Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Вечный свет русского слова

Всеволод Юрьевич Троицкий родился в 1936 году в Москве. Доктор филологических наук, профессор. Окон­чил МГПИ им. В.И. Ле­нина. Главный научный сотрудник ИМЛИ им. А.М. Горь­кого РАН, председатель комиссии по преподаванию русского языка и литературы в школе Отделения литературы и языка РАН, член Комиссии РАН по образованию.
Автор книг «Поэзия славянофилов», «Лесков-­художник», «Куликов­ская бит­ва в творчестве русских романтиков 10–30­х годов XIX ве­ка», «Словесность в школе», «Духов­ность слова» и многих других.
Заслуженный деятель науки Российской Федерации. Награжден орденом преподобного Сергия Радонежского, орденом Святого благовер­ного князя Даниила Московского и др.
Член Союза писателей России.

2015 год в России объявлен годом литературы

 

Художественную литературу называют искусством слова или изящной словесностью: воссозданный в произведениях литературы художественный мир — целостное видение жизни через «параллельное» ее восприятие и представление, озаренное светом непременного жизненного идеала, открывает неведомые глубины понимания и осмысления действительности. Так возникает не просто «отражение бытия», но характеры, обстоятельства, образы, идеи, усколь­зающие от нас в обыденности, однако нужные для верного разумения мира; в них сосредоточен неповторимый опыт переживания и осознания окружающего, «совмещено» множество запечатленных словом прочувствованных и осмысленных сведений, догадок, мнений, чувств и оценок реальности.

Секрет искусства слова приоткры­вает нам Л.Н. Толстой: «Если близорукие критики думают, что я хотел описывать только то, что мне нравится, как обедает Облонский и какие плечи у Карениной, то они ошибаются во всем, почти во всем, что я писал, мною руководила потребность познания мыслей, сцепленных между собою для выражения себя; но каждая мысль, выраженная словами особо, теряет свой смысл, страшно принижается, когда берется одна и без того сцепления, в котором она находится. Само же сцепление составлено не мыслью (я думаю), а чем-то другим, и выразить основу того сцепления непосредственно словами никак нельзя, а можно только посредственно словами, описывая образы, действия, положения...»[1] Тем самым создается писателем многогранная, многокрасочная и многозвучная картина...


1

Произведения, выдержавшие испытания временем, признанные самобытными и превосходными в духовном, художественно-эстетическом, идейно-нравственном, философском смысле, называют классическими. Классика — это именно превосходные произведения, содержащие в совершенной художественной форме средоточие познавательных, духовных и эмоционально-эстетических ценностей. Классическое произведение «не отвлеченное понятие, а живой строй, развернутый в творении искусства, отражающий в целом «выношенное художником Главное сказуемое им содержание»[2]. В нем нет ничего «случайного»: каждое слово — художественно оправдано. Являясь плодом вдохновенного стремления к истине, образцом прекрасного, неповторимо совершенного в своем роде, классическое произведение не стареет, оно причастно к вечным ценностям национального и мирового искусства. «...Истинное поэтическое произведение, — свидетельствовал А.Л. Чижевский, — может стать таким откровением, какого не достигнет строго размышляющая философия или наука»[3].

Русская классика отличается сокровенным чувством слова. Дар этот рождается из любви к родной речи, воспринимаемой как живой организм, как завет, как памятник исторической жизни, воплощение мудрости народа и ключ к его судьбе. Писатели-классики бережно и трепетно чувствуют слово, несут ему свидетельство своего восхищения.

Среди славивших русское слово назовем М.В. Ломоносова, оценившего превосходство языка нашего, который «ни единому европейскому языку не уступает» и способен передать «тончайшие философские воображения и рассуждения, многоразличные естественные свойства и перемены, бывающие в сем видимом строении мира и в человеческих обращениях». «Красота, великолепие, сила и богатство российского языка явствуют довольно из книг, в прошлые веки писанных...»

Назовем И.С. Тургенева, воспевшего «великий, могучий, правдивый и свободный русский язык» и прозревавшего, «что у народа, выработавшего такой язык, должно быть прекрасное будущее!..»*.

