 2010), в «Литературной газете», «Литературной России».
Лауреат Московского международного поэтического конкурса «Золотое перо­2008». Председатель Клуба поэтов Литературного института. Живет в Москве.


Морской бой

Начиналось все бойко и дерзко,
а потом развалили страну.
Из скупого советского детства
я запомнил игрушку одну,

что стояла в ДК неизменно,
фантастических звуков полна:
в ней гудела ночная сирена
и шумела морская волна.

Я пятнашку ей в брюхо закину,
и прицелюсь, и кнопку нажму,
и торпеда, разрезав пучину,
со всей дури ударит в корму.

Я не ведал расстрельной свободы,
потому не боялся ее —
философские шли пароходы
через горькое детство мое.

Я теперь научился толково,
не теряя в сраженье лица,
направлять бронебойное слово
на людские умы и сердца.

ни себя, ни других не жалея,
научился судить обо всем,
и стреляет моя батарея,
как и в детстве, прицельным огнем.


* * *
Плохи мои дела. Я тлею, как окурок.
Хотя чего желать? Заводишко пивной,
молочный комбинат, кисельный переулок —
жужжит под колпаком мещанский рай земной.

А на зрачке дрожит конфетная столица,
цепляет за глаза господское жилье.
Мне некуда идти, мне негде притулиться,
мне не с кем разделить бессилие мое.

Боли, боли, душа, когда тебя не просят,
держись за жизнь, поэт, пощады не проси.
Пускай твои враги на сердце камень носят,
ты камень на врага на сердце не носи.


* * *
Я вчера перерезал пространство
и сегодня проснулся в Сумах,
поменяв — не смотри на размах —
постоянство на непостоянство.

Зацени, как немеет язык,
отойдет — не такое задвину.
В Украину ли, на Украину
я приехал и время настиг.

Я оставил рубашку свою:
разговоры, вранье, перебранки.
Ты прикинь, я сижу у альтанки
и лекарство из горлышка пью.

Не беда, говорю, не беда —
это воля ударила в спину.
Я покину на днях Украину,
но моя засияла звезда.

Будь что будет, была не была,
надоело в неволе томиться.
Потеряется угол в столице?
Мне свобода дороже угла.


Открытие Урала

           Александру Дьячкову

Здесь из земли растет порода,
чтобы потом уйти в отвал.
Встает на цыпочки природа —
так начинается Урал.

Здесь каждый день идет сраженье —
кто ближе к небу, тот и прав, —
и смертью дышит пораженье,
себя, как водится, поправ.

И вот, увидев эти всходы,
из глубины родной земли
поднялись храмы и заводы
и в мир подвижники пришли.

Цветет уральская столица,
и что мне урки и шпана?
Ведь есть совсем другие лица,
совсем другие имена.

И пусть увидел я немного,
но ясно сердцу и уму,
что там, где люди ищут Бога,
свет победит любую тьму.


* * *
В Москве все пышно расцветает,
А в вологодской стороне
Листочек первый распускает
Природа, словно в полусне.

Душа исполнена покоя,
В столице брошены дела,
И ощущение такое,
Как будто жизнь назад пошла.

И ты лежишь на верхней полке
И спишь, как много лет назад,
А вдоль дороги елки, елки,
Как дни прожитые, летят.

И мы еще не знали горя
Ни с той, ни с этой стороны,
Еще не ездили на море,
Друг в друга крепко влюблены.

Нас жизнь еще не обломала,
Не обманула, не сожгла,
И от вокзала до вокзала
Как будто вечность пролегла,

Где мы заложники с тобою.
И солнца лучик бьет в окно,
И ничего еще судьбою
Наверняка не решено.


* * *
Снова лаемся с тобой,
Знать, дала система сбой,
Вот и вылезла ошибка
На экран на голубой.

И о чем нам говорить,
Ведь опять начнет сбоить,
Переделать это сложно,
Можно только удалить.

