Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Десять кругов ада

Светлана Георгиевна Замлелова родилась в Алма-Ате. Окончила Российский государственный гуманитарный университет. Кандидат философских наук (МГУ имени М.В. Ломоносова). Автор романов «Блудные дети», «Скверное происшествие. История одного человека, рассказанная им посмертно», «Исход», философской монографии «Приблизился предающий... Трансгрессия мифа об Иуде Искариоте в XX–XXI веках», книг «Гностики и фарисеи» (рассказы и повести), «Разочарование» (рассказы и фельетоны), «Нам американцы объявляли санкции», «В переплете» (сборники статей), «Французские лирики XIX века» (переводы французской поэзии), «Посадские сказки», «Эдуард Стрельцов: воля к жизни» и др. Отмечена благодарностью министра культуры РФ. Член Союза писателей России и Союза журналистов России. Живет в Сергиевом Посаде.

«Умная птица, да не на то место села» — с этими словами лагерфюрер Биркенау (Освенцим II) господин Шварцхубер указал на невысокого, изможденного, седого человека с пожелтевшим, словно пергаментным, морщинистым лицом. Человек вышел из строя и остановился перед комендантом лагеря. Человека звали Дмитрий Карбышев.

«Не хотел жить в отеле, пропадай в конюшне», — бросил в лицо генералу лагерфюрер. А всего-­то и нужно было — работать на Германию в качестве военного инженера. Не надо называть пароли и явки, не надо расстреливать красноармейцев, не надо показывать на комиссаров и евреев. Всего лишь заниматься любимой наукой в берлинском кабинете. Но он отказывался работать на Германию, отказывался от особых условий содержания, отказывался от куска хлеба, если считал, что кусок обесчестит его. Так, с пометкой «нежелателен», он и прибыл в последнюю «конюшню» — лагерь смерти Маутхаузен. А перед тем были Заксенхаузен, Освенцим, Майданек... От одних названий делается не по себе. Всего десять лагерей и берлинская тюрьма гестапо.

Он был командирован в Белоруссию для осмотра инженерных укреплений западной границы, когда началась война. Проснулся от первых разрывов, увидел первое зарево. Он мог бы вернуться в Москву, но не сделал этого, заявив: «Я солдат, а солдату в такой момент уезжать нельзя». Он отступал на восток с другими солдатами, когда был контужен и захвачен в плен... До освобождения Маутхаузена войсками союзников оставалось около трех месяцев, когда при очередной массовой казни на шестьдесят пятом году жизни погиб генерал­лейтенант Дмитрий Михайлович Карбышев — военный и ученый с мировым именем.

По рассказам в школе, генерал Карбышев представлялся бравым, молодцеватым героем, и вот его схватили, пытали, убили — подростки по-­своему видят героизм и войну. Но война — это не фантазии подростков. Это время, когда каждому суждено оставаться тем, кто он есть в самой сердцевине своей. Это особые обстоятельства, когда у человека не получается обособиться или спрятаться, когда человек вынужден находиться в постоянном соприкосновении с ближним, когда невозможно уйти в себя и волей-­неволей приходится раскрываться, да еще к тому же — постоянно совершать выбор. Война — время страшного напряжения не только из-­за близости смерти; в условиях войны человек узнает о себе то, чего не узнал бы он в мирное время. И это знание не обязательно бывает приятным. Говорят, что чужая душа — потемки. Но далеко не всегда человек хорошо знаком и с самим собой, а война высвечивает любые потемки, вытаскивая наружу то, что очень хотелось бы запрятать поглубже. И ни возраст, ни звание не способны превратить в героя предателя. Если о генерале Власове, например, известно, что он всю жизнь предавал всех и вся, то о генерале Карбышеве можно смело сказать: он ни разу никого не предал.

Какие схожие и в то же время разные судьбы! Оба воевали в Гражданскую за красных: Власов — юным добровольцем, а Карбышев — уже будучи подполковником царской армии, после отречения царя вставший на защиту народа России от интервенции и хаоса. Оба летом 1941 года встретили войну у западных рубежей: Карбышев — в Гродно, Власов — во Львове. Оба попали в плен и оба приняли страшную казнь. Тела обоих сгорели, и могил их не осталось на земле. Один исчез в печах Маутхаузена, останки другого сожгли в Москве, дабы не осквернять землю могилой ее предателя. Но один запомнился словами: «Бодрей, товарищи! Думайте о своей Родине, и мужество не покинет вас!» А другой: «Nicht schissen! Ich bin General Wlasow» («Не стреляйте! Я — генерал Власов»).

Однажды в жизни каждого наступил тот миг, когда пришлось делать выбор и в то же время становиться самим собой. Когда нельзя было больше прятаться за красивые слова, за суету, за чужие спины. Судьба привела на распутье, откуда пути их уже окончательно разошлись. И даже когда представители Власова, возглавившего к тому времени так называемую Русскую освободительную армию, искали встречи с Карбышевым, тот всячески уклонялся.

