Дневник К.Р. 1909 года

Вторник. 25 [августа].

(26 августа.) Гуляя по дороге в Лукино, а оттуда через лес и поля на новые рабочие казармы, продолжал сочинять начатое стихотворение. — Днем еще купались. — Ездили всем обществом на Николаевский и Бражников хутор и вернулись домой пешком.

Тихая, спокойная жизнь. — Кончил вульгарную книгу Абр[ама] Эф­роса¹ о Песне песней.

Среда. 26 августа.

(Осташево. 28 авг[уста].) Помянули день Ангела нашей покойной Натуси² панихидой, после которой о. Иоанн Малинин у нас обедал. Припомнили годовщину Бородинского боя. Вздумали съездить в Бородино, докуда, как здесь говорили, верст 35. День не только теп­лый, но даже жаркий.

(Осташево. 29 августа.) Выкупавшись, прогулялись в путь около 4х; я ехал в коляске, на серой тройке с Ермолинским и Игорем, который сидел на козлах, часто брал вожжи из рук кучера Ивана и правил сам; а Олег ехал за нами в шарабанчике с Васей Рождественским на старом, но сильном Ваське. Дорога шла на Можайск, где я никогда не бывал. Сперва проехали Бражниково, Иваньково и Кукишво, а далее пошли места совершенно незнакомые: деревня Сумароково, село Шоршнево, усадьба Васюково, деревня Алешино и село Клементьево, где большой лагерь. Встречали войска, расходившиеся по окончании подвижного сбора по деревням. Между прочим, встретились с эскадроном 1го уланского Петербургского полка, перед которым, мне показалось, я узнал корнета Грицевича, полочанина, любимого товарища Иоанчика и Гаврилушки по кавалерийск[ому] училищу. Уже совсем стемнело, когда мы переезжали вброд Москву­реку под Можайском, а оттуда оставалось еще верст 12 до Бородина. Оказалось, что всего пути не 35 в[ерст], как мы полагали в своем простодушии, а более 50. Ночь была так тепла, что даже на езде можно было оставаться в одном легком кителе. Наконец, около 11 вечера, остановились у гостиницы женского Бородинского монастыря. Нас не сразу впустили — все уже спали, — но мы добились того, что нам отвели две­три чистые комнаты. Закусив, легли спать в одной я с мальчиками, а в другой Н[иколай] Н[иколаевич] [Ермолинский].

Четверг. 27 [августа].

Утро посвятили ходьбе по полю Бородинского сражения. Из монастыря пошли через дер[евню] Семеновскую к сторожке инвалида, который уже поджидал. Хотя мы и скрывали свои имена, но нас как­то узнали. Инвалид — нижний чин лейббородинского полка Харитонов, захватив с собой описание Бородинского боя, составленное Оболешевым³, повел нас к памятнику сражению, у подножия которого могила кн[язя] Багратиона⁴. Это на самой батарее Раевского. Благоговейное чувство возбуждает это место. На берегу Колочи уселись, и К.Н. читал нам описание сражения. — В с. Бородине зашли во дворец — скромное деревянное здание. Оттуда направились к монастырю, полному воспоминаний о его основательнице — матери Марии Тучковой, вдове Тучкова 4го, павшего под Бородином. Она была восприемницей моей матери при присоединении ее ко православию. Видели могилу матери Марии и домик, где она жила в летнее время. Зайдя к игуменье, тронулись во 2м часу в обратный путь. Увидали при дневном свете места, которыми накануне проезжали впотьмах. — В Алешине узнавали у солдатика­улана, есть ли у них в полку корнет Грицевич; получив утвердительный ответ, послали за ним. Между тем нас заметил командир полка Нарбут и угостил чаем у себя в избе. Очень я обрадовался Мите Грицевичу и позвал его погостить у нас в Осташеве; он обещал приехать на другой день. Вернулись домой, когда уже стемнело.

Пятница. 28 августа.

Оля пишет из П[е]т[ер]бурга, что ввиду военной революции, принудившей ее сыновей покинуть службу, она уже 3го или 4 сентября уезжает в Турцию. Решил съездить в Петербург, чтобы провести с ней дня 3–4. Олег и Игорь едут в Павловск 30го, чтобы возобновить ученье, поеду с ними. Костя выехал из Венеции с BaillyComt’ом в Павловск. Иоанчик, в восторге от пребывания в Крыму, у Георгия и Минулины, поехал в Петербург. — В 12м часу верхом из Алешина прибыл к нам милый Митя Ужумедзкий­Грицевич. А днем приехал на сутки милый старичок Вячеслав Симфорьянович Кохманский. — Купались с мальчиками и Грицевичем. Очень жарко. — Водил Кохманского и Грицевича по хозяйству и в парк. — Чтение жизнеописания Елизаветы Алексеевны увлекает нас с женой все сильнее.