Назовем и недавно почившего В.Г. Распутина, запечатлевшего признание в любви и воистину гимн родному слову: «...когда звучит в тебе русское слово, издалека далеко доносящее родство всех, кто творил его и им говорил; когда великим драгоценным закромом, никогда не убывающим и не теряющим сыта, содержится оно в тебе в необходимой полноте, всему-всему на свете зная подлинную цену; когда плачет оно, это слово, горькими слезами уводимых в полон и обвязанных одной вереей многоверстовой колонны молодых русских женщин; когда торжественной медью гремит в дни побед и стольных праздников; когда безошибочно знает оно, в какие минуты говорить страстно и в какие нежно, приготовляя такие речи, лучше которых нигде не сыскать, и как напитать душу ребенка добром, и как утешить старость в усталости и печали — когда есть в тебе это всемогущее родное слово рядом с сердцем и душой, напитанными родовой кровью, — вот тогда ошибиться нельзя. Оно, это слово, сильнее гимна и флага, клятвы и обета; с древнейших времен оно само по себе непорушимая клятва и присяга. Есть оно — и все остальное есть, а нет — и нечем будет закрепить самые искренние порывы...»**

Только читая отечественную классику, можно достойно овладеть русским литературным языком. Иного пути нет...

Классика умеет говорить о жизни все, как есть, передает глубины потрясающей правды, не опускаясь до вульгарного натурализма и не нарушая эстетических границ подлинно человеческого видения.

Русской классике свойственно ост­рое чувство истории: «любовь к родному пепелищу, любовь к отеческим гробам» (А.С. Пушкин). «Дух времени» оживает на страницах классических книг, отзывается эхом далекого и близкого, священной «во веки веков» русской земли. Здесь все свидетельствует о сокровенных связях прошлого, настоящего и будущего. Иногда малая деталь в повествовании о прошлом как намек на грядущее вдруг создает объемность движения дней и лет. А из бережного внимания к этому движению возникает на страницах классики пророческий смысл событий.

В русской классике отражается характер народа: волевая духовная энергия его соборности, остро переживаемое чувство чести-совести, сострадания, милосердия, жертвенная готовность стоять за справедливость, неистребимая убежденность в окончательной победе правды и добра.

Классика наследует национальные идеалы и традиции, она всегда «связана с почвой» и потому — плодотворна. Да и преступно забывать, что «никакое общество, сколь бы могучим и молодым оно ни представлялось себе, не сможет долго продержаться в силе и здравии, если оно откажется от вековых традиций и уставов своего народа»[4].

Классика служит истине и красоте, утверждает прекрасное, высоко почитаемое, что освящено созидательной любовью и служением добру (для жизни всех и каждого), человеку, Богу.

Открытие прекрасного в искусстве возникает иногда как озарение и потрясение и навсегда остается в душе. Такое состояние и явлено нам в рассказе Г.И. Успенского «Выпрямила». Его герой, учитель Тяпушкин, имел счастье не только видеть, но и подлинно увидеть одно из чудес мирового искусства — Венеру Милосскую, имел счастье испытать возвышающее прозрение красоты, ставшее источником вдохновения всей его жизни:

«Я стоял перед ней, смотрел на нее и непрестанно спрашивал самого себя: “что такое со мной случилось?”... Что-то, чего я понять не мог, дунуло в глубину моего скомканного, искалеченного, измученного существа и выпрямило меня, мурашками оживающего тела пробежало там, где уже, казалось, не было чувствительности, заставило всего “хрустнуть” именно так, когда человек растет, заставило также бодро проснуться, не ощущая даже признаков недавнего сна, и наполнило расширившуюся грудь, весь выросший организм свежестью и светом...

...Я чувствовал, что нет на человеческом языке такого слова, которое могло бы определить животворящую тайну этого каменного существа... Я не мог даже есть, пить в этот день, до такой степени мне казалось это ненужным и обидным для того нового, которое я в себе самом бережно принес в свою комнату.

С этого дня я почувствовал не то что потребность, а прямо необходимость, неизбежность самого, так сказать, безу­коризненного поведения: сказать что-нибудь не то, что должно, хотя бы даже для того, чтобы не обидеть человека, смолчать о чем-нибудь нехорошем, затаив его в себе, сказать пустую, ничего не значащую фразу, единственно из приличия, делать какое-нибудь дело, которое могло бы отозваться в моей душе малейшим стеснением или, напротив, могло малейшим образом стеснить чужую душу, — теперь, с этого памятного дня, сделалось немыслимым; это значило потерять счастие ощущать себя человеком, которое мне стало знакомо и которое я не смел желать убавить даже на волосок...»*

Русская классика проникнута истинной, всепроникающей красотой, отзывающейся в окончательном смысле каждого из принадлежащих ей произведений, если только присмотреться к ним и в них вникнуть.

