«Стоять на охране Конституции и нашего закона»

Федоров М. Александр Сухарев: Жизнеописание, беседа, фотоальбом. Воронеж: Издво им. Е.А. Болховитинова, 2015.

Уходит эпоха... Канул в небытие XX век и унес вместе с собой великое время трудов и надежд, величайших свершений, исторических побед и, к несчастью, роковых неудач, что постигли нашу страну в последние два десятилетия прошлого века. Нашему народу не удалось сберечь великую общность народов Евразии, которая называлась СССР — Советский Союз. Общность эта, выкованная в пламени революции и гражданской войны, строившаяся героическим трудом всех людей нашей страны, России, и многих сопредельных стран, республик СССР, которые пытаются стать теперь независимыми государствами, общность эта распалась, когда угас созидательный дух тех социальных идей, на которых она строилась. Тем более трудно пришлось тогда людям, которые до конца сохраняли верность своему Отечеству, своему народу. Одним из таких людей был и во многом остается и сейчас Александр Яковлевич Сухарев, вступивший на пост Генерального прокурора СССР тогда, когда родина оказалась на пороге роковых событий.

Михаил Иванович Федоров написал уже немало биографических книг. В поле его творческого зрения оказывались самые разные люди, но все они так или иначе были связаны с родной воронежской землей. Не исключением здесь стала и книга бесед Михаила Федорова с Александром Яковлевичем Сухаревым, ведь известный прокурор сам выходец из воронежских краев. Вот как он рассказывает о себе в беседе с Михаилом Федоровым: «Я родился в Малой Трещевке. Это деревня под Воронежем, в Землянском уезде, рядом с большим селом Чистая Поляна. В километре — Большая Трещевка, а там — у каждого сады...» Память сохранила многое. Но самое главное воспоминание из этой детской сельской жизни — школа: «У нас была учительница Ольга Николаевна. Дочь попа... Она была хорошей учительницей, ее ценили. Когда она уезжала или болела, оставляла за себя меня. Я был учителем и воспитателем в третьем классе. Почему? Учился хорошо. И умел читать стихи. Оратор был. Селяне собираются... Меня поднимали на импровизированную сцену из каких­нибудь костылей, и я читаю стихи». Поразительные воспоминания! Вот, оказывается, откуда начинается путь к вершинам власти и юриспруденции — со стихов русских поэтов, с некрасовской боли за русский народ.

«Я уже знал “Мужичок с ноготок”, — пишет Александр Яковлевич:

“...Откуда дровишки?

— Из лесу, вестимо...”»

Прямо прокурорский разговор... Да, не думал сельский парнишка Александр, что дослужится до больших чинов. Жизньто была бедная, трудная: «Дома­то одна комната, печка. Но места хватало. И учиться, и жить». Отец хотел сделать из сына Саши «хозяина», чтобы крестьянствовал, растил хлеб... А мать, Мария Михайловна, наоборот, хотела, чтоб сын учился, выбился в «люди». Она определила мальчика в среднюю школу в Землянске, и стал Саша жить самостоятельно, мать его проведывала. Опекала, не бросала парнишку, следила, чтоб ничего с ним не случилось. А случиться могло всякое, времято было тревожное, шел 37й год, и однажды Александра арестовало местное НКВД за то, что он якобы сказал на портрет Ворошилова, в то время наркома: «У него глаза бешеные». И этого было достаточно, чтобы засадить парнишку в тюремный подвал. Но мать, как всегда, выручила, прилетела, добилась правды. Помогло и то, что два брата у нее отличились по революционной части, были партийцами. Отпустили Сашу из подвала и школу дали закончить.

В 1938 году поступил Александр Сухарев на авиационный завод в Воронеже и продолжал учиться в ШРМ (Школе рабочей молодежи), где подивился, что рядом с ним за партами сидели не юноши и девушки, а взрослые дяди и тети — власть заставляла учиться всех, получать среднее образование. Вот задумаемся: какое противоречивое отношение властей к людям: с одной стороны — прививают грамотность, чуть ли не изпод палки заставляют народ учиться, а с другой стороны — могут бросить в тюрьму, в лагеря, уничтожить человека только за лишнее словцо, за «бешеные глаза»... «Умом Россию не понять», — точно сказал Тютчев.