Оля пишет, что мой новый сонет к Ночи ей понравился и что Палиголик его одобрил.

Суббота. 29 [августа].

(Мраморный дв[орец]. 31 августа.) Кохманский и Грицевич были с нами у обедни, после которой мои мальчики просили отслужить молебен перед началом учения; им хотелось отстоять его вместе со своими здешними приятелямисеминаристами. После обеда милый старичок Кохманский покинул Осташево. — День был жаркий, как среди лета. Купались. — По вечеру, когда стемнело, гулял вдвоем с Грицевичем ко Красному Яру. Он милый, добрый, скромный юноша.

Воскрес[енье]. 30 [августа].

Утром обедня. Стало прохладнее, уже не купались. — Олег и Игорь так полюбили Осташево, так втянулись в деревенскую жизнь и привязались к сельским учителям, что отъезд отсюда для них горе.

Распростились после обеда со своими и с Грицевичем, который возвращался к своему полку, поехали в Волоколамск. Игорь даже всплакнул, покидая Осташево. — Дорогу порядочно испортило бывшим ночью дождем с градом. Только­только поспели к поезду. Повидались с Робертом, который приехал на смену Ермолинскому.

Опять одолели меня грешные мысли, которые я не только не отгонял, но, напротив, вызывал. В езде был у нас попутчик — паж VI класса кн[язь] Ваня Мещерский, у отца которого в Старицком уезде Тверск[ой] губ[ернии] 9000 десятин, где изготовляют известный мещерский сыр. — В Лихославле я пригласил в наш вагон жену Ермолинского с Кутиком, поступающим в Пажеский корпус, и маленькой Катей. Они ехали из своей деревни в П[е]т[ер]б[урге].

Понедельн[ик]. 31 августа.

Прибыли в Питер в 8м часу утра. Шофер Гаврилушкина мотора, которым мы теперь пользуемся от имени Павла Егоровича, просил нас к нему пить кофе. Туда прошла и Оля. Вскоре туда же прямо изза границы с BaillyComt’ом приехал и Костя. Он еще вырос и доходит мне до бровей. Побывал в Гл[авном] управлении. — Завтракали опять у Палиголика. Мои мальчики отправились в Павловск. — Заказал себе баню. Жду банщика Сергея Сыроешкина.

(Петербург. 2 сент[ября].) Оля смотрит на положение вещей в Греции довольно мрачно⁵. Ее мужу, пожалуй, придется отказаться от престола. Поэтому она спешит к нему вернуться. — Павел Егорович с неожиданной для меня похвалой отзывается о переводе 3го действия «Ифигении».

Опять согрешил. Не оправданием, конечно, но некоторым смягчающим обстоятельством могу выставить, что грех обоюдный, без насилия.

Вторник. 1 сентября.

Экзема на ногах усилилась. — Побывал в Пажеском корпусе, чтобы повидать новичков. Обошел все младшие классы и присутствовал при их завтраке, а потом заходил и в специальные.

Днем ездил с Олей по Суворовскому проспекту и Б. Болотной на набережную Невы. Там город, быть может, уступит Оле землю на постройку храма в память моряков, погибших в прошлую войну. Были у Софьи Николаевны Угрюмовой⁶, жены моряка, большой Олиной приятельницы. — Митя вернулся изза границы веселый и довольный лечением. Из Павловска он приезжал в город, где мы и свиделись. — Вечером в Никол[аевском] кавал[ерийском] училище я видел вновь поступивших и с каждым поговорил.

(В вагоне; Павловск — Волоколамск, 4 сент[ября].) В кавалерийском училище особенно обрадовался питомцу первого выпуска Владикавказского кад[етского] корпуса вицефельдфебелю Кофанову; он тоже, видимо, был рад.

Среда. 2 сентября.

