Гений. Власть. Общество
Юрий Тимофеевич Комаров родился в 1940 году в Москве. Окончил УДН им. Патриса Лумумбы.
Работал инженером-строителем в проектных организациях Москвы, трудился и за границей. С 1985 года и до развала СССР был занят в системе управления в Госстрое СССР. В постсоветский период продолжил управленческую деятельность в Госстрое РФ заместителем начальника Управления науки и проектных работ.
Печатался в журналах «Стандарты и качество», «Жилищное строительство», «Архитектура и время», «Архитектура и строительство России», «Наш современник».
Почетный строитель России.
К 125-летию со дня рождения архитектора К.С. Мельникова
В русской профессиональной среде Константин Степанович Мельников является самым популярным архитектором XX века. Да и за границей за всю историю русской архитектуры более-менее известен был только Константин Мельников. Ему и его работам посвящены сотни публикаций, а количество упоминаний о нем в Интернете, пожалуй, равно количеству упоминаний обо всех остальных архитекторах советской эпохи, вместе взятых. Мельников неизменно упоминается среди основателей модернизма. Как минимум три его постройки — «Красный павильон» на Парижской выставке 1925 года, собственный дом в Кривоарбатском переулке и Дом культуры им. Русакова — входят в золотой список архитектуры ХХ века. Мельников раскрыл новое видение архитектуры. Он разрушил стереометрию статичной архитектурной коробки, он создал новую эстетику архитектурной среды. В своих постройках Мельников, отказываясь от привычного плоскостного фасада, то сжимает и закручивает архитектурное пространство в спираль, то растягивает его самым необыкновенным образом. Мельников был уверен, что не камень и не кирпич, не железобетон и не металл, а только пространство является важнейшим материалом архитектора.
В каждой публикации неизменно превозносится необыкновенный талант зодчего и в той или иной степени упрекается власть, уготовившая ему такую печальную судьбу и заставившая оставить в самом расцвете сил творческую деятельность, и ни слова не говорится о личности самого архитектора и роли корпоративного сообщества, подталкивавшего власть к объявлению его изгоем.
Выходец из крестьянской семьи, из Соломенной Сторожки, что недалеко от московской станции метро «Тимирязевская», и лишь из-за своего пристрастия к рисованию не мог и помышлять о карьере архитектора. Но волею судеб тринадцатилетним мальчиком Мельников, которому суждено было изменить ход развития мировой архитектуры, оказался в семье профессора В.М. Чаплина, заметившего его стремление к рисованию. Он ввел его в семью, нанял учителей, подготовил и дал ему блестящее живописное и архитектурное образование, определив его в Московское училище живописи, ваяния и зодчества, из которого Мельников вышел в 1917 году. Что и говорить, Господь поцеловал его в темечко.
Его восхождение к славе началось с павильона «Махорка» для Всероссийского махорочного синдиката на Всероссийской сельскохозяйственной и кустарно-промышленной выставке (1923). На первых порах ему не везет — его «Махорка» была резко негативно встречена заказчиками, и основания для этого были. Махорочный синдикат ожидал получить одноэтажное здание вроде сарая, где без особых изысков можно было изложить всю технологию производства табачных изделий. Но Мельников исповедовал иной принцип — архитектор, проектирующий для выставки, должен обязательно создать новый и впечатляющий образ, чтобы павильон или иной архитектурный объект можно было принять за важнейший экспонат выставки. Динамично скомпонованная композиция не только привлекала, но и завораживала посетителей выставки. Все эти приемы были необычны, и павильон выбивался из общего ритма одноэтажной застройки выставки, а динамика объемов и упругое равновесие всей композиции на грани возможного было непонятно заказчику и вызывало его протест. И здесь положение спас сам А.В. Щусев. Он, как главный архитектор выставки, поддержал молодого зодчего, за что Константин Степанович до конца жизни оставался ему благодарен, несмотря на его резкие и порой необъективные выступления против Мельникова в 30-е годы. И здесь Господь обратил внимание на молодого архитектора.