«Широка и просторна дорога, ведущая в погибель... узки ворота и тесна дорога, ведущая в жизнь» (Мф. 7, 13, 14) — словно не ведая о том, лагерфюрер Шварцхубер изрек старую истину. Вот только погибель лагерфюрер назвал «отелем», а жизнь — «конюшней». И подивился, что Карбышев избрал Жизнь. С тех пор имя генерала Карбышева стало синонимом несломленного достоинства, а имя генерала Власова — предательства, трусости и обмана.

А между тем Карбышев почти и не воевал: с августа 1941 года по февраль 1945 года он был в немецком плену. Но именно здесь, пожилой и больной, беспомощный и безоружный, он вел свою войну. Он, не убивший после пленения ни одного врага, сумел стать символом сопротивления и борьбы. Оказавшись в аду, он сохранил человеческий облик и показал другим, что для этого нужно. И потому жизнь его в плену словно обращена ко всем: что бы ни случилось, как бы трудно ни было — оставайтесь людьми.

Война для генерала оказалась не просто сошествием в ад, она преподнесла ему житие в аду. И он счел своим долгом не только не водить дружбу с чертями, но и выжить. Жить до последнего, сколько хватит сил. И если там, на фронте, сражались до последней капли крови, то здесь сама жизнь превратилась в сражение.

Нужно было жить назло, чтобы жизнью своей, своей непреклонностью внушить врагу ужас, а товарищам подарить надежду и пример; нужно было доказать, что враг жесток, потому что слаб, и что бояться его никто не намерен. И немолодой уже генерал жил. Жил, побеждая тиф, бронхит и цингу. Жил, сохраняя здравый рассудок и чувство собственного достоинства. Жил вопреки всем представлениям о человеческих возможностях. Жил до той поры, пока не был казнен. И, умирая, смертью своей попрал смерть, доказал, что и в «конюшне» человек может оставаться человеком и в «отеле» растерять самого себя.

Его война проходила на линии Ост-рув-­Мазовецка — Замостье — Хаммельбург — Бреслау — Нюрнберг — Флоссенбюрг — Майданек — Биркенау (Освенцим II) — Заксенхаузен — Маутхаузен — через десять кругов ада, из которых самый страшный — последний. Отслеживая путь Карбышева до аппельплаца Маутхаузена, невольно поражаешься тому, откуда брал силы этот человек, годившийся большинству заключенных в отцы, а то и в деды, изможденный, с обмороженными ногами, ослабленный болезнями и пытками, голодом и непосильным трудом. «Дух бодр, плоть же немощна» (Мк. 14, 38). Сложно вообразить себе этот дух, дающий неодолимые силы действительно немощной плоти. Рядом с ним умирали молодые и более крепкие узники. А он жил — покрытый язвами и струпьями, тощий, седой старик, с усилием переставлявший израненные, отекшие ноги. И здесь не какая-­то животная живучесть, здесь именно то, что принято называть величием духа.


* * *

В феврале 1945-­го в лагерь смерти Маутхаузен немцы отправили две тысячи заключенных из другого лагеря — Заксенхаузена. До цели добралось менее половины. И среди них — 64-­летний Карбышев. Он не должен был жить, но жил. «Вот это человек!» — говорили о нем пленные, для которых он всякий раз, в каждом новом лагере оказывался лидером сопротивления.

«Вот это человек!» — говорил канадский офицер Седон де Сент-­Клер. В феврале 1946 года, находясь в британском госпитале, он попросил пригласить к нему представителя Советской миссии по делам репатриации. И когда в госпиталь прибыл майор Сорокопуд, канадец сообщил ему следующее: «Как только мы вступили на территорию лагеря, немцы загнали нас в душевую, велели раздеться и пустили на нас сверху струи ледяной воды. Это продолжалось долго. Все посинели. Многие падали на пол и тут же умирали: сердце не выдерживало. Потом нам велели надеть только нижнее белье и деревянные колодки на ноги и выгнали во двор. Генерал Карбышев стоял в группе русских товарищей недалеко от меня. Мы понимали, что доживаем последние часы. Через пару минут гестаповцы, стоявшие за нашими спинами с пожарными брандспойтами в руках, стали поливать нас потоками холодной воды. Тех, кто пытался уклониться от струи, били дубинками по голове. Сотни людей падали замерзшие или с размозженными черепами. Я видел, как упал и генерал Карбышев».

Сегодня, когда жить стало так весело и сытно, а говорить всерьез о героизме не принято, когда на Вечном огне то жарится картошка, а то и справляется нужда, генерал Карбышев тоже не обойден скепсисом.

Вполне естественно, что воспоминания разных людей об одном и том же событии могут разниться. Особенно если это событие такого рода, что память сама стремится отделаться от него, стереть все следы, вымести последние крохи. Но объяснимая разница, закравшаяся в воспоминания о Карбышеве, убеждает наиболее рьяных правдоискателей, что «страшная сказка о “ледяном герое”» была запущена по настоянию Сталина, желавшего иметь положительный образ пленного советского генерала, и поддерживалась затем «заботливыми» советскими идеологами. Не будем пускаться в рассуждения о том, насколько уместна ирония в отношении шестидесятилетнего «ледяного героя», прошедшего десять немецких концентрационных лагерей, а также о том, что разница в воспоминаниях незначительна и касается отдельных деталей. Не станем останавливать внимание и на том, что версия о Сталине и «заботливых» идеологах — это всего лишь бездоказательная версия. Скажем только, что подвиг Карбышева отнюдь не сводится к тому, облили или нет его ледяной водой на морозе.