Мигрень. Утром никуда не трогался. Днем стало лучше. — Оля упросила меня в ее отсутствие заменить ее председателем в комитете по постройке храма в память моряков, погибших на войне с Японией. Принял участие в заседании наличных членов комитета; предполагается храм, подобный созданным Андреем Боголюбским во Владимире в XII веке. Принимают участие в постройке гражданск[ий] инженер Смирнов и архитектор Поретяткович, работающие безвозмездно. Просил город уступить под будущий храм либо угол Петровской набережной и Малой Невы, либо угол Мойки и Пряжки, либо место на набережной близ Смольного. Если не удастся, надеемся, что Морское ведомство уступит место в гребном порту, близ Галерной гавани.

Любовались балетом «Спящей красавицей».

Четверг. 3 [сентября].

Т.к. я в отпуску, то к военному министру с докладом ездил за меня Лайминг. Сухомлинов его не любит и хотел бы спихнуть. Я все еще надеюсь, что он не исполнит этого намерения. — Побывал в Гл[авном] управлении, выслушал несколько докладов и принимал просителей. — Увидал на несколько часов милый Павловск. Поехали туда с Олей к завтраку. Его накрыли в ротонде. Там за лето местный слесарь вставил в барабан над куполом новую железную раму с большими стеклами, надеюсь, что благодаря этому верхняя часть ротонды будет менее охлаждаться и ею можно будет пользоваться зимою.

Садик перед окнами нашей спальни и маленькой столовой — загляденье! Обилие цветов и яркость их красок поражают; это точно живая акварель. А цветы вовсе не затейливые: фуксия, бегония, душистый горох, львиная пасть, гелиотроп, гортензии. Розы перед западной стороной дворца, т.е. под окнами моего кабинета, цветут обильно. — Отдохнув, покатался с Олей, радуясь позднему теплу и солнцу и любуясь пышной зеленью, в которой еще почти не заметно желтизны. Условились с тремя мальчиками встретиться на ферме и там, на воздухе, под грибом, лакомились творогом, кофе, молоком и т.д. — Митя и я проводили Олю в моторе на вокзал в Царское, и там я с Олей простился. — Чтото с нею будет? Придется ли ее мужу отречься от престола и жить в изгнании? И где? И это после 46 лет царствования!

Дети (Костя, Олег и Игорь) с Ермолинским сели со мною в мотор, что­бы проводить меня до Павловска 2го. По пути нагнали Короченцова и взяли его с собою. Попался нам и Митя, гулявший пешком, и тоже забрался в мой мотор. Простившись с ними и Драшковским, который из Петербурга приехал проводить, тронулся в путь в Осташево, Виндавский вокзал. — А Драшковский все­таки женился. Поставил ему условием, что не буду ни видеть, ни слышать от него об его жене. — Ехал в своем вагоне. Читал биографию Гёте par Mézières⁷.

Пятница. 4 сентября.

(В Осташеве. 5 сент[ября].) Оля должна была выехать из Петербурга вчера; в Вене встретит ее Христофор и проводит до Афин. — Я ехал себе спокойно, без приключений, один, только с Мишей Репниным. В Волоколамск прибыли в 5м часу. Там меня встретил Кербер, приехавший и провожавший меня до Осташева верхом. Вез меня Иван на рыжей тройке. Яркое солнце, ни облачка, но уже не жарко. Дорога очень плоха, несмотря на сухую погоду. На будущий год сулят нам шоссе. — Керберу удалось тысяч на 35 поставить березовых дров, леса на прежние заграждения из досок. — Дома все здоровы. Георгий и Вера уже ложились спать.

За столом на «лифостротоне» нас было всего только 5 человек: жена, Роберт, д[окто]р Соколов, Miss Edgley и я. Начали ужинать засветло, а под конец поставили лампу.

Начал перебелять IV акт «Ифигении». Стихи «Под осень» все не удаются: не могу сладить с 3й, вставной строфой, а 5й и не начинал.

Суббота. 5 сентября.

(7 сент[ября].) Женины именины провели самым скромным образом; никого посторонних не было приглашено. К этому дню приурочили начало учебного года в здешней школе, и там служили молебен. Детям были заготовлены гостинцы и угощение в виде пирогов и кружек шоколада. Пока мы занимались детьми, приехал улан Митя Грицевич. Он на своей кобылке нарочно прибыл из Алешина, чтобы поздравить жену, и оставался обедать и пить шоколад в 4 ч. — Школьные мальчики и девочки приходили к нам на двор. Д[окто]р Соколов — большой мастер забавлять детей. Затеял игры и возню. Было очень весело.