Истинная красота не дань вкусу и не просто гармония, но объективный идеал прекрасного. Прекрасное же — это согласованность с законами мироздания, с его гармонией, оно — естественно, соприродно миру; оно — духовно, то есть устремлено к надобыденному идеалу; оно проникнуто любовью; оно имеет свои закономерные пределы в содержании и форме, то есть определенно (бесформенное — уродливо, безо­бразное — безобразно); оно целостно-совершенно, то есть воплощает органическое единство содержания и формы, цельность и завершенность. Но главное — оно следствие любви, которою создан и держится мир.

Осязание красоты дается человеку как благодать, как откровение и озарение истиной жизни, как то, что заставляет обратиться к себе, чтобы затем возникло желание, даже потребность самому преобразиться, очиститься и устроить все «по правде», с достоинством и уже навсегда, до гробовой доски. Все это присуще духовно здоровому человеку...

Но если у кого-то уже или еще нет тех непременных признаков, которые по природе должны быть присущи личности? Если у какого-то человековидного существа заглохло чувство красоты или исчезли муки совести? Если перед нами недочеловек или еще «человеческий кокон», не достигший самых основ духовности и разумения? В этих случаях никакое внешнее воздействие не изменит его; он только сам может изменить себя, он должен пожелать стать человеком, а для этого — он должен увидеть мир глазами настоящего человека, глазами красоты. Эту возможность и дает литературная классика, которую неслучайно называют человековедением.

Классика утверждает Высшие ценности любви, истины и красоты, величие достойных человеческих дел и устремлений. Русская классика (даже в ее явно «светских» произведениях) имеет несомненным истоком свет Христовой истины. Она непременно и неизменно воссоздает радость бытия.

Христианский дух русской литературы был замечен и внимательными читателями Запада. «Странное явление представляет современная русская литература, — писал во второй половине ХIХ века французский литератор. — Почти целиком принадлежащая скептикам и вольнодумцам (речь шла о революционно-нигилистическом потоке 60-х годов. — В.Т.), она в некотором смысле есть одна из религиознейших в Европе. Тайная основа ее, даже бессознательно, христианская. Романисты прежде всего заняты душой, совестью, миром душевным; они с тревожной заботливостью ищут разрешения задачи жизни и таинственных судеб человечества. Вопреки их рационализму, религиозное чувство проникает всюду, даже туда, откуда его гонят... К ним можно применить одно из прекрасных сравнений одного нашего мыслителя: подобно сосудам, которые пропитаны еще испарившимися благовониями, русская литература, равно как и русская душа, часто бывает пропитана чувством исчезнувшей веры. Из народа, как от земли, поднимается до холодных литературных слоев нечто вроде религиозного испарения»[5].

Перечитывая классику, каждый раз открываешь нечто новое, иногда неожиданно прекрасное. И никогда нельзя сказать, что понял классическое произведение окончательно и понимать в нем теперь уже нечего. Классика содержит бесконечный запас духовно-практического и художественно-эстетического опыта. Она определяет область истинного искусства, подняться до уровня которого суждено лишь художникам, достигшим высот культуры.

Классика учит благоговению перед святыней и святостью, ведь иному современному человеку, не потерявшему способность по-человечески мыслить, все ясней, что зачастую «он живет без святыни и что жизнь без нее будет невозможно вынести»[6]. Но у нас есть путь к спасению. Путь этот — вдумчивое чтение классики: она поможет обрести человеческое достоинство и подлинное счастье, ощущение духовной радости, благодатного стояния в истине, спокойную совесть и проницательно-одухотворенное видение мира.

«Русская литература, — писал известный филолог С.А. Венгеров, — всегда была одной из тех святынь, в общении с которой человек становился чище и лучше... Русская литература — центральное проявление русского духа, фокус, в котором сошлись лучшие качества русского ума и сердца»[7]. Русская классика утверждает истинное и человеческое, гнушается «художественной» мерзости, вульгарности и пошлости, поэтому невольно отвращаются от нее кощунники и нечестивцы.