С самого начала своей творческой деятельности он взял за правило не принимать участия в корпоративных мероприятиях. Коллективизм ему претил. «А.Вознесенский писал свои стихи один, без Е.Евтушенко, а Евтушенко свои — один, без Вознесенского», — говорил он позднее. Он решил не присоединяться ни к каким архитектурным группировкам, не участвовать в публичных дискуссиях. Он подчеркнуто дистанцируется от любых коллективных выступлений, не поддерживает никакие манифесты. Было достаточно, что его павильон «Махорка» был воспринят корпоративным сообществом как программный манифест.
Совершенно непонятно, как человек, всю жизнь стремившийся к абсолютно уединенному творчеству, мог оказаться в каком-либо объединении, даже если уставные положения и были близки ему, как, например, Аснова — Ассоциации новых архитекторов («формалисты»). Неужели он значился в числе ее членов? Да был ли он там вообще? По некоторым документам он проходит как член Аснова, но лишь формально, хотя творчески он был с ними. Экспрессию и динамику он доводил до грани нарушения упругого равновесия композиционных систем проектируемого объекта. И это его неистовство коллеги воспринимали как трюкачество. Вокруг него формировалась среда корпоративного непонимания, игнорирования и отчуждения.
Единственный в те годы советский архитектурный журнал «СА» («Современная архитектура») за несколько лет своего существования (1926–1930 годы) ни разу не упомянул даже имени Мельникова (главный редактор М.Я. Гинзбург, член руководства Аснова), а конкурировавшее с Аснова ОСА (Объединение современных архитекторов — «конструктивисты») даже не пригласило Мельникова к участию в организованной им в 1927 году первой выставке современной архитектуры в Москве.
Признание к Мельникову пришло сначала на Западе, а потом и в СССР. Его работы демонстрировались на международных архитектурных выставках в Варшаве (1926), Нью-Йорке (1927), Милане (1930). О нем пишут в заграничных журналах, публикуют фотографии его построек.
В связи со строительством Мавзолея В.И. Ленина был объявлен конкурс на проект саркофага. 28 февраля Мельников выигрывает конкурс. Хотя формально Комиссию ЦИК Союза ССР по увековечению памяти вождя, то есть созданию Мавзолея, возглавлял Ф.Э. Дзержинский, фактически ей руководил заместитель председателя комиссии Л.Б. Красин (1870–1926), инженер, интеллектуал, член ЦК партии, нарком внешней торговли, затем полпред в Париже (1924). Будучи знакомым с работами Мельникова (конкурсный проект 1924 года московского здания внешнеторгового акционерного общества «Аркос»), он проявил к нему просто отеческую заботу, как это уже раз случилось с удачливым архитектором. И здесь тоже не обошлось без Всевышнего, что-то зацепило высокопоставленного политика в работах молодого зодчего, в талант которого он поверил и счел его перспективным. У Красина укрепилось мнение, что этому парню нужно помогать, ему можно поручать сложные и ответственные задачи всесоюзного масштаба.
В этом Красин не ошибся. Прорыв Мельникова на мировую архитектурную арену произошел в 1925 году в связи со строительством «Красного павильона» в Париже для Международной выставки современных декоративных и промышленных искусств.
После признания Францией в 1924 году СССР первой масштабной пропагандистской акцией властей стало участие в этой Парижской выставке. Сразу же по получении официального приглашения от организаторов выставки взялись за работу. Неудивительно, что подготовка к участию в выставке проходила в предельно сжатые сроки. В ноябре Выставочный комитет (председатель — нарком А.В. Луначарский) организовал закрытый конкурс, пригласив к участию наряду со знаменитостями еще дореволюционного прошлого (В.А. Щуко, И.А. Фомин, А.А. и В.А. Веснины) и молодую поросль, но получившую образование еще в царское время (М.Я. Гинзбург, Н.В. Докучаев, В.Ф. Кринский). Среди последних оказался и К.С. Мельников.