Воскрес[енье]. 6 [сентября].

Стоял обедню с Георгием в бражниковской Благовещенской церкви. — Погода все еще дивная. — Днем в Колышкине был молебен по случаю открытия яслей, которые там завела жена. Тоже было угощение детям и игры.

Понедельн[ик]. 7 [сентября].

(Осташево. 8 сентября.) Первое пасмурное утро после очень продолжительной, непрерывно солнечной погоды. Она, казалось, собиралась испортиться, да и пора бы в это время года, уже накрапывал дождь, но к полудню опять показалось солнце, и день был теплый, точно среди лета. Побывал с Робертом в школе. Обе молодые учительницы делают хорошее впечатление: одна — Марья Клавдиевна Архангельская, племянница здешнего батюшки, дочь его сестры и живет у него; другая — Евгения Ивановна Полетайкина. Детей в школе слишком много — 143 мальчика и девочки, так что в одном классе до 60, а в другом более 80. — Приятно, что много детей знает в лицо и по фамилиям.

Ездили с Робертом и Кербером в высоком шарабане в поля за Успенским хутором, смотреть, как жнет овес и сама вяжет снопы американская машина «MacCormic». На полевой дороге застряли в рытвине; пара не могла вытащить шарабан; рессоры разогнулись. Сбежались рабочие и помогли. Среди них тоже много знакомых.

Увлекаюсь китайским бильярдом или биксом, не знаю наверное, как называется эта игра. Раздавал книжки работающим и служащим в усадьбе. Книжки для народного чтения в большом количестве припас мне Палиголик.

Переписываю начисто V акт «Ифигении».

Вторник. 8 сент[ября].

(9 сентября, в утро перед отъездом из Осташева.) По утрам, когда еще рано, все становится прохладнее, а потом не только тепло, но даже жарко. — После обедни, к которой пришло много наших школьных детей, я забрал с собою в лодку тех, кому надо переправляться на левый берег Рузы. — Изобразил на листе бумаги план вещей, расставленных на письменном столе, чтобы по возвращении сюда можно было расставить все, как теперь. Читал жене, сидя в липовом саду, письма имп[ератрицы] Е[лизаветы] А[лексеевны] к матери за 1809–1810 годы. Как изящно и мило она писала. — Усердно переписывал последний акт «Ифигении»; досадовал, что не успею до отъезда отсюда, а в Павловске будет меньше досуга; но, к счастью, кончил, переписав до последнего 2174го стиха включительно. — Продолжал раздачу книжек рабочим. — Жаль покидать милое Осташево, где такая тишина и отрада, такое приволье! — Но в Петербурге ждет дело, которое люблю всеми силами души, и я рад опять ему отдаться. Еще осень и зима в дорогом Павловске, тоже очень заманчивы.

Благослови Господь!

(В Павловске, 24 сентября.) Две недели не дотрагивался до этой тетради: был нездоров.

Среда. 9 сент[ября].

Осташево было во всей красе, освещенное и пригретое горячим солнцем, когда мы покидали свое милое имение. С утра мне нездоровилось: ломало, знобило; на ноге от экземы около подъема образовалась опухоль, болело и в паху. Думал, что это инфлюэнца. В вагоне оказалось, у меня повышенная температура. — Ехали по Виндавской дороге и прибыли на Павловск 2й в 11м часу утра.

Четверг. 10 сент[ября].

Жена телеграфировала д[окто]ру Муринову, чтобы он меня встретил. Осмотрев меня, он определил, что на ноге эритема⁸, которая легко может превратиться в рожу, и потребовал лежачего неподвижного положения. В углу моего огромного кабинета вместо турецкой тахты поставили кровать вдоль длинного стола, на котором стояли самые необходимые вещи. Я лежал с 10го по 23 сентября. Рожа все­таки образовалась, хотя и в легкой степени. Время проходило приятно. Много читал, писал карандашом, раскладывал пасьянсы. Читая вслух жене по два раза в день, закончил толстейший 2й том «Имп. Елизаветы Алексеевны» Николая Михайловича и начал «Павла I» Шильдера⁹. — Прочитал 2й том писем В.Соловьева, присланный издателем Э.Л. Радловым, кончаю письма Чехова; заглядывал в увесистый том «Die Sixtinische Kapelle» Эрнста Steinmann’a. — Завтракали и обедали наши преимущественно у меня: в кабинет для этого вносили круглый стол. Часто навещали меня Роберт, а из павловских жителей Ермолинский, Короченцов. Доктор бывал ежедневно, а первые дни даже по два раза в день и бинтовал ноги.