Мимо ведь могли пройти,
Типа нам не по пути,
Впрочем, было интересно,
Хоть забылось все почти.

Все исчезнет, как туман,
Молодость, самообман,
Никому не интересен
Недописанный роман.

Прогуляюсь вдоль реки,
Посмотрю на поплавки,
Все равно любовь завяла,
Всем надеждам вопреки.

Ну и что, что не сбылось,
Не сложилось, не срослось.
Жизнь идет своим порядком,
И скрипит земная ось.


Владимир Косогов

Владимир Николаевич Косогов родился в 1986 году в Железногорске. Окончил филфак Курского государственного университета.
Работает главным редактором газеты «Аргументы и Факты» в Курске.
Стихи пишет с 18 лет. Публиковался в альманахе «Славянские колокола», в сборнике «Автограф», в журнале «ЛАК». Автор книги «По слову грусти».
Лауреат премии «Проявление». Член Курского Союза литераторов. Живет в Курске.



* * *
У вокзала ночного
Ничего не узнать, обомлев,
Кроме лязга стального,
Кроме треска кошмарных дерев.

Запинаются строки,
Заикается старый мотив:
«Мы теперь одиноки,
Разлюбив, разлюбив, разлюбив...»
Мы с тобой одиноки —
Эта песенка будет легка.

У железной дороги,
У пивного ларька,
У ночного вокзала,
Заострив на Центавре зрачок,
«Вот и все», — ты сказала,
Или я это выдумать смог.

Тяжелее потери
В жизни не было, как ни крути.
«Осторожнее! Двери
Закрываются...» Мне — не сойти...


* * *
После физ­ры вернулись в шестой кабинет.
Узнали, что Ромы Зыбякина больше нет.
Рома разбился с родителями в Твери.
Что там — не помню, но никого не спасли.
Учителя шептались про тормоза.
Дальний от встречки мог ослепить глаза?
Весь этот мир стал до смешного мал?
Я — пятиклассник — в этом не понимал.

Не понимаю этого и сейчас.
Как это смерть выбирает, прищурив глаз?
Каков механизм? Кто дергает за рычаг?
Кто отстает, кто прибавляет шаг?
Рому Зыбякина в узкий одели гроб.
Я отвернулся, чтоб не заплакать, чтоб
Рома не понял мысли, летя вовне:
Боюсь, что меня пересадят к глухой стене...


* * *
Два огня неземных
Хороводят за чахлою шторой.
Я люблю, если тих
Зимний вечер, морозный, пунцовый.

Пейте ром, пейте все,
Что теплом поцелует вас в щеки;
И еще, и еще —
Пейте горечь ночей одиноких.

Пейте черную смерть,
Чтобы эти огни роковые
Продолжали гореть,
Одинокие, яркие, злые...


* * *
Приснись мне под утро в белом, как молоко,
платье, и улыбнись, и скажи: «Легко
жить без тебя, смеяться, варить обед.
Я не скучала ни разу за восемь лет!»
И попроси отвернуться, поправь чулок,
сделай глоток из горлышка. «Одинок?
Я­то подумала, что у тебя жена
сходит с ума от ревности и вина.
Я­то надеялась встретить твоих детей —
маленьких лебедей на пруду...» На ней
белое платье, прозрачное, как дымок.
«Видишь, родная, я без тебя не смог...»


* * *
Помню размалеванные парты,
Но не помню лиц учителей.
Я писал вторые варианты,
Потому что первые — сложней.

Думал я: вот так всю жизнь промаюсь,
Недоучкой буду до седин,
Потому что никогда не справлюсь,
Если вариант всего один.


9 мая 2012 года

Так в армию и не забрили,
А я готовился служить:
В седом Тагиле, как в могиле,
Медведей диких сторожить,

Дружить с ефрейтором из Тулы,
От дембелей ловить «лещей»,
Дремать в таежном карауле,
Не понимая суть вещей.

Вояку корчил, властелина,
Храбрился, дерганый карась:
Мол, зуб даю — меня б Марина
Из всех Тагилов дождалась!

