Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Русский волк

Александр Игоревич Хабаров (1954–2020) родился в Севастополе. Окончил Крымский государственный университет. Работал матросом-рулевым, наладчиком ЭВМ, спасателем, корреспондентом крымских газет... Два раза отбывал наказание по статьям 190*, 191 (антисоветчина, сопротивление властям). После освобождения работал в АПН, на телевидении, в журналах. Автор семи книг стихов и прозы. Публиковался в «Литературной России», в альманахах «Истоки», «Поэзия», в журналах «Простор», «Юность», «Лепта», «Новая Россия», «Московский вестник», «Странник». Лауреат литературных премий журналов «Москва» (1996) и «Юность» (имени В.Соколова, 1997). За книгу стихов  «Ноша» удостоен Всероссийской литературной премии имени Н.Заболоцкого (2000) и премии «Золотое перо Московии» (2004). В поэтическом конкурсе русско-американского журнала «Seagull» («Чайка») занял первое место.

Вечеринка

Алексею Ивантеру

Ночь как ночь, и нож как нож,
Всякий одинаков.
Я на кухне режу ложь:
Кушай, дядя Яков.

Тишина мостит проезд
Между временами.
Бог не выдаст, враг не съест,
И Москва за нами.

Выпьем, дядя, по одной
Или по четвертой.
Я в жену дыхну войной,
Как водою мертвой.

Наливай, жена­война,
Фронтовую пайку.
Я с утра надел с изна
Ситцевую майку.

Чую, в поле помирать
Выпало пьянчугам.
Поздно, дядя, выбирать
Меж ружьем и плугом.


Время

Сомкнись само с собой, как сумерки с зарей,
Как две воды смыкаются навеки,
Как с хлебом хлеб, как облако с землей,
Как с океаном медленные реки.
Я, путник и пловец, приветствую твой ход
Во тьме и в пустоте, в пространстве безначальном;
Но там, где нет тебя, — я знаю наперёд
О будущем для всех и о своем, печальном.
И ты, молю тебя, сомкнись как с плотью плоть,
Стань выбитой травой меж волчьим и овечьим;
Лишь там, где нет тебя, способствует Господь
Империям земным и семьям человечьим.


Путь железный

Марине Музыко

Луна в окошке мутном,
чаёк в стакане синем.
Легко в вагоне утлом
нырять в волнах России.

То проводница плачет,
То тетя режет сало,
То дядя с полки скачет —
Ему стакана мало.

Дрожу под одеялом,
Как бабочка в пробирке.
Прохладно за Уралом,
Зато тепло — в Бутырке.

А мимо — звезды, звоны,
Гудки товарных, скорых.
Вон там, за лесом — зоны
И хариус в озерах…

Вагон­то наш купейный,
И путь­то наш — железный.
Летим во тьме кофейной
Над Родиной, над бездной.

Пятьсот веселый поезд,
В котором плохо спится.
Уже не мучит совесть,
Но плачет проводница.

Чего ей так неймется,
Чего ей надо, бедной?
Чего ей не поется
Над Родиной, над бездной?

Ведь так стучат колеса!
Мелькают километры,
Свистят, летя с откоса,
Таинственные ветры!

Не плачь, душа родная,
Вернется твой любезный.
Споете с ним, рыдая,
Над Родиной, над бездной.

Добавил дядя триста,
И тетя полстакана —
За ночь, за машиниста,
За Таню, за Ивана…

И я хлебнул того же
За ночь, где проводница
Все плачет, святый Боже,
как раненая птица;

За поезд наш нескорый,
За Родину над бездной,
За узкий путь, который
Воистину железный…


Ночь

Куда мои глядели очи,
Там не увидел я тебя.
Я обернулся к темной ночи
И пожалел ее, любя
За одиночество без края,
За звезды в дымчатых шелках,
За то, что жил я, умирая
В ее невидимых руках.


* * *
Полюбилась мне странная эта страна,
Где теням, словно тварям, дают имена
И дела заменяют словами.
Не ищите меня, я ушел в Интернет;
Говорят, там ни смерти, ни времени нет;
Мы не встретимся с вами.