Работая на авиационном заводе, Александр и сам захотел стать летчиком, подал документы в летное училище, даже год себе приписал, чтоб выглядеть старше, но его не взяли, опять выплыла эта история с «бешеными глазами» Ворошилова, и ему предложили вместо летного поступить в училище войск связи. Выбора не было, началась уже Великая Отечественная война, так Александр Сухарев стал военным человеком.

Чего не бывало на войне! И мерзли, и мокли. И по суткам не спали, так что один раз лейтенант Сухарев заснул на ходу. Так и шел в сонном состоянии, пока не налетел на лошадь. Тогда очнулся и пошел догонять свою часть, которая ушла уже в другом направлении. В другой раз очнулся, а вокруг немцы... А это были немцы из «котла» под Бобруйском, они шли сдаваться, но много еще их оставалось в лесу. Лейтенант Сухарев раздал пленным авиационные трубы из запчастей для самолетов и заставил через них кричать тем, в лесу, чтоб выходили, сдавались. Сдались...

А потом было тяжелое ранение. Да такое, что хотели военные врачи отнять руку и ногу, но лейтенант Сухарев взял в руки гранату и грозил ею врачам, чтоб те не подходили к нему. А потом один молодой хирург на свой страх и риск провел операцию в полевых условиях, без наркоза, что­то там подчистил, зашил, пересадил ткань с одной ноги на другую. Чтобы пациент не орал от адской боли, дал ему в зубы кусок одеяла... И ноги, и руки зажили, но война для Александра Сухарева закончилась. Вышел он из нее с орденами, об истории получения которых из скромности не рассказывает, с ранениями, хромым...

После войны началась для Александра Сухарева комсомольская и партийная карьера. Но это была не кабинетная работа, надо было восстанавливать страну после разрухи. Вот такие молодые ребята (сколько было Сухареву в 1945 году? 22 года!) и взвалили на себя ношу того тяжелого времени. Они сразу как бы стали взрослыми. Из детей — сразу во взрослую, суровую работу. Думается, что этото поколение и держало страну, пока было возможно. Стало уходить это поколение людей, прожженных огнем и сталью войны, — ушла и страна.

В 50е годы работал Александр Сухарев на Западной Украине инструктором ЦК ВЛКСМ, так что он хорошо знает, что такое бандеровщина. Он видел эту власть «лесных братьев», когда приходилось ездить по глухим карпатским селам только с крепкой охраной из чекистов. Видел последствия бандеровского террора и очень хорошо знает, что вся эта бандеровщина — последствие фашистской оккупации Украины, все это взошло на гитлеровских дрожжах. Все это было заложено тогда, весь этот страх и ужас, что внушали местному населению бандеровские палачи, — это были отработанные приемы фашистской машины психологической и террористической войны. Об этом можно было бы написать, наверно, целую книгу, особенно нужную сейчас, когда эти дьявольские силы завладели Украиной, но скажем только, что за первую половину пятидесятых годов на Западной Украине от рук бандеровцев погибло шестьдесят тысяч советских работников, учителей, военных, чекистов, партийных. Об этом кто­нибудь сейчас помнит? А надо бы вспоминать, ведь все это зло пришло ныне в Донбасс, на восток Украины, к границам России, и борьба с этим злом будет долгой и трудной.

В хрущевское время, которое все продолжают, по традиции, именовать «оттепелью», чем только ни приходилось заниматься Александру Сухареву. Кукурузу за Полярным кругом сеял? Сеял. Ездил в Коми АССР с группой товарищей выполнять это важное хрущевское задание. Но, правда, из этого ничего не вышло, так как в Инте (!), где они собирались сеять кукурузу, им популярно объяснили, что здесь полюс холода и кукуруза не растет.

В 1959 году Александр Яковлевич стал инструктором ЦК КПСС в административном отделе. А это был фактически юридический отдел, он курировал всю советскую юрисдикцию — суды, прокуратуру. Так впервые в своей многообразной деятельности он вступил на юридическую стезю. Тогда он впервые познакомился с Романом Андреевичем Руденко, знаменитым нашим юристом, который выступал в качестве официального обвинителя от СССР на Нюрнбергском процессе над фашистскими преступниками и был на очень хорошем счету у Сталина. Что ни говори, Сталин умел подбирать людей. Сам Роман Андреевич проработал на посту Генерального прокурора с 1953 по 1981 год. А это, как вы понимаете, очень трудная и хлопотливая должность. Александр Сухарев кумиром считает его, и, когда Михаил Федоров спросил у своего собеседника, почему так, Александр Яковлевич улыбнулся и ответил: «Он хит­рющий!» Руденко и продвинул Сухарева в правительство, где Александр Яковлевич стал заместителем министра юстиции СССР. Впоследствии он станет и министром юстиции РСФСР.