Как я мечтал на общем фото,
Звездой сверкая на ремне,
Жать «краба» мичману с Морфлота,
Наколку сделать «ДМБ».

Я был готов, хлебая пиво,
Всю ночь рассказывать родне,
Как из дремучего Тагила
Шесть суток ехал по зиме.

И, улыбаясь, мне б кивали,
Мол, «на казенном — возмужал»,
Но в армию меня не взяли.
Я никого не защищал.


Алексей Терениченко

Алексей Александрович Терениченко родился в 1975 году в городе Донском Тульской области. Окончил Новомосковское музыкальное училище, исторический факультет Тульского государственного педагогического университета им. Л.Н. Толстого и аспирантуру Российского университета дружбы народов. Кандидат исторических наук.
В настоящее время учится в Литературном институте им. А.М. Горького (семинар И.И. Ростовцевой).
Лауреат Всероссийского Пушкинского конкурса молодых поэтов. Живет в Москве.



* * *
Звенят цикады в полночных травах,
над ними звезды гудят хоралом:
не отделяет Единый Правый
певцов великих от певчих малых.

Многоголосы Его органы,
в них трубы лесом растут без счета,
и есть у каждой, всегда сохранна,
вселенской фуги живая нота.

Нажмет на клавишу исполнитель —
и ток догадки пройдет по телу.
А до тех пор ты — игла без нити,
канал забытый и опустелый.

Жить волей — двигаться на ходулях:
на них не вырасти ни на йоту,
но стоит вспомнить свою одну лишь
вселенской фуги живую ноту —

и, обретая внезапный голос,
ты понимаешь, дождем оплакан,
что будешь петь от беды на волос,
пока открыт потаенный клапан,
тянуть, тянуться...



Тула

Что мне сказать об этом славном городе,
садовой голове моей земли?
там январями коченеют в холоде,
а летом задыхаются в пыли;
то цедят в чашки кипяток из краников,
то брызжут в споре бранью, охамев,
и рыжий кремль квадратным черствым пряником
лежит в низине, а не на холме.

Там срубленные в парке липы старые
приказывают молодым расти.
Дойти домой пешком, борясь с усталостью,
быстрей, чем на трамвае дотрястись
мимо убогих, временем овеянных,
по пояс в землю вогнанных хибар,
запомнивших Демида Антюфеева,
а может, и гиреевских татар.

Там брендом стал герой лесковской повести,
испортивший английский раритет.
Он, впрочем, не пропил остатки совести,
выведывая западный секрет.
А ныне, открывая ночью летнею
окно во двор — крепись и будь готов
послушать, как горланят дурь последнюю
поддатые потомки казюков[1].

Там берега Упы, Воронки, Тулицы
сплошным ковром покрыл домашний сор.
Там в сотне метров от центральной улицы —
колонки, и крапива, и забор.
Бедняк хозяин, словно пес испуганный,
облает грозно, выйдя на крыльцо;
а у тулячек нос обычно пуговкой
и круглое, щекастое лицо.

Там правят бал умом и сердцем бедные,
раздувшиеся мелкие божки.
О них дудят исправно в трубы медные,
и в дудки, и в сопелки, и в рожки.
Там за пивком азартно спорят парии,
как будто наверху учтут их бред,
чем лучше престарелого агрария
назначенный конструктор­военпред.

Недавнего студенческого прошлого
воссоздан фон. О ком еще не пел?
о драмактерах, выходками пошлыми
со сцены потрафляющих толпе?
О девочках­филфаковках, играющих
в поэзию и чувства на века,
а к выпуску супруга выбирающих
по должности и недрам кошелька?

Плохой кулик, покинувший гнездовище,
поддавшийся чужому миражу,
я на болото брошенное все еще
без умиленья ложного гляжу
отсюда — где вода бежит по желобу,
а не стоит, проваливаясь в сон,
отсюда — где не верят слезным жалобам
и не глядят сочувственно вдогон.