Среда. 23 сент[ября].

Вчера в первый раз на забинтованные ноги позволили надеть туфли и ходить по комнатам.

(Павловск. Утром 25 сент[ября].) За время болезни писал карандашом Ан[атолию] Фед[оровичу] Кони, Э.Л. Радлову по поводу неточного указания времени кончины В.П. Безобразова, В.В. Пушкаревой­Котляревской, Гаврилушке в Шатцальп, Татиане в Рим, Оле с Татой.

Дирекция Имп[ераторских] театров предпринимает по пятницам для учащейся молодежи ряд представлений, изображающих различные исторические эпохи. Пойдет и «Гамлет» в моем переводе; заглавную роль дают Юрьеву; он просит Пушкареву играть Королеву, а она мне пишет, что так как ее сына будет играть Юрьев, а не я, то она отказывается, желая сохранить в воспоминании игру со мной более 10 л[ет] назад. Я же прошу ее взять на себя роль Королевы.

Четверг. 24 сент[ября].

Обут пока в туфли или в валенки. Брожу по своим комнатам, привожу в порядок вещи. Дочитываю письма Чехова. В них он обрисовывается добрым, отзывчивым и беспристрастным человеком; и все же — я его не перевариваю, так же как и его произведений: и в нем, и в них слышится мне особая пошлость, вульгарность и то, что французы называют mauvaisgenre.

Пятница. 25 [сентября].

(Павловск. 26 сент[ября].) Вчера в первый раз позволили обуться как следует, но еще не велено много ходить. Благодушествую. Правда, это касается внешней, так сказать, животной жизни; внутреннею, духовною, я не доволен, опять находясь в разладе с совестью, так что не считаю позволительным молиться Богу и читать евангелие. В мыслях и воображении у меня — побывать в бане, т.е. отдаться греху. И опять страсть обессиливает рассудок, который малодушно ей уступает, несмотря на хорошо мне известные доводы, что эти уступки все сильнее порабощают.

Суббота. 26 сентября.

(27го утром.) После представления «Мессинской невесты» у меня возникла переписка с Вер[ой] Вас[ильевной] Пушкаревой­Котляревской; она начала писать мне, письма ее несколько восторженны и незаслуженно лестны для меня. Теперь она выступает в роли Кассандры в «Эриниях» Леконта де Лилля и пишет о своих артистических переживаниях. Мне хотелось быть на первом представлении, но доктор не пустил. — Дни еще сравнительно теплые; осенний убор необыкновенно богат красками и красив. — Чтение «Павла I» очень увлекательно. — Ко всенощной не ходил: служат в большой церкви, а доктор советует поменьше ходить. Я и рад этому предлогу, т.к. теперешнее грешное настроение меня не толкает в церковь, а отталкивает. А не будь этого предлога, я бы пошел и мучился лицемерием.

Обедали у нас четверо измайловцев — члены комитета «Досуга» Данильченко, Чигаев, Тумковский и Рейнеке, а кроме них, еще Минкельде и Попов. Обедали в ротонде. Комитет заседал в кабинете Павла I. Говорили о предстоящем 25летии Измайловских досугов. Распределили, что и кому читать. Предположены два вечера: 2 ноября, когда исполнится 25 лет с тех пор, как в полку впервые собрались на литературный вечер, и 9 ноября, когда минет ¼ века наименования Измайловских досугов. На втором вечере я на сцене прочту монолог «Быть иль не быть» и сыграю с В.В. Пушкаревой, Поповым и Герхеном 4ю сцену III акта «Гамлета» и сцену из «Генриха IV».

Воскрес[енье]. 27 [сентября].

(Павловск. 29 сент[ября].) Дети к завтраку и до вечера позвали к себе пажей: выпускного Колю Андроникова (племянника покойного Шлиттера) и IV класса Ивочку Старицкого, моего крестника, сына бывшего преображенца. — Днем был у меня другой Андроников, всезнающий Мих[аил] Мих[айлович], и рассказывал, каким образом начальник генерального штаба Мышлаевский, подкапываясь под Сухомлинова, потерпел поражение и слетел на должность командира 2го кавказского армейского корпуса