Александр Яковлевич Сухарев знает много о кулуарных отношениях в правительстве и высшем партийном руководстве СССР. Пересказывать его истории не имеет смысла. Надо прочитать книгу Михаила Федорова. Эта книга замечательна не только по своей информативности, но и по своей эмоциональной составляющей. Одно дело — приглаженный и прилизанный текст, где все выверено и правда жизни снивелирована. Нет, книга Михаила Федорова — это живая ткань разговора двух интересных людей, без изъятий, без внутреннего цензора. Перед тобой предстает живой человек, который изъясняется не обтекаемыми фразами, а режет, что называется, правдуматку в лицо. И самое главное, из разговора с собеседником постепенно вырисовывается портрет человека, проявляется его внутренняя сущность. А такой человек, как Александр Сухарев, — это живая наша история, и узнать эту историю нам надо поближе.

Александр Яковлевич Сухарев стал Генеральным прокурором СССР в мае 1988 года. Вот как он описывает это время: «Сумгаит бурлит. Там — резня. Армения бурлит: требуют Нагорный Карабах от Азербайджана. Потом тбилисские события. Ошская резня. Свалилось на меня. Вижу, надо модернизировать саму прокуратуру, укреплять ее...» Но было по большому счету уже поздно. Дезинтеграционные процессы, поднятые Горбачевым (помните, «Процесс пошел!»?), о личности которого Александр Сухарев не может говорить без сарказма, набирали свою силу. Дело прокуратуры было блюсти законность, что и пытался делать Сухарев в меру своих сил. Но это не понравилось высшим партийным разрушителям страны, которые взяли курс на уничтожение государства, и Александр Яковлевич не засиделся на посту Генерального. В октябре 1990 года его сменил Николай Семенович Трубин, который и стал последним Генеральным прокурором СССР.

А что бы сделал Сухарев, будь он в августе 1991 года, во время пресловутого ГКЧП, на посту Генерального прокурора? Смог бы он помешать развалу страны? В книге Федорова есть интересное место. Когда Трубин спросил его об этом, Сухарев сказал ему: «Самое лучшее было бы для тебя... стоять на охране Конституции и нашего закона». Но про закон тогда забыли все...

Смутное время неслось над нашей страной. Какие только пигмеи и карлики не побывали при власти, тем более нам интересно узнать всю подноготную тех времен из первых рук. Из уст человека, который всегда оставался честным и принципиальным на всех должностях, на которые выдвигала его жизнь и судьба. О его жизни и судьбе, о его времени поведала честная и беспристрастная книга Михаила Федорова.

Станислав ЗОТОВ

«Бежин луг» как судьба России

Тургенев И.С. Бежин луг. Муму. М.: Искатель­пресс, 2015.

Есть в русской классике рассказы (почемуто именно рассказы, а не романы, не эпопеи), которые больше чем просто литература. Это рассказыпути, рассказыпредвидения.

Здесь определяется что­то очень важное, корневое, может быть, самое главное в русской судьбе. Рассказы эти выстроены характерами, причем не любыми характерами, ибо л ю б ы х — много, на них держится вся остальная литература, а именно что судьбоносными характерами, емко и сполна определяющими то, без чего Россию уж точно никак не понять. И ведь не специально выдуманы или подогнаны эти характеры, эти типы, тут же становящиеся русскими архетипами, а счастливейше угаданы из сотен тысяч других душою художника. Редко, но все же удавалось русским писателям создавать такие рассказы. Назову некоторые из них. Это «Очарованный странник» Лескова. Это «Алеша Бесконвойный» Шукшина. Это гениальный рассказ­очерк Короленко «Река играет» с его вечно пьяным героемперевозчиком, в минуту опасности вдруг мгновенно трезвеющим и спасающим гибнущих в буре людей.

Вот когда он воистину красив, могуч, великолепен, этот былинный русский богатырь, вот когда в нем пробуждается Истина!.. а потом, увы, когда река «не играет», герой опять пьет и спит — до очередной бури.

