Тимофей ВЕРОНИН

Баллада

посвящается дочке Варе

Встречался ли вам старичишко
В трамвае у Чистых прудов,
Одетый в чудное пальтишко,
С авоською, полной кульков?
Глядит он в трамвайные дали
С печалью в безумных очах.
Мы с другом его увидали
Однажды на Чистых прудах.
В пальтишке своем небывалом
Войдя воровато в кафе,
Из чашек чужих допивал он
И, кажется, был подшофе.
Мы скинулись с другом на кофе
Себе и тому старику —
Хранил мефистофельский профиль
Декабрьского утра тоску.
И вдруг, из авоськи помятый
журнальчик достав, он сказал:
«Имейте в виду, что распятый
Христос таки существовал.
Об этом я в этом журнале
В далеком советском году
Прочел и с тех пор на трамвае
По бурному морю иду.
Иду к неземной Иудее,
Где правит понтийский Пилат,
Где боль бытия тем слабее,
Чем ближе последний закат,
Где снова дорога по тверди
Небесной бежит от земли
И Мастер хрипит перед смертью:
“Но главное, чтобы прочли!”
Прочли про весну в Палестине,
Про Храм под огромной луной,
И про искушенье в пустыне,
И про воскресенье весной.
Да-да, о родные, родные!
Про это в журнальчике том
Прочел я, и слышал отныне
Я благовест в сердце моем.
И каждое утро в трамвае,
Засохшую булку кроша,
Я в сад Гефсиманский вступаю,
Воскресшего ноги лобзаю,
И вновь оживает душа».
И смолк старичишка, и кофе
Допил он в четыре глотка,
Его мефистофельский профиль
Мелькнул вдалеке у ларька.
И друг мой исчез, будто не был —
И видел я в вещем бреду
Ночное весеннее небо
И свет в Гефсиманском саду.

Роман ГАЦКО-СЛАВАЦКИЙ

Москва — Ершалаим

Веет нежной усталостью взгляд,
древней терпкостью тронуты губы:
это Времени спрятанный яд,
это горечь багряной цекубы,

это отсвет горящей бумаги,
это камень и надпись на шпаге.

— Просыпайся, заклятый Пилат,
лунной мукою вечно палимый!
Догорает закатный Арбат
переулками Ершалаима...

Маргарита! Библейскую быль
ты узнала ли? Верно, узнала...
...Золотится пустынная пыль
на потертых страницах журнала.

Анна МАЛЯГИНА

«Мастер и Маргарита»

Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено... И нами вновь забыто.
Пусть Мастер снова пишет письма мне,
Которые читает Маргарита...
Где грань добра и зла находит пульс,
Неразделима форма светотени.
Здесь каждый ошибается, и пусть
Ошибки наши делают нас теми,
Кто верит и, едва коснувшись дна,
Стремится к свету сквозь лиловость тучи.
Его пусть дожидается она,
Чтоб парадокс любви собой озвучить.
Простит, отпустит и забудет гнев,
Освободит Души чертог от гнева.
И, мстительность свою преодолев,
Посмотрит примирительно на небо.
Сокрыто в бесконечной глубине
И найдено на берегу страницы...
Пусть Маргарита обретет во сне
Покой, когда ей Мастер будет сниться...

Галина ЩЕРБОВА

Сонет Булгакову

Кошачьи взгляды Маргариты —
два изумрудные луча.
Еще божественна свеча,
но окна в ад уже раскрыты.

Несутся ведьм метеориты,
по крышам метлами стуча.
Месть и сладка, и горяча.
И вечен мертвый холод свиты.

Все блеф! Болтливые коты,
неотразимый Азазелло...
Не выдумка — любовь. И тело
в огне всесильной наготы.
Да рукописные листы.
Да жизнь, где все осатанело.

Валентин ЛИТВИНОВ

Берлиозу

Когда судьба тебя скукожит,
Как обожженную шагрень,

И станут меж собой похожи
Неделя, месяц, год и день;

Когда, как Воланд, мститель Божий,
Судьба толкает под трамвай,
Не суесловь, мой друг прохожий,
Не суетись, не унывай.

Шагай, покрепче стиснув зубы,
Пусть солнце киснет, как лимон.
Уже готовы душегубы,
И моет руки игемон.

Галина МАРКУС (Мальцева)

Послесловие к «Мастеру и Маргарите»

Разве это счастливый исход?
Дальше — вечность. И вечна тоска.
Позади — и роман, и полет.
Да, покой... все, что в сердце живет,
Не удастся уже расплескать.

Но к чему устремляется дух
В этой жизни? К кому воззовем
И в страданьях, и в радостях? Глух
Тот покой. Свет лампадки потух,
И никто нам не явится в нем.

Для кого и о чем будет стих?
Слушать музыку? Гений в ней жив,
Если Света божественный лик
В человечье творенье проник,
Как история древняя — в миф.

Звать к Нему — назначение муз.
Что осталось? Земная любовь
В царстве духа, вне органов чувств?
Мир вдвоем — удивительно пуст
В повтореньях обманчивых снов.

Раз живая Любовь — не со мной,
Все не через Него и не в Нем,
Что зовется тогда добротой,
Милосердием? Страшный покой...
Что не дарено — то мы крадем.

Разве нужен мне домик и сад?
Ни свечей, ни друзей не хочу.
Рай без Бога — всего только ад.
Нет, не Мастер, а Понтий Пилат
Счастлив, с Ним уходя по лучу.

Вера РУСОВА

В гостях у Мастера

Под зацветающими вишнями
горит окно венецианское
мечтами чистыми и вышними;
и виноград, и с ним шампанское,
что ставит в лед слуга невидимый;
и Шуберт — все пойдет к застолью.

Друзья невидимыми нитями
в ежевечернюю историю
уже влекомы,
собираются.
Никто из них не будет букою;
они, конечно, постараются
не растревожить в шапке с буквою
хозяина сей церемонии.
Бокалы, прозвенев, составятся
Мгновенно в формулу гармонии.

Здесь не тоскуют и не старятся.

Вдруг голос Мастера испуганный:
«Эй, кто оставил дверь открытою?!»
И вот уж он юлит зашуганный
Пред разъяренной Маргаритою.