И только оказавшись ненамеренно,
проездом там, где юность прозевал,
я вдруг замру и вслушаюсь растерянно,
едва оставив за спиной вокзал;
как будто старый друг, раскрыв объятия,
меня окликнул, в прошлое маня.
Как держишь ты еще меня, проклятая,
кондовая, хорошая моя!


* * *
Майский вечер. В училище полупусты коридоры.
Выпускает вертушка страдальцев на воздух и свет.
Надо вспомнить, где лучше настроен рояль, как вахтера,
что дежурит сегодня, зовут, да и взять кабинет.

Можно выбрать и зал, но на черной громадине в зале
сочинять неуютно с горячей внутри маетой,
а вот Беккер­старик с желтозубым столетним оскалом
в угловом двадцать первом сейчас будет самое то.

Кипу старых сонат, полонезов, лассанов и фришек[2],
как ненужный балласт, вместе с нотной подставкой сниму,
расстегну воротник, подниму запыленную крышку,
чтобы легче дышалось и пелось и мне, и ему.


* * *
Ты от жизни своей, хоть и редко,
как садовник, что мудр и жесток,
отсекаешь бесплодные ветки,
чтоб оставить для завязей сок.


У земли эти доводы хрупки,
и, когда входит в силу весна,
отрастают ночами обрубки,
бредят листьями, сводят с ума.
 

Мои впечатления

В октябре я стал участником четырнадцатого Форума молодых писателей в Не­Липках — так форум окрестили, потому что впервые он проходил не в пансионате «Липки», как обычно, а в пансионате «Звенигородский РАН». На форум я попал впервые, поэтому мне сравнивать было не с чем и никаких чувств, типа «А вот в Липках было лучше», я не испытывал. До этого я пару раз засылал свои произведения на форум, но меня не брали, поскольку желающих туда попасть от Вологодской области и без меня хватало. Теперь, по­видимому, созрел.

Записался я на мастер­класс питерского журнала «Нева», поскольку редакторов московских журналов я и так знаю и при желании могу «достать» в Москве. Был еще другой питерский журнал — «Звезда», но у меня есть несколько принципиальных расхождений с Арьевым относительно творчества Георгия Иванова, поэтому в «Звезду» я не пошел. Мастер­класс был небольшой — восемь человек, остальные записавшиеся не приехали, и состоял из трех 16­летних девочек из ЗАТО (закрытых городов) — говорить об их творчестве преждевременно, их еще на лыжню не поставили, двух питерских прозаиков — тоже начинающих, уровня 1–2­го курса Литинститута, ну и трех поэтов, включая меня. Мастер­класс вела главный редактор журнала «Нева» Наталья Гранцева. Я, чтобы не тратить время попусту и ни от кого не зависеть, обсудился в первый же день. Не скажу, что обсуждение было содержательным: девочки мало что поняли, прозаики сказали что­то вроде — ты поэзию вообще не понимаешь. В целом сошлись на том, что стихи я писать умею. Гранцева посоветовала некоторые стихотворения сократить, мол, я слишком многословен, хотя я, наоборот, всегда писал небольшие стихи и только в последнее время расписался, чему несказанно рад. О себе писать неинтересно, поэтому лучше представлю вам других поэтов нашего семинара.

Владимир Косогов — поэт из Курска, эрудированный, много знающий о современной поэзии, работает главным редактором газеты «Аргументы и Факты» в Курске. Серьезно пишет всего 3 года, так что, думаю, у него еще все впереди. Пока что сильно заметно влияние поэтики Бориса Рыжего, фоном которой выступает условный индустриальный пейзаж среднестатистического российского городка конца 90­х — начала 2000­х, но, надеюсь, это пройдет, и в стихах Владимира появятся местные реалии. Тем более что Курская земля имеет богатейшую историю: Курск упоминается в первом нашем поэтическом произведении — «Слове о полку Игореве» (в нем неизвестный поэт назвал курян «сведоми къмети», то есть известные воины); на Курщине Репин писал свою картину «Крестный ход в Курской губернии»; о Курской битве — молчу. В общем, сюжетов — тьма. С поэзией в Курске туго — местное региональное отделение Союза писателей для ее развития в городе делает немного, разве что издает полное собрание сочинений Фета да отмечает 70­летние юбилеи. В Курске есть свой «толстый» журнал «Толока», но о нем мало кто знает даже в самом Курске. А талантливая молодежь в Курске есть — недавно, например, в издательстве «Воймега» вышла книжка «Соучастник» Романа Рубанова, намечается ее презентация в Москве.

