Забытые двери

Мы уходим из дома в кромешную тьму,
Чтобы что-то найти, чтобы что-то отдать,
И открытые двери в далеком дому
После нас будут долго скрипеть и стучать.

Наши ночи без снов и в мятущихся снах!
Мы упрямо считаем, что нам повезло.
А в далеком дому сумасшедший сквозняк
Через двери последнее выдул тепло.

Эти струйки тепла среди сотен дорог
Нас однажды настигнут, коснутся щеки —
И привидится дом, и разбитый порог,
И обрыв со стрижами у синей реки.

И потянет туда, где в редеющей мгле
Бродит мягкий туман, словно ласковый зверь,
Где, забытая нами, на ржавой петле
Все скрипит и стучит одинокая дверь...


Зима

В золотых обручах, в синем гвалте сорочьем,
Кубарями, отвесно летящими ввысь,
День встает. Выходи и заметь, между прочим,
Как на тополе в инее свечи зажглись,

Как проходят обозы, груженные плотно,
И снега под каленой подковой скрипят,
Будто кто раздирает на ситцы полотна,
Пеленая в цветастые ленты ребят.

Громыхают составы, окутаны дымом,
И над каждой избою прямые дымы
Отдают синевой.
Золотым пилигримом
Солнце падает в руки из утренней тьмы!

Запевает синица. И вздохи, и звоны...
Речь слышна далеко. И сквозь марево дня
Окна в темных домах — как резные иконы
В шевелящихся бликах живого огня.

В этих избах широких за дверью любою
Печка дышит углем, синий пламень дрожит,
И за каждой теленок с молочной губою
На полынно-соломенных травах лежит.

Здесь не знают, какая за окнами эра,
Век не знают который, тем более — год,
Здесь земля на китах, как большая галера,
От созвездья к созвездью по звездам плывет.


Сибирь

                               Вновь на снегах, от бурь покатых...
                                                                          П.Васильев

Набитые ветром, сугробы тверды,
Подковой ударь — не останется вмятин.
Мне этой породы характер понятен —
Сибирь отвергает насилья следы.

Она, принимая желающих в плен,
Лежит, развалившись, от края до края,
Как будто звериная шкура сырая —
Мездрою наружу, с потеками вен.

Осадит морозом, бураном нахлынет,
Взопреет под волчьей дохой золотой —
И стынут хрящи носовые, и стынет
Надбровная кость и гудит ломотой.
И если не дерзок, и если не ловок,
Зароет в снегах, как в пуху лебедей,
Начертит звездой на кресте заголовок
И солью проступит на шляпках гвоздей.

И талой водою очистит скулу,
И выбелит кость, и седьмою весною
Проколет глазницы хвоинкой-сосною,
И, ствол выгоняя, погонит смолу.

И кто-то, идущий тропою другою,
В таежном урмане, в брусничных кистях,
На лопнувший череп наступит ногою,
И вздрогнет, и тяжесть осядет в костях.

Надолго осядет, но, кровь будоража,
Упрямо и снова поманит туда,
Где синим костром над улогами кряжа
Мохнато сверкает медвежья звезда.


* * *
Под напевы реки, у высокого края,
Где звезда по дуге упадает, сгорая,
Где кривой горизонт и березы кривы,
Я бродил пацаном, шалопаем бездомным,
Объяснялся в любви деревенским мадоннам
И на зорях литовкою столько травы

Повалил. Бородинское поле, не меньше!
Чистотел ли, татарник... И было не лень же
Хороводиться ночь и мотаться в луга,
Чтобы вволю натешиться острою сталью,
Чтобы видеть потом журавлиную стаю —
Как летит, задевая крылами стога!..

Ой, стога! Высоки! До луны, до звезды!..
По утрам у коровы слюна из слюды
Повисает с губы, и пахучим настоем —
Молоком да прожаренной солнцем травой —
Как дохою, накроет меня с головой...
И припомнятся ночи с далекой верстою,

И роса, и дышащий туманом Алей,
И высокие трубы седых журавлей,
И тугие отавы, и кони на броде...
Неужели все это прошло, протекло
И не склеить разбитое это стекло
Никому? И душа, словно кость к непогоде,

Так болит...