Наверное, подобных рассказов и образов численно больше в нашей классике, но и те, о которых я сказал здесь, позволяют выстроить некоторый судьбинный, промыслительный ряд. И особое место в этом ряду занимает любимый мой (да не только мой, конечно!) рассказ Ивана Сергеевича Тургенева «Бежин луг».

Не стану говорить о прекрасном языке рассказа, о его лиричности и лаконичности одновременно, о высоте и мягкости тона, а также об окончательной и ясной определенности сказанного автором в знаменитых описаниях природы. Об этом тома написаны! Без ритма и языка писатель вообще немыслим, но не о том сейчас речь.

Хочу сказать о своем ощущении света и трагедии одновременно, радости и боли, заключенных в этом кратком шедевре. Откуда они возникают? Почему так магически и страшно поднята здесь тема воды, темной воды России? Отчего так ужасающи и неодолимо притягательны в то же время все эти овраги и бучила, где злодеи топят добрых людей? Отчего так таинственна эта темная река, где тонут дети, оставляя безутешными своих матерей, и где прочится гибель одного из юных героев рассказа?

Эта тема темной стихии не находит однозначной разгадки. Пожалуй, автор и не стремился объяснить ее до конца — да и возможно ли? Он просто гениально показал нам — через детские байки, страшилки и поверья — все то темное, что живет в природе и в душе человеческой. Живет как рок, некая данность, могущая преображаться лишь творческими усилиями человека: через сказку, песню, бывальщину. И тогда она становится не такой уж и страшной, хотя до конца избыть ее, эту темную стихию, не удавалось и не удается никому.

Но ведь и света, истинного света в рассказе сколько! И светлое ощущение от рассказа неизбывно, неизменно у многих поколений читателей, оно­то и смягчает глубинную, глубоко скрытую трагичность повествования. А в чем трагичность «Бежина луга»? Кажется, ведь и нет ее вовсе!..

Вот сидят у костра в ночном пятеро деревенских ребятишек, пасут коней, варят картошку в котелке, коротают ночь в байках и деревенских страшилках... и все.

Нет, не все! Тургенев не случайно так пристально вглядывается в лица и характеры этих ребятишек, ибо они­то и есть — Россия. Многоликая, многоочитая, таинственная. Всмотримся и мы, уже из дней сегодняшних.

Вот старший из ребят — Федя, ему лет четырнадцать, он почти барчук, из весьма зажиточных крестьян парнишка, для него пойти в ночное — просто забава, тогда как для остальных ребяток это работа, насущная необходимость. Постепенно, из кратких диалогов писатель выстраивает поразительную картину народной жизни — мягко, тонко, ненавязчиво он показывает их отношения между собой, и ты вдруг начинаешь чувствовать (прямо это нигде не сказано!), именно чувствовать, как перед Федей невольно заискивают остальные ребятишки, ждут его слова, жеста, он здесь как бы главный...

Но это не так. Это совсем не так! В какой­то момент понимаешь, что Павлуша, мальчик из простой крестьянской семьи, годика на два помладше Феди, здесь истинный, природный лидер. И что даже сам полубарчук Федя невольно прислушивается к нему, к его словам. Хотя совсем не в словах тут дело, тем более что диалоги даны очень кратко, лаконично. Дело в поступках.

Тогда как все дети, развалившись у костра, просто слушают россказни друг друга, один Павлуша хлопочет над котелком с картошкой, подправляет костер, ходит на реку за водой, а когда почудится беда, псы всполошенно залают, он один кинется в ночь на коне отгонять волков — если это в самом деле волки...

На тот раз обошлось, и Павлуша просто успокаивает встревоженных ребят: нет, мол, волки обычно зимой лютуют, а это так, поблазнилось что­то собакам. Он нисколько не выпячивается, не красуется, этот удивительный мальчик Павлуша. Он скромен, деловит, естественно доброжелателен. Но сколько скрытой силы, сколько внутреннего достоинства угадывается в нем! Уже предвидится, во что разовьется этот характер с годами, и Тургенев непостижимым образом передает это свое предвидение нам, читателям. Павлуша — вот прирожденный лидер, это он настоящий вожатый, а не полубарчук Федя, перед которым заискивают, незаметно и невольно, но все же заискивают все остальные ребята. Все, кроме Павлуши...

Ну зачем, зачем Тургенев был так жесток? Зачем он разрывает нам сердца последней строкой рассказа, в которой говорится — якобы так, между прочим, — что Павлуша не утонул в реке (вот это и был бы темный рок России, писатель уже как бы «подготовил» нас к нему), а упал с коня и разбился насмерть нынешним летом?..

