Героика и лирика Валентина Сорокина
Лидия Андреевна Сычёва родилась в селе Скрипникове Калачеевского района Воронежской области. Окончила исторический факультет Воронежского пединститута и Литературный институт имени А.М. Горького. Прозаик, публицист и редактор, журналистка. Главный редактор литературного интернет-журнала «Молоко» («Молодое око») и сайта «Славянство — форум славянских культур». Дебютировала с рассказами в журнале «Новый мир» (1998). Автор книг прозы, публицистики, литературной критики. Проза переведена на арабский, болгарский, китайский и немецкий языки. Лауреат премии журнала «Москва» (за рассказы, 2000), Международной премии имени А.Дельвига (за книгу «Три власти», 2013), Большой литературной премии СП России (за прозу, 2017) и др. Член Союза писателей России. Живет в Москве.
К 80-летию поэта
Лирическая поэзия Валентина Сорокина похожа на утренний летний луг, наполненный цветением, росой, пением птиц, солнцем и радостной силой молодости:
В этих белых рощах соловьиных
Бродит лось, доверчивостью смел,
Я в стихах, как в золотых былинах,
Всю тебя, глазастая, воспел...
Строки эти написал не юноша, а седой, умудренный поэт, но в них столько первоначальной, природной силы и свежести, что перед ними меркнет любая «современность» с электронными устройствами и чудесами техники. Летящая, естественная, волшебная образность, вдохновленная большой любовью: к миру, к женщине, к поэзии.
Откуда же это чудо? Послушаем автора: «Настоящий литератор никогда не теряет свой душевный свет, даже в самые страшные моменты в судьбе, и не только потому не теряет, что этот свет помогает ему избежать крушения, а прежде всего потому, что свет этот — материнский свет в нем, данный ему с рождения: мать одарила его, поэта или прозаика, критика или драматурга, одарила возможностью соединять людей в окружающем нас мире, роднить их светоподобными чувствами: свет сердца, свет разума, свет слова. Боже мой, чем заменить такое действующее чудо?»
Читая эти строки, невозможно не восхититься даром поэта — ритмическим разнообразием, образностью, естественностью и невероятной правдивостью слова!.. Самобытный и яркий дар. И ни на кого не похожий путь восхождения — на самые высокие вершины творчества.
Публицистика в стихах была востребована самим «оттепельным» временем, когда Валентин Сорокин входил в литературу. Но, обладая ярким гражданским темпераментом, он всетаки не пошел по этому пути (в отличие от Рождественского, Вознесенского, Евтушенко).
Будучи «почвенником» по рождению, он не принадлежал к «тихой лирике» и, кажется, никогда не воспринимал ее всерьез, справедливо полагая, что эпос — выше. Будучи государственником, никогда не пел оды советской власти и сталинизму; любя деревню, не замкнулся на «малой родине», а был скорее поэтом города и больших пространств, но никогда не скатывался в филологичность, не страдал сплином и интеллигентской пустотой.
Его стихи покоряли энергией слова и подкупали доверчивостью чувства:
Не смогу разлюбить, хоть убей,
Потому что родился не черствым,
Эту синюю сонность степей,
Эти звезды, березы и версты.
Самолет, паровоз ли, такси
Наплывает внезапней крушенья.
И недаром вовек на Руси
Выше господа бога — движенье!
Даже если слышишь эти стихи впервые, они кажутся знакомыми. Поэт выразил в слове то, что чувствует каждый житель России. Но написать об этом смог только он, Валентин Сорокин!
Обладая замечательным, природным чувством исторического времени, он никогда не щеголял «мифологией» и не стремился под видом «тайн веков» затемнять смыслы. Будучи в течение многих лет «литературным генералом», он так и не «забронзовел» на номенклатурной должности, а пережив унизительный суд Комитета партийного контроля, изгнание из издательства «Современник», слежку и прессинг со стороны КГБ — не спился, не сломался, как было со многими талантливыми и чуткими людьми.
Он никогда не заботился о позе, о пиаре, о дружбе с начальством или с критиками, о создании «имиджа». Он всегда полагался только на свои стихи.
Он пришел воспеть красоту («Я пришел красоту воспевать, / Слушать звездные оклики света») и свободу, написав поэмы о бунтарях — Стеньке Разине и Емельяне Пугачеве («Красный волгарь», «Бунт»).
Он пришел нести пушкинское царственное слово, опираясь на народность Есенина и чуткость Блока.
Его очерки о поэтах и поэзии лишены назидательности. Он, как историк литературы, в книгах «Крест поэта» и «Благодарение» создал свою летопись русской словесности ХХ века — не обращая внимания на филологические моды и веяния. С юности Валентин Сорокин сосредотачивается на «невыгодных», неконъюнктурных поэтах — Павел Васильев, Борис Корнилов, Борис Ручьев... Из поэтесс выделяет Людмилу Татьяничеву («наша мама») и Татьяну Глушкову. Никакой «моды» в пристрастиях!
Стих его временами кажется тяжеловесным, как меч воина, как плуг пахаря. В нем нет ранимости Есенина, хулиганства Маяковского, мистицизма Блока, это свой, прочный и крепкий стих, со своей нежностью, объемностью и прозорливостью. Он всегда нагружен смыслами, простота его мнима — поэт пишет о самом главном.
Еще молодым Валентин Сорокин писал: «Поэт без поэмы — царь без короны». И дар его получил прекрасное воплощение в эпических произведениях: «Красный волгарь», «Пролетарий», «Бессмертный маршал», «Евпатий Коловрат», «Дмитрий Донской» и др. Он всегда ощущал себя воином, «правнуком Бояна», всегда знал о своем высоком предназначении.