Предчувствие

                               И от Алтая до Оби
                               Казачьи тянутся станицы...
                                                         П.Васильев

Еще зима,
И вороных меняют
На трактах, уходящих на восток,
Еще грачи ворон не обгоняют
И плотно льдом забитый водосток
Настолько глух, что снег, сползая с крыши,
Не слышит той чахоточный пальбы,
Что шла от Питера, споткнулась на Чумыше
И в полный рост пошла по льдам Оби.

Еще клинки деревьев не отмякли,
Но воробьи, летя из-под стрехи,
Уже вовсю воруют клочья пакли
И воздух бьют крылами петухи.
Еще зима.
Еще в сугробах сёла
И далеко до той Оби-реки,
Но в темных избах проверяют седла
И по чуланам вжикают бруски.
Еще зима!
Еще снега искрятся
Под розвальнями бликами полос,
А лошади никак не наедятся,
В завознях жадно хрупая овес,
И вкусно пахнут, и в ночи морозной
Вращают изумрудные зрачки.
Еще зима...
Но март уже венозной
Набух тяжелой кровью...
Казаки
Еще молчат, но быт уже встревожен,
И церковь ждет лихого звонаря,
И по утрам, как сталь из черных ножен,
Над выселками светится заря.


* * *
Солонцы — это степь. Как овчина, бела.
Расстелилась под небом клочками седыми.
Никого. Только тень от косого крыла.
Что ты ищешь, стервятник, в бескрайней пустыне?

Здесь ни влаги, ни зверя. Здесь сам сатана
Искружился бы в поиске. То и спасает,
Что под кожею тонкою кровь скакуна,
Как вино молодое, играя, вскипает.
И повсюду бурьян совершает намаз
Под полуденным солнцем. Заблудшие души!
И под ветром горячим калмыцкий мой глаз
С каждым годом становится уже и уже.

И все чудится — кончится степь, и тогда
Развернутся холмы, но у нашей деревни
Я коня не сдержу и умчусь сквозь года
Золотою стрелой в золотом оперенье.


Чернолучье

Криком исходит октябрьская ночь.
Ветер ломает кедровые сучья.
Черной волною кипит Чернолучье,
Лебеди плачут, и нечем помочь.
Камни грохочут, волна высока,
Белые гребни под белой луною
Холодом тянут, тоской неземною,
Стынет душа, и немеет рука...

А далеко за Казачьей грядой,
Там, где подтоплены сети рыбачьи,
В поисках счастья и вечной удачи
С темной водою, как с темной бедой,
Борется катер...
Костер догорает.
Лебеди стонут.
Погода играет.
И вдоль прибоя блестят валуны,
Словно осколки огромной луны.


Июнь

Еще тебя не трогала коса.
Еще ты кучерявый и пушистый,
И в час, когда с небес течет роса,
Ты кормишь нас душистою ушицей.
Корми, корми!
Нам силы набирать...
Еще дергач над сонною рекою
Успел не все поленья разодрать
И просушить под рыжею луною,
Которая осыпала трухой
Высоких сен метелки золотые
И высветила лезвия литые
Литовок, что таятся под стрехой.
Корми, корми...
Но, отходя ко сну,
Ты укажи нам, где перепелята
В густой траве бескрыло-виновато
Ночную караулят тишину.


* * *
Камыши. Тростник. Вода.
Прошумит вверху звезда —
Свечкой вспыхнет, землю вскроет,
Пар достанет до луны.
Тишина. И кабаны
В тишине бочагу роют.

Идол каменный. От скул
Отблеск лунный, будто гул,
В травы падает, в протоку.
На рассвете ночь тиха.
На рассвете для греха
Места нет. Земля востоку

Поясной поклон кладет:
Травам — росы, пчелам — мед,
Птице — высь, ручью — монету;
Каждому свое — бери!
Нам с тобою — всю планету,
От зари и до зари.


* * *
Еще не край. Еще живу!
Еще храню в запасе порох,
И слов десяток, от которых
Болит, как будто наяву,
Еще могу поставить в ряд,
И, чувствуя дыханье строчки,
Еще я слышу, как звенят

И падают с деревьев почки,
Как пахнет молодым листом,
Проселком, деревянной школой,
Рекой разлившейся, мостом,
Где я иду такой веселый
Своей тропой, своим путем...
И все — на ять, и все — путем!