Предшествующие поколения (тому много примеров) не просто изучали русскую классику, но жили ею. От современника, лично знавшего ученых, я слышал: когда академик В.И. Вернадский приходил в гости к академику Н.Д. Зелинскому, они садились у камина. Иногда один из них начинал наизусть читать страницами «Войну и мир» Л.Н. Толстого, а другой продолжал. Достойно усвоенная классика становится на всю жизнь предметом для осмысления, переосмысления и духовного роста. Без знания русской классики не может быть ни знания подлинной России, ни культурного человека в России.

Классика вечна!.. Классике во многом обязаны мы тем, что есть хорошего в нас, в нашем народе с его добродетелями и его победами. И конечно — самой большой победой ХХ века — разгромом фашистских орд в Великой Отечественной войне. Победу в этой войне одержала и русская классическая литература, занимавшая в то время достойное место в образовании.


2

О чем говорит уму и сердцу русская классика?.. Прежде всего — о сущности человека, о достоинстве и судьбах человеческих. Чередой встают перед нашим мысленным взором образы великих писателей России.

Вспоминаются пронзенные болью слова А.НРадищева: «Я взглянул окрест меня, и душа моя страданиями человечества уязвлена стала!..» От страданий человечества испытывает боль автор «Путешествия из Петербурга в Москву», а личную честь ставит выше жизни: «Но если бы какая-либо власть на земле подвизала тебя на неправду и нарушение добродетели: пребудь в оной непоколебим. Не бойся ни осмеяния, ни мучения, ни болезни, ни заточения, ниже самой смерти... и если предадут тебя смерти... ты будешь жить в душах благородных до скончания века...»

До скончания века будет питать нас народная мудрость, запечатленная в баснях И.АКрылова. Он «первый, — говоря словами В.Г. Белинского, — внес в литературу элемент народности», «умел чисто по-русски смотреть на вещи», открыл способ «художественного проникновения в жизнь с высоты многовекового опыта и национального мышления русского народа». Он вернул нам народную мудрость в изящной простоте басенной формы. Неслучайно поэтому разрушители отечественного образования во время псевдореформ в 7 раз сократили количество его басен, входивших ранее в программы школьного обучения!

На память приходит В.АЖуковский, давший «русской поэзии душу и сердце» (В.Г. Белинский), поэт, который видит задачу жизни в «распространении идей, благодетельных для человечества». Жить для него значило «не дышать, не спать и есть, но действовать... эта деятельность должна вести к чему-нибудь высокому». «Бой добра и зла продолжается — и может ли быть иначе?..» Вся его поэзия — это призыв к добру и к благодатным целям, достойным человека. Для него «жизнь и поэзия — одно», то есть и вся житейская сторона его бытия вполне соответствует нравственному духу его творчества.

Вслед за тем возникает в нашем сознании А.СПушкин, «явление чрезвычайное и, может быть, единственное явление русского духа»[8], завершивший становление русского литературного языка, давший направление всей нашей литературе, наметивший связи и обнаруживший «разломы» этого направления. Пушкин, соединивший национально-патриотический образ мысли с освоенным им опытом мышления западноевропейского, сумевший вместить «все» — от глубинного фольклорного осознания мира до высот философского его осмысления, от рафинированного рационализма до ярких эмоционально-образных прозрений, поэт, которого «поэзия чудным образом расцветает как бы сама собою из самой трезвой прозы»[9]. Пушкин, говоря словами И.А. Ильина, «отверзший наши зеницы и открывший нам горнее, и подводное естество мира», давший нам «возможность, и основание, и право верить в призвание и в творческую силу нашей родины, благословлять ее на всех ее путях и прозревать ее светлое будущее, какие бы еще страдания и лишения или унижения ни выпали на долю русского  народа»[10]. Поэт, который «был дан  нам для того, чтобы создать солнечный центр нашей истории, чтобы сосредоточить в себе все богатство русского духа и найти для него неумирающие слова... В нем русский дух впервые осознал и постиг себя, явив себя и своим и чужим духовным очам...»[11].

Рядом с Пушкиным — Н.ВГоголь с огромностью его национальных, религиозных и гражданских идеалов, со страшной, ошеломляющей простотой разоблачения пошлости и вместе с тем — с горьким состраданием «маленькому человеку»; писатель, который «силой слова хотел связать нечисть, чтобы освободить от нее красоту и добро»*.