Зачем?! Ведь не документальный очерк писал Тургенев, где честности и достоверности ради необходимо изложить любой факт. Ведь закончил он этой строкой величайший свой художественный рассказ и не мог не понимать значения последней фразы. Он знал, он чуял, что это его вершинное, судьбоносное произведение, и потому не мог солгать, предать художественную и жизненную правду. А правда была в том, что не видел Тургенев в современной России подлинного лидера.

Ну не Рахметов же, не Базаров же поведут Россию и выведут на светлый путь! Базаровы, конечно, и повели, и вывели. Только вот путь... светлым ли он оказался? Вопрос...

Понимал Иван Сергеевич, всем сердцем чувствовал: такие, как его Павлуша, — истинные вожатые России. Но нет им пути отчегото. Чтото их уносит, словно «отводит» от нас, и не одна темная стихия уносит. А кто остается?

Подросший и выбившийся в лидеры полубарчук Федя (свято место пусто не бывает, за отсутствием настоящего лидера место его занимает суррогатный). Остаются бедные, подросшие (и незримо осиротевшие без духовного вожатого) мальчики и девочки, которые будут, непременно ведь будут заискивать перед богатеями, выслуживаться и служить им.

Да, они, эти мальчики, остались без истинного вожака, и отсюда боль Тургенева, отсюда трагичность его рассказа. «Бежин луг» — ведь это Россия, это проекция всей России с ее болью и трагедией. Читатель понимает, что и бедная девочка Анюта, сестра младшенького Илюши, попадет­таки в лапы к подросшему Феде, что прикормит, привадит он ее своими обещанными гостинцами. Как ее, так и всю ее семью. Может быть, ничего убийственного в этом и нет, но почемуто печально, так печально от одного только намека писательского на подобный исход...

Разных лидеров искали и находили для России наши классики. Шукшин идеализировал Стеньку Разина. Лесков видел свет и спасение в очарованных странниках. Толстовский Платон Каратаев фигура все же более придуманная, идеализированная великим писателем, слишком, пожалуй, сусальная. Пожалуй, один Гончаров со своим Обломовым не прогадал, гениально попал в точку, в архетип. Но это уже другой разговор и тоже посвоему трагический.

А вот Павлуша из рассказа Ивана Сергеевича Тургенева уже много­много лет никак не дает мне покоя, никак не отступает от моих раздумий. И где же я успокаиваюсь, где нахожу утешение этим печальным раздумьям, где вижу выход, наш общий выход из литературного, а следовательно, исторического для России (с еето «литературоцентричностью») тупика? Да вот здесь же, в великом и неисчерпаемом «Бежином луге»! Уж если единожды был здесь рожден этот светлый образ, образ трагически рано погибшего мальчика, то ведь не исчез вместе с его гибелью сам «Бежин луг» — как сама Россия. И верится, ясно и просто верится, что родится в противоборстве темных вод и светлых стихий, когда­то, может быть очень скоро, родится счастливый, и не просто жизне­утверждающий, — жизнестойкий образ, подобный однажды созданному Иваном Сергеевичем Тургеневым.

А стихи, которые словно сами сюда попросились, которыми я бы хотел закончить, навеяны, мне кажется, именно мотивами таинственных вод России:

* * *

Как вставала понад озером трава,

Было дело, закружилась голова,

Настоялась на тумане, на траве,

На дурмане, на глубокой синеве.

А как в небе потянулись облака,

Было дело, потянулась к ним рука,

Дотянулась до былинки золотой,

Полетел с руки комарик налитой,

Закачал свои тяжелые бока

И ушел с баллоном крови в облака...

Долго думала о чем­то голова,

Приходили тихо в голову слова

И шушукались, сутулясь, дотемна,

И нахлынула на голову луна...

Было дело в те туманные года,

Пела в озере глубокая вода,

И слова тянулись тайны пригубить...

Дотянулись — ни раздумать, ни
избыть.

Вячеслав КИКТЕНКО

Время и люди

Торин В. Амальгама. М.: Вече, 2015.

Центральная тема этого романа — ответственность человека за те изменения, которые при его участии происходят в мире. Ведь не зря урокам, преподносимым Историей, придается такое значение. История — это не только хроника зафиксированных событий, но и список удач, ошибок и потерь. В романе описаны несколько пластов исторических событий, причем каждый из них посвоему уникален.