Стихи Евгении Тидеман из Москвы — это другой полюс. Женя по профессии — инженер­геолог, поэтому в ее стихах безраздельно царствует природа. Как она сама призналась, ей хотелось бы совсем убрать человека из стихов, свою подборку она назвала «На ольховой реке». Зачастую Евгения очень вольно обращается со словом и получаются не стихи, а нагромождения ледяных торосов. Впрочем, они вовсе не безжизненные, и кое­что даже ложится на сердце.

Потом стали обсуждать прозаиков, и мне стало скучновато, поэтому я развлекался хождением на другие семинары.

На семинар «Вопросов литературы» («Воплей») я пришел на обсуждение самого журнала. Семинар интересный, профессиональный, половина участников семинара — сотрудники «Воплей», другая — постоянные авторы журнала. Вел семинар главный редактор журнала Игорь Олегович Шайтанов. Журнал претендует на звание рупора отечественного литературоведения и критики, его почитывают западные слависты. Накануне семинара, после ужина, я честно не пошел в компанию бражников и блудниц, а залег в своих апартаментах с последним номером «Воплей» (№ 5 за 2014 год) и, борясь со сном, несколько статей осилил.

Основная моя претензия была в том, что журнальная критика на сегодняшний день не работает. Так, например, в этом номере анонсируется критическая статья о романе Сергея Шаргунова «1993»; но беда в том, что он вышел год назад и тогда же его обсудили от и до, написали 50 критических статей, коллеги­писатели высказали в «Фейсбуке» свою точку зрения, все, кто хотел прочитать роман, — уже его прочитали, кто не хотел — не прочитает никогда. Сам смысл критики как регулятора в оппозиции писатель–читатель утрачивается. Может, тогда имело бы смысл написать не критическую, а литературоведческую статью. Но критики меня не поддержали, видимо, им интересней работать постфактум. Ладно, я понимаю, в XIX веке можно было писать о литературном событии год спустя, но при нынешней скорости передачи информации, мне кажется, — это нонсенс.

Немного смутила рецензия самого Шайтанова на книгу Вячеслава Овсянникова «Прогулки с Соснорой». Само сравнение Овсянникова с Эккерманом предполагает, что Соснора — Гёте. Но, судя по подобранным цитатам, новоиспеченный Гёте выглядит совсем недалеким человеком: «Тургенев, Чехов, Горький, Шукшин — все это г...о, комиксы, лубок для масс». «Гумилев, Ходасевич — для школьников. Просто — слабо». Надеюсь, рецензент таким образом хотел показать не свободомыслие Сосноры, а именно его недалекость.

Затем я пошел обсуждаться на семинар «Знамени», его вели Ольга Ермолаева и Дмитрий Веденяпин. Собственно, я записался на «Знамя» факультативно и идти туда не очень хотел, бредней зеленой молодежи я еще в Лите наслушался, но Ольга Юрьевна выловила меня после «свободного микрофона» и сказала: «Надо!» — ей хотелось услышать мое стихотворение «Мертвое волнение», мол, это мое лучшее. Обсуждения как такового не получилось, потому что стихи мои никто в глаза не видел, но девочки­критикессы набросились на меня с радостью (потом, правда, извинялись, мол, мы не хотели), но я на них вовсе не обиделся. Пытался умничать один начинающий поэт с заезженной фамилией Ким, пишущий стихи по гендерному принципу: в одном стихотворении он употребляет слово на букву «х», в другом на букву «п» и т.д. до бесконечности, но его быстро заткнули. Веденяпину в моих стихах даже что­то понравилось, например, про «елки», которые «как дни прожитые летят». В итоге меня рекомендовали от «Знамени» к публикации в сборнике «Новые имена (поэзия)» по итогам форума.