Как современно, словно сегодня написанное им! «Все более, чем когда-либо прежде, ныне чувствуют, что мир в дороге, а не у пристани, не на ночлеге, не на временной станции или отдыхе. Все чего-то ищет, ищет уже не вне, а внутри себя. Вопросы нравственные взяли перевес и над политическими, и над учеными, и над всякими другими вопросами»** . Сегодня требуют безусловного исполнения насущные гоголевские обращения к соотечественникам о любви к России: «Если только возлюбит русский Россию, возлюбит и все, что ни есть в России. К этой любви ведет Сам Бог... Но не полюбивши Россию, не полюбить нам братьев своих, а не полюбивши своих братьев, не возгореться нам любовью к Богу, а не возгоревшись любовью к Богу, не спастись Вам». Как важно осознать и ныне современную идею, вдохновляющую все творчество писателя, — идею бескорыстного и самоотверженного служения своему Отечеству, России и ее народу, которым были для него и великороссы, и малороссы и белорусы — едино!..

Затем — все еще загадочный М.ЮЛер­монтов, прозревающий глубину трагедии личности в русской истории, воссоздавший героя, отрешенного от мира безысходной гордыней непреодоленного отрицания. Поэт, выплеснувший в своей поэзии исполинскую жажду действия и борьбы, скованный ощущением бесплодности одиноких усилий, создавший образ вселенского величия, глубокого сомнения, исходящего из неутоленной жажды гармонии и любви. Человек, любящий Россию «истинно, свято и разумно»...

И.СТургенев, который в своих «Записках охотника», говоря словами одной из его же рецензий, «как бы вторично сделался русским, проникнулся весь сущностью своего народа, его языком, его бытом»[12]. Романист, отразивший разные стороны духовно-нравственного и общественного сознания и «типы» современников и указавший в романе «Отцы и дети» на нигилизм как корневое явление в сознании отрицателей и разрушителей жизнесохраняющих традиций...

Лев Толстой, умевший смотреть правде в глаза и познавший глубинную суть естества обыкновенной жизни, рисующий ее в обыденном развитии и глубинном всплеске чувств и страстей; художник, овладевший предметным изображением «диалектики души» и души русского человека и одновременно — социологией народа. Провидец, который «пророчески предначертал нигилистический путь русской, всесокрушающей революции и враждебной православной церкви реформации», а также «находящийся сейчас в становлении возврата русского духа к исторически-национальным традициям религиозного созерцания сердцем»[13].

Ф.МДостоевский, писатель с обнаженной отзывчивостью страдающего сердца, воссоздавший внутренний мир мучеников мысли и духа. Художник-мыслитель потрясающей проницательности и грозной и честной прозорливости, «философ ада и рая» (И.А. Ильин), отразивший в своих романах «Преступление и наказание», «Братья Карамазовы», «Бесы» и ныне неизжитые противоречия «современного общества»; мастер многогранного полифонического анализа «дел человеческих». Вместе с тем — сострадатель и мученик, мечтавший создать образ истинно прекрасного человека и несущий непереносимый груз пророческих мыслей о судьбах России и русского народа.

Среди подвижников слова, объединенных стремлением к добру, красоте, истине и справедливости, невозможно не вспомнить Н.АНекрасова и его выстраданный всею жизнью призыв:

Будь гражданин! Служа искусству,
Для блага ближнего живи,
Свой гений подчиняя чувству
Всеобнимающей любви!..

Жить «для блага ближнего», подчиняясь чувству «всеобнимающей любви», было законом русской классики...

Не может быть нами забыт и Н.СЛесков, «волшебник слова», ратай правды, знаток России, русской жизни и русской истории, создавший галерею героев-праведников, олицетворяющих стихийное стремление русского народа к нравственным идеалам, которые таятся в глубоких и чистых родниках сокровенного православного сознания. Писатель, мучительно верящий в силу добра и в то, что «глубочайшая суть» человека «там, где его лучшие симпатии», и одновременно — создатель портретов «уродцев российской цивилизации» и ужасающей «Леди Макбет Мценского уезда». Наконец — истинный ценитель сильных сторон и слабостей духовной сущности человека...