Масштабная картина эпох, личностей и нравов, разворачивающаяся перед читателями, обстоятельна и лишена иллюзий так называемого прогресса западного, а вернее будет сказать — европейского — общества. Незримая власть, которая держится на знаниях и умениях, порой оборачивается откровенными манипуляциями. Обращения к сравнительно недавней истории усиливают это впечатление: «За месяц до пленума Сталин поинтересовался, как идут дела, а когда Лаврентий Павлович доложил, что в следующем году будут проведены испытания водородной бомбы, недовольно осведомился, почему работы идут так долго. Мол, чего доброго, их могут обогнать американцы, у которых такая бомба, судя по последним сообщениям наших разведчиков, вроде бы уже создана». Разумеется, не все так просто: «...разве те же разведчики не сообщают, что американцы хоть и создали бомбу, но ее пришлось сделать огромных размеров — с трехэтажный дом. А советская была в сорок раз мощней той, что сбросили на Хиросиму, и вполне себе компактна». В книге описаны стереотипы восприятия, мышления и поступков, свойственные представителям разных времен и культур, а также их мечты, идеалы и столь значимая для любой эпохи проблема морального выбора. Допустимо ли ради общего блага делать несчастными отдельных людей? Всякий ли человек может забыть о совести и приличиях? И бывают ли такие моменты, когда цель действительно оправдывает средства?

Эпизоды, тесно связанные с прошлым нашей страны, рассказывают о значимых людях и знаковых событиях: «Не удержавшись, — любопытство было у него в крови, — Дюма чуть погодя, на званом ужине, устроенном губернатором в честь именитого французского романиста, полюбопытствовал, какая из наград за что получена. Казалось, Муравьев только и ждал этого, принявшись охотно объяснять, что первым и самым дорогим его сердцу изо всех орденов — Святой Анны 4й степени — он был удостоен за Бородинское сражение. Далее, ежели в порядке строгой очередности, был не орден, а золотая шпага, врученная ему за храбрость при взятии Вязьмы, ну а остальными — прусским орденом «За заслуги», Кульмским крестом, баварским орденом Максимилиана и австрийским Леопольда — его удостоили за участие в заграничных походах русской армии». При всей внешней простоте изложения автор мастерски соединяет разные планы повествования, создавая объемную и красочную панораму.

Необходимое погружение во времена Средневековья, бурные годы первой половины прошлого века — не дань исторической романтике, а часть искусного отслеживания трансформаций человеческой морали. Даже тот, кто когда­то жаждал изменить мир во имя общего блага, разочаровавшись в себе и окружающих, может внезапно ощутить усталость и искушение прекратить борьбу за светлое будущее.

И ведь недаром среди тех, кого действительно волнует сохранение справедливости в мире, — казалось бы, обычная русская девушка Глафира. А главный герой — наш современник, русский человек, болеющий душой за отчизну, но небезразличный и к судьбам всего мира и способный ради искренней любви рискнуть своей жизнью. Не супермен, напротив, о нем вполне можно сказать — один из нас. Обычный офисный работник, который поначалу существует в привычном круге обязанностей и развлечений. Даже путешествие в другую страну — туристом или, если повезет, в командировку — особо ничего не меняет. Размышления о нехватке смысла в современной жизни сменяются умело запечатленными подробностями житейских дел и неожиданных приключений. Вот главный герой и его друг «недолго думая, двинули на Арбат, справедливо полагая, что нигде в Москве не встретить такого большого количества антикварных магазинов, как там. Однако, вопреки их плану, арбатских антикваров совсем не порадовал принесенный манускрипт, и они быстро потеряли всякий интерес к молодым людям, узнав, что те не собираются ничего у них в магазине покупать».

Действительно, романтика прошлого давно стала частью индустрии туризма, и даже музей, хранящий в своих залах шедевры искусства былых времен, вряд ли таит какие­то сюрпризы. Но это только на первый взгляд... Ведь недаром в веках существовали легенды о предметах, способных влиять на судьбы отдельных людей и всего мира. Время сказок прошло, скажет кто­то. У любой тайны есть изнанка и извилистый путь по временам полон искушений, среди которых — ложное всезнание. Однако с другой стороны, шагнув за полог обыденности, можно найти не только истину, но и подлинную любовь.

Алекс Громов