На этом же семинаре обсуждали Сашу Вавилова — поэта из Екатеринбурга, его пригласили после того, как он всех просто порвал на «свободном микрофоне» стихотворением «Ты бы не пил так часто, — сказала мама» («Гармония»).

Семинар «Москвы» — это вообще сказка, на нем было всего три человека — вечно пьяный прозаик Хоботнев, девушка из Азербайджана, старательная, но пока не очень складно пишущая на русском, и Алексей Терениченко из Тулы; еще один из записавшихся не приехал. В итоге на стипендию Минкульта поначалу рекомендовали Хоботнева, и в тот момент все, кто не попал в список счастливчиков, ему позавидовали. По поводу этого потом долго шутили в кулуарах: в следующем году все пойдут на семинар «Москвы» за халявной стипендией, и его уже в первый день закроют для записи. Что касается Хоботнева, он работает учителем на шахте, пишет, кстати, неплохую прозу, я прочитал несколько его рассказов. Не скажу, что это блестяще, но сюжеты мне запомнились, если их отдать хорошему редактору, может, и выйдет толк. Правда, из списка стипендиатов его в итоге вычеркнули — как дискредитирующего писательское сообщество.

Я попал на семинар «Москвы» совершенно случайно, скучающие руководители «Москвы» после «свободного микрофона» отлавливали показавшихся им интересными молодых поэтов и приглашали на свой семинар. Многие, кстати, не пошли. Мне один поэт сказал: вот еще, вдруг стихи попросят и в «Москве» напечатают, после этого мне дорога в другие «толстые» журналы, кроме «Нашего современника», будет закрыта. Я спросил: «А тебя там печатают?» — «Нет». Я утешил его: да никто не узнает, «Моск­вы» даже в «Журнальном зале» нет. Все равно боится. Ну ладно, пусть ждет у моря погоды, рано или поздно руководство журналов сменится естественным путем, тогда у него появится шанс.

У меня, честно говоря, разделение журналов на патриотические и либеральные уже в печенках сидит. Ладно, если бы это касалось только публицистики, но это уже переходит и на прозу, и что самое ужасное — на поэзию. Большинство поэзии и в тех и в других — ерунда несусветная, это притом, что в номере публикуют 3–4 авторов, на всеохватность никто и не претендует. Либеральные авторы, может, конечно, и подкупают своей аполитичностью и относительной свободой формы, но поэзии зачастую там ни на грош, в основном словесная эквилибристика, в поэты от силы можно записать 5–10 человек. Хотя какие властители дум из Кушнера, Гандлевского, Кибирова, Рубинштейна... Все это прошлый век, например, очередные два или три стихотворения Гандлевского — читать ну просто невозможно, никому в голову не придет их цитировать, это как модная фирма, вдруг начавшая шить китайский ширпотреб и всем его впаривающая. Увы, Гандлевский сегодня — это «Абибас», если в 90­х этого из­за дефицита не замечали, то сегодня это и дураку понятно. У патриотов — другая крайность, они начинают своим патриотизмом пичкать стихи. И какой­нибудь Василий Уточкин из­под Березников начинает строчить мажорные стихи про Болотную, про Крым, про Донбасс, хотя сам никуда не выезжал дальше своего райцентра и понятия не имеет, что там происходит; чтобы делать стихи из теленовостей, ума много не надо. Самое печальное — что все это печатается. Я еще могу понять, когда печатают Негатурова — поэта, признаем, слабого, но в данном случае биография оказывается сильнее творчества — человек все­таки жизнью заплатил за свои убеждения, за право быть русским.