А.ПЧехов, овладевший искусством прозрачной простоты слова, сквозь которую, как через увеличительное стекло, можно рассмотреть глубинную правду жизни: многогранность человеческих характеров, отношений, поступков и сокровенных чувств, запечатленных словно походя, но с удивительной наблюдательностью, глубиной и сочувствием. Писатель, умевший с волшебной краткостью воссоздать полноту многосложной действительности и даже при обличении людских пороков не теряющий энергии восхищения Божьим миром. Наконец, Чехов как человек драматической внутренней жизни, стремящийся всегда и вопреки всему быть честным перед самим собой и уверенный, что, по сути, «в человеке все должно быть прекрасно».

И скольких еще достойнейших русских писателей можно было бы назвать в этом ряду: Г.Р. Державин, Е.А. Баратынский, Ф.И. Тютчев, А.В. Кольцов, А.К. Толстой, А.Н. Майков, А.А. Блок, С.А. Есенин, М.А. Шолохов, А.Т. Твардовский, Н.М. Рубцов... Каждый из них мог бы быть гордостью любой другой национальной литературы. Как же удивительно обильна великая русская классика! Какое счастье иметь такое достояние!

Сегодня нас пытаются «понемножку» лишить этого достояния (о, как коварно это «понемножку»!), стремятся разными способами умалить его значение, ограничить внимание и доступ к запечатленным словом истинно прекрасным произведениям великой русской культуры. Так неужели хоть на миг предадим его?! Неужели отступим хоть на полшага назад в святом деле противостояния невегласам, мракобесам или откровенным врагам и предателям непревзойденного наследия русского народа, агентам информационной войны, желающим отнять у молодых поколений под лживыми предлогами наши духовные богатства, вечный источник прекрасного, источник нашего разумения, нашей духовной силы, исторического опыта и заветов достойных и благочестивых предков?! Ни шагу назад, соотечественники!.. Защитить наше наследие  дело чести и совести каждого истинного гражданина России!


3

Значение классики понимали и представители противостоявшей нам «закулисы». Полстолетия назад верховный советник по делам образования США Морис Стерлинг, оценивая гуманитарные достижения школы в России ХХ века, писал: «Сила нации заложена в ее искусстве, музыке и литературе в такой же степени, как в ее физике и электронике. Тот, кто полагает, что великая поэзия или знание классической литературы не являются существенными не только для качества, но и для жизнеспособности нации и ее культуры, пренебрегает уроками прошлого»[14].

Настоящий писатель не занимается дидактикой: цель искусства — озарить жизнь проникновенным словом истины, но озаренная искусством жизнь становится открытой уму и сердцу во всей непосредственности и глубине своего смысла. «Художника можно сравнить с проводником, указывающим не приблизительные, а правильные пути, — писал В.Г. Распутин. — Это уж дело публики — следовать или не следовать им, но художнику неплохо бы знать их безошибочно»[15]. Писатели-классики отличаются тем, что эти пути знают достоверно, однако не «тянут» к ним, а всего лишь отчетливо и выразительно рисуют жизнь.

Выбор всегда остается за читателем. Чтобы выбор был правильным, нужно научиться читать, то есть верно видеть, чувствовать и понимать жизнь, запечатленную словом. Этому и помогала некогда отечественная школа, когда литературу там изучали, и изучали грамотно.

В школьные годы ученики знакомятся с очень разными сочинениями, и это естественно, но изучать нужно — классику, то есть произведения, обладающие высокой художественной ценностью. Это создает предпосылки для воспитания истинного вкуса и целого ряда других непременных качеств духовно и нравственно здоровой личности. Нельзя стать образованным человеком в России, не зная в достойной степени русскую классическую литературу.

Ныне достоверное и полноценное приобщение молодежи к огромному жизненному опыту народа, отраженному в произведениях русской классики, стало невозможным.

Читать с разумением и восхищением истины можно научиться. Этому нужно учиться. Этому должно научиться, чтобы остаться Человеком в условиях расчеловечивающей цивилизации и всплесках откровенного поношения и издевок над нашим родным и святым чужаков и пакостников, лишенных совести... Между тем для восприятия человека, не обогащенного гуманитарными знаниями, зачастую непонятно, что изучать, когда все и так налицо: и герои, и обстоятельства, и события.

При этом забывают, что имеют дело с искусством, а значит, с творческим сопряжением характеров, обстоятельств, событий, отраженных в произведении. Не осознают, что для понимания художественного произведения необходимо ответить на вопросы: что изображено? как изображено, почему именно так?