Есть факты, что в сохранившихся списках Маутхаузена Карбышев не значится как прибывший в феврале из Заксенхаузена. Современные исследователи делают вывод, что к прибывшим пленным обратились с приказом: «Больным выйти из строя!» Вот ослабевший генерал и вышел. После чего в числе прочих больных был уничтожен без регистрации. Но помимо того что это просто не похоже на Карбышева и что он мог бы упасть по дороге от поезда к лагерю и таким образом свести счеты с жизнью, потому что упавших тут же добивали, ни советские «заботливые» идеологи, ни Седон де Сент-­Клер и не думали скрывать, что в душевую узников отправили сразу по прибытии. Включая и тех, кто не делал шагов вперед.

А кроме того, о Карбышеве свидетельствовали не только канадский офицер и советские военнопленные. Есть, например, письменное свидетельство участника французского Сопротивления Эмиля Валле (лагерный № 60 652): «В начале февраля 1945 года в двенадцатиградусный мороз нас отправили из Заксенхаузена, и 16 февраля мы прибыли в Маутхаузен. По назначению прибыло меньше половины. Но администрация лагеря нашла, что и это слишком много. Она решила уничтожить еще до 500 человек, среди них оказался и генерал Дмитрий Карбышев. После долгих и жестоких издевательств всех отобранных узников заставили раздеться, унесли одежду и оставили голыми во дворе до шести часов вечера. В этот час проверили, кто еще держится на ногах, не свалился. И опять оставили в том же положении на морозе...» Эмиль Валле не пишет о брандспойтах, но сообщает, что узников несколько раз загоняли в душевую, после чего выталкивали на мороз: «Я видел, как мокрые люди из душевой шли по снегу, подставляя изможденные тела ледяному ветру. Видел, как их загоняли обратно в душевую и оттуда снова — на мороз». Француз был свидетелем расправы, но не ее жертвой, как Седон де Сент-­Клер. Он мог не видеть брандспойтов или не разобрать со стороны, что именно происходит. Но эти брандспойты опять же ничего не меняют.

Есть версия, что генерал упал под ледяной струей, но, сумев подняться и найти ногой опору, умер стоя, скрестив на груди руки, — именно таким запечатлен он в памятнике, установленном на территории Маутхаузена. Упал ли он или нет, обливали узников из брандспойта или не обливали — ничто не отменит ни десяти кругов ада, ни отказа сотрудничать с врагом, ни беспримерную силу духа.


* * *

В Советском Союзе, пока шла война, Карбышева считали без вести пропавшим. А поскольку немцы распространяли листовки с призывами к советским солдатам сдаваться и заверениями, что именно так уже поступил генерал­лейтенант Карбышев, то до конца войны сохранялись подозрения относительно судьбы пропавшего генерала. Но уже очень скоро те, кто уцелел в концлагерях, поведали миру правду об этом необыкновенном человеке. И в августе 1946 года Д.М. Карбышеву было присвоено звание Героя Советского Союза (посмертно). С тех пор о нем написаны книги, его именем названы улицы, пароходы и даже малая планета под номером 1959. Все вроде бы известно, зачем же опять к нему возвращаться?.. И если нет новых фактов, о чем же можно сообщить читателю?..

Но это неверно, о генерале Карбышеве нужно писать и говорить снова и снова. Писать не ради новизны, а ради напоминания. «Мы не забудем никогда этих черных дней февраля 1945 года и просим вас, честные люди всей земли: никогда этого не забывайте!» — умолял Эмиль Валле. Но вот недавно Русская Православная Церковь за границей объявила генерала Власова «патриотом России». Да и в Отечестве все громче звучат голоса апологетов этого «патриота». В то же время «сказки» о генерале Карбышеве вызывают у кого­то кривые ухмылки. Зло называется добром, добро подвергается осмеянию — что же тут удивительного, если даже Иуда Искариот обзавелся ныне армией защитников. Вероятно, страдания во имя чести и достоинства находят все меньше понимания у современников.

Нам говорят сегодня, что России давно уже нет, что она исчезла сто лет назад. Что на ее просторах осталось одно большое недоразумение. Что русского народа тоже давно уже нет и что сброд, называющий себя его именем, это карикатура, побитые «совком» дурачки. Внимая этим словам, можно впасть в малодушие. Но... нам повезло: у нас есть Карбышев, который не позволит предательство принять за подвиг и окончательно растерять себя по отелям свободного мира. И неспроста светит нам звезда его имени.

Карбышев нужен сегодня едва ли не больше, чем нужен он был узникам концлагерей. Ведь убери Карбышевых — и кто напомнит современному человеку, что имя свое надо держать в чистоте? Вычеркни отовсюду Карбышевых — и кто объяснит, что такое достоинство?.. А что есть человек без имени и достоинства...





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0