Поэзия Валентина Сорокина рисует образ автора как человека исключительного, но лишенного гордыни. То, что заложено в его строфах, может почувствовать и понять каждый. Эстетический или интеллектуальный «ценз» не нужен — стихи просты и лишены двусмысленностей. Нужно другое — быть русским по сути (не по крови, не по языку, а по чувству сопричастности и любви к России). Национальная поэзия — для людей национально осознанных. А еще нужны нравственный ценз (лжеца стихи Валентина Сорокина будут корежить) и ценз «исторического человека». Только они способны принять груз наследия, архаики, причастности к русской истории и жития в ней.
Поэт — незримая власть, всего лишь слово. Высокое, недосягаемое, врученное самой судьбой. Но власть поэта дается не каждому стихотворцу! Взамен она требует абсолютного служения слову, любви, красоте, истине. Невозможно быть «поэтом и банкиром», «поэтом и дипломатом», «поэтом и чиновником» и т.п. Доминанта одна, с этого пути поэт, если он поэт настоящий, никогда не свернет. Его может остановить только смерть! А что касается власти земной, то:
Бог ведет нас тяжкими путями,
Каждый миг страданьем утвержден.
Ханами, царями и вождями
Ни один поэт не побежден.
Когда народ ведут к пропасти лжецари, когда вокруг все опутано ложью, когда смыслом бытия объявляются нажива и удовольствие, когда духовную жизнь захватили чуждые страсти, тогда у народа остаются единственные заступники, соединяющие мир видимый, материальный, и невидимый, мистический, — поэты, «воины отрядов неподвластных». Они — соединяют народ с Богом, они — Его посланники в духовно, чувственно и природно обворованный мир.
Совесть наша звездная не дремлет,
Сердце наше в бедах не молчит,
Родину великую объемлет,
Громко над погибшими кричит.
Настоящий поэт — огромная редкость. Однажды встретив поэта, ты уже его ни с кем и никогда не перепутаешь. Многие стихотворцы — «меховые львы». Они нужны, наверное. Но без настоящего поэта, живущего в современности, в твоем времени, все эти словесные «игрушки» — мертвы.
Валентин Сорокин — настоящий поэт. В своем творчестве выражает героический дух русского народа. И это качество прежде всего он ищет у других поэтов. Героическое начало он отмечает у Пушкина («его слово летит и соединяет откровениями героев, откровениями целых народов»), у Есенина («воюющий поэт — он стоит на рубежах великой русской культуры»), Лермонтова, Блока.
Героика для Валентина Сорокина — не роль, не маска, не «вживление в образ», а естественное состояние. Он рожден таким и видит мир с высоты бытия — действительности, познаваемой со стороны идеала, правды и смысла, осмысленной как единое целое. Взгляд его озарен: «Я молился на такие очи, / И ко мне с иконы ты сошла!»
Героикотрагическое мироощущение — главная содержательная черта его творчества. И таков его диапазон — глубокое лирическое чувство, напрочь лишенное сентиментальности, без слащавого советского романтизма («алых парусов», булатоокуджавских кухонных идеалов, «авторской песни» и пр.).
Диссидентская поэзия, или андеграундная, или даже вынужденно эмигрантская никогда в полной мере не выражает народную жизнь. Надо верить в Россию и в свое слово. Самобытность возможна лишь на родной почве (не на чужбине) и не в «подвале» (андеграунд), а на русском просторе.
Главное же нравственное качество поэзии Валентина Сорокина — доброта. Она противостояла жестокости, властвовавшей в официальной литературе. Советская культура, пропаганда и идеология тяготели к гигантомании и холодной беспощадности. «Николай II с семьей расстрелян». Никаких сожалений. Репрессии сталинские — то же самое. (Ныне и оправдание есть: «Четыре миллиона в лагерях, а не двадцать, как писали клеветники». — Л.С.) Убийство Плеве, Столыпина — тем более не жалко, так и надо: «царские сатрапы». Гражданская война — как само собой разумеющееся: «борьба классов». Бесчувственность к прошлому породила страшную духовную амнезию, оцепенение, и, когда рушился СССР (и все вокруг понимали, что происходит нечто страшное, трагическое), никто не стал его спасать. Доброта, милосердная требовательность — может быть, главные качества, которых не хватает нам сегодня.
Настоящий поэт всегда скажет сам о себе больше, чем любые, даже самые доброжелательные, его толкователи. Пусть «черемухи яростный цвет» еще долгодолго волнует и вдохновляет Валентина Сорокина на высокое слово!
Преклонение
Холм зеленый, зеленое поле,
У реки зелены берега.
И черемухи белой на воле,
Чуть качаясь, искрится пурга.
Сколько весен я знаю вот это:
Даль и небо, и солнце зенит,
Птичий гомон, как будто планета
Только здесь и поет, и звенит.
И опять я себя повторяю,
Сердцем в жизни назвав красоту, —
Путь теряю и радость теряю,
Крыл бесстрашных сдаю высоту.
Обманусь, натоскуюсь, натешусь
Вечной истиной,
и невпопад
Хлынет гроз неохватная свежесть,
Со скалы забурлит водопад.
Настежь душу и настежь просторы:
Ну, попробуй шатни или сбей,
За горами горбатятся горы,
За степями начало степей!
И судьбу я встречаю не одой,
А мятежною долей морей.
Горше совестью, тверже свободой,
Мерой взгляда, что молний острей.
Правит облако, с думой о лете,
В ночь,
где вспыхнет кометовый след.
И в крови моей стоны и ветер
И черемухи яростный цвет.
май 2016