Попробую облегчить понимание доступным сравнением.

Неосмысленное произведение классики предстает перед сознанием неискушенного читателя подобно полному набору деталей несобранной машины. Для того чтобы машина заработала, нужно поставить все детали на их место, верно соединить их, заполнить бак топливом и запустить двигатель.

Подобно этому, чтобы истинно понять произведение, подвигнуть мысль на осознание истинного содержания художественных образов, извлечь из них достоверный смысл, нужно, во-первых, уразуметь составные части единого произведения (осознать их смысл, место и значение в составе художественного целого). Это возможно только с опорой на исторические представления, на основе исторического мышления.

Далее необходимо соотнести эти части друг с другом, чтобы охватить в целостном единстве, во взаимосвязи и взаимодействии и подойти к пониманию художественной мысли всего произведения. Затем воспламенить чувством и вспышкой одухотворенной мысли «карбюратор образного мышления». Тогда произведение оживет, то есть предстанет перед нами как целостный образ, озаренный авторским пафосом. Только после этого можно будет верно его понять и оценить...

Нынешнее же «изучение» литературы в школе — это не «езда в незнаемое» художественного мира произведения, не открытие прекрасного, а словно рассматривание груды деталей полусобранной машины, не способной ни к какому движению...

 

Желая обесточить жизнеспособность народа, «раскультурить» его, современные разрушители отечественного образования уже 20 лет небезуспешно пытаются отлучить молодежь от достойного знакомства с русской литературой, отнять у молодых граждан России наше сокровище и заводят разговоры о мнимой непонятности классики. Чаще всего говорят об этом люди малообразованные, достигшие, однако, известного «чиновного» положения. Но классика была доступна школьникам и в ХХ веке.

Могу свидетельствовать, что никто из моих соучеников, окончивших школу в начале 50-х годов прошлого века, никогда не жаловался на непонятность изучавшейся в школе литературы, хотя программы были втрое обширнее и изучали русскую литературу гораздо основательнее.

Для упомянутых разговоров есть, однако, повод, о котором умалчивают: молодежь, насильственно вовлекаемая в интернетно-компьютерную среду, оказывается нередко духовно-нравственно поврежденной, умственно ограниченной, ущербной. «Информационно пораженный человек, — пишет А.Грешневиков в книге «Информационная война», — превращается в двуногое животное, умеющее работать, есть, пить, веселиться, размножаться, но у такой особи напрочь убиты понятия веры, совести, стыда, долга, такая особь не способна подняться выше своих эгоистичных, корыстных желаний, у нее атрофированы понятия нации, Отечества, выжжены порывы творчества»[16].

В период смуты, во время падения культуры появляются и множатся те, кто, как говорилось некогда, призывает «сбросить Пушкина с парохода современности». Совершенство и современность великих произведений недоступны убожеству этих «ценителей». Появляются и финансируемые «закулисой» наймиты информационной войны, вносящие свою долю усилий в раскультуривание страны. Нередко они разглагольствуют об «устарелости» классики в пользу «современного искусства». Но классическое произведение всегда современно, и, несомненно, современнее иной новомодной литературы, вызывающей экстаз «массового читателя», не обладающего ни образованностью, ни вкусом.

Иногда в наше время возникает и «бескультурное отношение к классике, имеющее своей низменной целью “подчинить творения титанов потребностям собственного самоутверждения”. О подобном некогда писал Ю.И. Селезнев: «...бесцеремонное, иждивенчески-утилитарное обращение с классической сокровищницей нашей духовной, художественной культуры некоторых “неприкаянных детей” модерновых новаций, взявших на себя ох и нелегкую миссию подтянуть отечественную классику к уровню западных образцов массовой культуры, до сих пор еще квалифицируется порой как творческий поиск, эксперимент, как то, “чему нельзя найти определения”, но что... “имеет перспективу”. Какую “перспективу” — об этом критик, естественно, не распространяется, не находит ей определения. А оно есть, это определение: геростратизм во все времена так и определялся как геростратизм»*. Сегодня разными путями пытаются осуществить то, о чем в начале прошлого века мечтал злобствующий русофоб С.С. Юшкевич: «Мы должны испортить русский язык, преодолеть Пушкина... объявить мертвым русский быт — словом, заслонить Русь от современности и русский народ от русского общества; свести на нет русскую оригинальность»[17].