Может быть, и найдется какой­нибудь чат,
Где угрюмые люди ночами молчат,
Не тревожа ни мышек, ни клавиш;
Не вините меня, я не мог не уйти —
Христа ради прошу в социальной Сети:
Полайкай мне, товарищ...

Красота в пустоте, красота in the Space,
Мир спасает она, а меня — интерфейс
От разлук, именин и поминок.
Жизнь дается, конечно, но это обман,
А у смерти — пронзительно синий экран,
Как сказал один инок...


Рождество Христово

Двор крестьянский, небогатый,
хлев простой, народ простой:
пастухи и дипломаты,
генералы, депутаты,
конь в попоне золотой,
ангел тихий, Дух Святой;
гусь, теленок, кот и квочка,
ослик — добрая душа;
хоть бы краешком глазочка
посмотреть на малыша:
не сквозит ли из окошка?
где соломку подстелить?
зачадила вроде плошка,
масла надо бы долить…

Ничего не нужно, звери,
птицы, дети, пастухи,
вам открыты окна, двери,
вам отмерено по вере,
вам доступны все верхи;
спит Младенец синеокий,
от рожденья тих и свят,
спит, прощая мир жестокий,
спит, спасая мир жестокий,
освящая мир жестокий
и жалея всех подряд.
Расходитесь понемногу,
снег метет, трудна дорога,
и звезда всего одна,
но тому, кто видел Бога,
светит вечностью она.


Хотелось бы

Хотелось бы, конечно, всем поэтам
припасть душой к приятным сим предметам:
банальностям, фуршетам, шашлыкам,
к холодным винам и горячим водам,
к валютным вкладам, к избранным народам,
и даже, в худшем случае, к волкам…

Но уберег нас Бог от этой страсти —
от пыльных дач и от обильной власти,
от терпких вин, от жирных шашлыков —
хватало в жизни кроткой и короткой
граненого стакана с теплой водкой
и песен в исполнении волков.


Неофит

Не царь земной, не Третий Рим,
Не властный глас, не скипетр грозный —
Сам Бог велел мне стать другим
В среде изменчивой и розной.

И я, со страхом и стыдом,
Решил с изношенных кроссовок
Стряхнуть гоморру и содом
Столичных торжищ и тусовок.

Но все цеплялось за меня:
Арбат страстям прибавил лоску;
Тверская поднесла огня,
Когда достал я папироску…

Авто открылось: вам куда?
Манил десертом Елисеев;
Шампань сияла среди льда,
Как грешница меж фарисеев.

Вся ночь Москвой до звезд полна,
Стелилась в ноги струйкой дыма.
Вся вещь была мне суждена.
Вся тварь была мне подсудима.

И я на всё махнул рукой;
В Кривоколенном, на развилке,
я обменял простой покой
на звезды в вычурной бутылке.

И долго вспомнить я не мог
Во мгле зияющей вселенной —
Куда идти велел мне Бог?
Уж точно не в Кривоколенный…


Русский волк

Я не учил фарси и греческий,
не торговал в Дамаске шелком;
Мой взгляд почти что человеческий,
хотя и называют волком.

Не вем ни идишу, ни инглишу,
того, на чем вы говорите,
но всех волнует, как я выгляжу,
когда завою на санскрите.

Моя тропа, как нитка, узкая,
моя нора в сугробе стылом.
Моя страна почти что русская
в своем величии унылом.

Служу ей только из доверия
к ее поэтам и пророкам;
моя страна — почти империя;
и не окинешь волчьим оком.

Ни пустыря для воя вольного,
или избушки для ночлега.
Трава для полюшка футбольного.
Снежок для волчьего разбега.

Быть может, я ошибся адресом,
когда кормили волка ноги,
и не расслышал в пенье ангельском
нечеловеческой тревоги.

Таких, как я, шесть тысяч выбыло
от пуль, ножей и алкоголя;
судьба в империи без выбора,
зато в законе Божья воля…

С востока пыль, на юге марево,
на западе — разврат, цунами…
У волка служба государева
Ходить в поход за зипунами.

Таких, как я, осталось семеро —
В бронежилетах человечьих.
Я русский волк, идущий с севера
За теми, кто в мехах овечьих.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0