Конкурсная комиссия находилась под сильным влиянием председателя — наркома А.В. Луначарского и члена жюри В.Маяковского. А на Луначарского в свою очередь давил из-за границы Красин, требовавший «пусть бедное или недостаточное, но непременно свое, советское». Разве какой-либо советский посол позволил бы в постсталинскую эпоху проявить такую активность и давать указания по эстетике павильона? В своей книге «Архитектура моей жизни» (М.: Искусство, 1985) Мельников пишет: «...закончив проект и отослав его на суд жюри, я вышел к столу и сказал семье: “Ну, дети, собирайтесь, мы едем в Париж”». Не зная всей кухни принятия решений, можно лишь строить догадки, сыграл ли свою роль Красин, но факт остается фактом: 28 декабря снова победил Мельников. И действительно, уже в середине января 1925 года Мельников вместе с женой, Анной Гавриловной, и обоими детьми, Виктором и Людмилой, выезжает в Париж для строительства павильона СССР. «Добро» на эту поездку дал сам Л.Каменев, ставший после В.Ленина председателем СТО. Поскольку на родине в качестве заложников не оставили членов семьи — как видно, авторитет и гарантии Красина были чрезвычайно высоки.
Успех «Красного павильона» Мельников воспринимал как личный триумф, и он купался в этом триумфе. На приемах, фуршетах, пикниках он был в центре внимания. Ежегодный традиционный «Бал Большой Медведицы», устраиваемый русским художником М.Ларионовым, был проведен в честь Мельникова, королевой бала выбрали Анну Гавриловну.
В Париже Мельников уже близко сошелся с Красиным.
Здесь, в Париже, посыпались предложения и заказы. Один из них от мэрии Парижа — проект паркинга. Безусловно, без разрешения своего визави Красина он ни за что бы не взялся за эту работу. Еще один проект подвернулся неожиданно: по просьбе того же Красина он буквально за ночь сделал эскизы киосков Торгового сектора СССР, оставив с носом Д.П. Штеренберга, художественного руководителя советской экспозиции, подготовившего с группой проектировщиков свой проект. По воспоминаниям Анны Гавриловны, полпред весьма прагматично отреагировал на предложения французов выполнить проекты паркингов: «Конечно, да. Если мы экспортируем лес, почему СССР не может также экспортировать мозги?»
Проблема «входа на рынок» актуальна для всех, даже для гениев. И очень хорошо, если у молодого таланта появляется покровитель, а у нас еще лучше, если покровитель занимает высокий политический пост. И здесь Господь не обошел Мельникова стороной. Творческий успех в России зависит лишь на малую долю от таланта архитектора. Лишь сочетание множества факторов, среди которых административный ресурс покровителя, играет решающую роль.
Талант Мельникова-формалиста мог процветать лишь в обстановке послереволюционного вихря эмоций энтузиазма и творческого порыва, когда профессионализм вызывал подозрение и приравнивался к консерватизму или проявлению буржуазности. Творческая деятельность первого десятилетия советской России прорастала и плодоносила в условиях не регулируемой нормами вседозволенности и все разрешающего революционного самосознания при отсутствии какой-либо компетенции начальства. Появление в конце 20-х годов норм проектирования (устав строительный с каждым годом все больше не отвечал требованиям времени), наведение элементарного порядка в строительстве положили конец триумфальному успеху Мельникова. Все чаще его проекты отвергаются, и он остается на обочине слабо регулируемого архитектурного процесса.
А ведь были времена, когда проекты авангардиста принимались под аплодисменты. В случае нарушения ритма зеленой улицы при прохождении проекта по инстанциям он бескомпромиссно включал «административный ресурс». «Пробовали не утверждать проект клуба им. Русакова, — вспоминает Мельников. — Вспыхнув гневом, мои парни Макаров и Васильев забрали отверженный проект и меня, пришли в Моссовет, к товарищу Волкову. Тот срочно вызвал к себе начальника Губинжа — Петра Маматова, и здесь же, не присаживаясь, он с дрожью завизировал чертежи строительства, которого еще никогда и нигде не строили» (Мельников К.С. Архитектура моей жизни).
Окончание следует.