 

Величие русской классики неизменно связано с совестливым служением слову. С чистой совестью служить можно только тому, что достойно служения. Утверждать «разумное, доброе, вечное» и истинно высокое было законом русских художников слова. Они служили правде-истине словом истины и любви, что направляло в доброе русло, отвращало от зла и греха и утверждало в благопристойной и праведной жизни. Повторю: речь идет не о назидательных декларациях или наглядной «воспитательности». Речь идет о широком изображении дейст­вительности, из которого можно было извлечь общие представления; они-то и давали возможность утвердить нормальное, полноценное сознание на основе мировоззрения духовной личности. Здесь нелишне вспомнить слова В.Г. Распутина о русском писателе: «Мировоззрение художника — это прежде всего Родина, ее судьба, ее правостояние и благосостояние»[18]. Русская классика служила, служит и будет служить России. Те, кто хоть как-то пытается помешать этому служению, должны быть по праву названы недругами и изменниками.

 

Отечественная литература откликалась на жизнь сословий и разных народов России. Она находила ответы на вопросы, поставленные историческим движением нации. Она озаряла ее путь самоотверженной любовью и крепила, высоко держа знамя русского имени, воистину достойного чести и благодарности человечества.



[1] Толстой Л.Н. Полное собрание сочинений: В 90 т. Юбилейное издание. М.: Гослитиздат, 1953. Т. 62. С. 268.

[2] Ильин И.А. Собрание сочинений: В 10 т. М.: Русская книга, 1996. Т. 6. кн. 1. С. 67.

[3] Чижевский А.Л. Стихотворения. М.: Современник, 1987. С. 208.

[4] Распутин В.Г. Что в слове, что за словом? Очерки, интервью, рецензии // Филология и школа. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 20. (Тр. Всерос. науч.-практ. конф. «Филология и школа». Вып. 2.)

[5] Катков М.Н. Два отзыва о русском народе // Имперское слово. М.: Редакция журнала «Москва», 2002. С. 484

[6] Ильин И.А. Я вглядываюсь в жизнь: Книга раздумий. Собр. соч. в 9 т. М.: Русская книга, 1994. Т. 3. С. 215.

[7] Венгеров С.А. Очерки по истории русской литературы. 2-е изд. СПб.: Типография т-ва «Общественная польза», 1907. С. 3, 15.

[8] Гоголь Н.В. Полное собрание сочинений: В 14 т. М.; Л.: изд-во АН СССР, 1952. Т. 8. С. 50.

[9] Тургенев И.С. Собрание сочинений: В 12 т. М.: Гослитиздат, 1956. Т. 11. С. 216.

[10] Ильин И.А. Пророческое призвание Пушкина // Собр. соч. в 10 т. М.: Русская книга, 1996. Т. 6. кн. 2. С. 69.

[11] Там же. С. 67.

[12] Тургенев И.С. Повести, рассказы и сказки казака Луганского. СПб.: В Гутенберговой типографии, 1846. Четыре части <... > // Тургенев И.С. Собр. соч. В 15 т. М.: Изд-во АН СССР, 1956. Т. 11. С. 100.

[13] Ильин И.А. Лев Толстой — художник и человек // Собр. соч. в 10 т. М.: Русская книга, 1997. Т. 6. кн. 3. С. 494.

[14] Sterling M. McMurrin. Education // Art Education. 1960. Vol. 15. № 7. October.

[15] Распутин В.Г. Что в слове, что за словом? Очерки, интервью, рецензии // Филология и школа. М.: ИМЛИ РАН, 2008. С. 19. (Тр. Всерос. науч.-практ. конф. «Филология и школа». Вып. 2.)

[16] Цит. по: Чтение. Общество. Государство: Материалы к Всероссийскому конгрессу в поддержку чтения. 7 сентября 2001 года / Сост. Е.А. Базанова. СПб.: СИРПП, 2001. С. 15.

[17] Письмо А.В. Амфитеатрова М.Горь­кому от 8 июня 1910 года // Литературное наследство: В 104 т. Т. 95: Горький и русская журналистика начала ХХ века: Неизданная переписка. М.: Наука, 1988. С. 203.

[18] Распутин В.Г. Что в слове, что за словом? Очерки, интервью, рецензии. С. 22.

 





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0