Однако вернемся на семинар «Москвы». Я продуктивно побеседовал с Владиславом Артемовым и Вячеславом Киктенко, обсудили мои стихи. В какой­то момент Киктенко разошелся и начал декламировать Катулла на латыни, то самое стихотворение, из которого Пушкин потом сделал «Пьяной горечью Фалерна…». Девушка из Азербайджана слушала с широко раскрытыми глазами, потом меня спросила на ушко, какой это язык.

Честно говоря, журнал «Москва» сейчас находится в очень печальном состоянии, еще при Бородине он превратился из литературного в общественно­политический. Для 90­х это, наверное, было приемлемо, но сегодня, когда политикой забита вся блогосфера, это никому не нужно — при любых раскладах «толстый» журнал проигрывает ежедневной газете или блогу. Единственный шанс выжить для журнала — это снова стать литературным.

Во­первых, сделать ставку на молодежь, печатать ярких молодых поэтов, и не по 2–3 стихотворения, как в журнале «Новая юность», а полноценные подборки. Активно печатать авторов из провинции. Для меня, например, было приятным сюрпризом появление в № 1 «Москвы» за этот год стихов Дениса Новикова и статьи о нем. Если в журнале будут появляться подобные материалы, я буду его читать.

Во­вторых, нужно либо пробиваться в «Журнальный зал», либо сделать полноценный сайт с комментариями, с блогами авторов и т.д., завести страницы в соцсетях.

В­третьих, искать новые формы поднятия читательского интереса к журналу — учредить открытую поэтическую премию с публикацией участ­ников на сайте, с читательским голосованием; проводить весной и летом литературные мероприятия (свободные микрофоны, слэмы, дни поэзии) прямо на Арбате, поскольку выгодное расположение редакции позволяет. Вариантов — масса.

В общем, нужно не ждать, когда чиновники придут и дадут денег на издание журнала, а самим идти вперед. Разумеется, чтобы осуществить подобные перемены, необходимо привлечь к этому молодежь, что сделать без денег очень трудно, но главное — начать, и дело пойдет.

Впрочем, редакторы «Москвы» это прекрасно понимают, не зря же они отлавливали молодых поэтов, это правильная тактика, форум молодых писателей — это ярмарка талантов, дающая возможность увидеть молодых перспективных авторов, узнать их ориентиры. Несколько раз со сцены редакторы «толстяков» говорили — не присылайте нам стихов, у нас редакционный портфель забит на несколько лет вперед, давайте лучше нам критику. В ответ хочется спросить: если у вас все забито — где хорошие поэты, молодые, дерзкие, талантливые? Дайте мне их. Открываю «Журнальный зал» — либо все те же имена и фамилии, что и 10 лет назад, либо бесхребетная заумь и невнятица, исключений — единицы. При таких раскладах сложно ждать пробуждения читательского интереса.

В целом форум оставил у меня положительные впечатления, дело это, безусловно, нужное и полезное. Хотелось бы, чтобы, помимо постоянно участвующих «толстяков», на форуме отметились и провинциальные журналы, хотя бы на временной основе — один год принимает участие журнал «Урал», на следующий — «Сибирские огни», на третий — «Волга» и т.д. Это было бы интересно. И, конечно, что­то надо делать с неприехавшими участниками, С.А. Филатов предложил в дальнейшем лишать их возможности посещать форум. Думаю, это правильно, тем более что каждый мог заранее отказаться и дать возможность другим посетить форум. А так получается: человек свой шанс не использовал и другому не дал.

Не знаю, поеду ли я на форум в следующем году, но за его участниками следить обязательно буду, на кого­то даже напишу рецензию, несколько хороших поэтических сборников пополнили мою библиотеку. Ну и, конечно, новые знакомства — это бесценно.

 

Григорий Шувалов



[1] Казюки (ист., тульск.) — оружейники, работавшие на казенных (государственных) заводах.

[2] Название частей в рапсодиях Ф.Листа.

 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0