Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Был ли Сталин русским государственником?

Михаил Борисович Смолин родился в 1971 году в городе Ленинграде. Окончил исторический факультет Санкт-Петербургского го­сударственного университета. Кан­дидат исторических наук. В 2010–2016 годах — заместитель директора РИСИ, начальник Центра гуманитарных исследований, в 2017–2021 годах — заместитель главного редактора телеканала «Царьград», с 2020 года — доцент МГИКа. Подготовил и издал более ста книг из наследия русских консерваторов, как церковных, так и политических. Автор 12 книг и более 700 статей. Член Союза писателей России.

1. Был ли Сталин русским государственником?

Левые, проведя ребрендинг образа Сталина, активно продвигают его на пьедестал идеального русского государственника. Дружно взявшись за эту неблагодарную работу, они превозносят его и как революционного вождя.

Хотя Сталин был всегда вторичен по отношению к таким великим демонам революции, как Ленин и Троцкий, его поворот к строительству коммунизма в отдельно взятой стране — итог неизбежного ослабления изначально взрывоопасного революционного заряда. Всеразрушительность революции и ее перманентная заряженность на другие страны Европы и мира постоянно слабела с годами, пока не умерла вместе с СССР. И Сталин в этом процессе первое слабое звено советского строя.

Сталину, первому из советских вождей, не хватило той изначальной максималистской коммунистической веры в мировую революцию, которой жили Ленин, Троцкий и другие первые большевики. Он слишком ценил власть в отдельно взятой стране, чтобы рисковать ей, пытаясь поймать ускользающую «синицу» мировой революции. Хотя он и не отказывался от самой доктрины.

Что же касается его внутренней политики, то к тем минам замедленного действия, которые взорвали Советский Союз, Сталин имел самое непосредственное отношение. Именно он один из главных творцов советской национальной политики и федеративной организации государства.

Как признанный партийный специалист в межнациональных отношениях, он является творцом так называемой коренизации.

В чем ее суть? Если коротко, то суть коренизации в разнообразном развитии национальных меньшинств. Продвижение их представителей во власть, перевод образования, делопроизводства и средств массовой информации на местные языки, устройство территориальных национальных автономий.

Идеологической основой «коренизации» стала провозглашенная 15 ноября 1917 года Декларация прав народов России.

Еще в 1920 году И.В. Сталин в своей статье «Политика советской власти по национальному вопросу в России» предложил «поставить школу, суд, администрацию, органы власти на родном языке».

А уже в своем выступлении на X съезде РКП(б) в 1921 году он заявил: «Нельзя идти против истории. Ясно, что если в городах Украины до сих пор еще преобладают русские элементы, то с течением времени эти города будут неизбежно украинизированы».

Так что сегодняшним левым «патриотам» надо выбирать либо украинизатора Сталина, либо поддержку русского Донбасса. В 1937 году на советской Украине выходила только одна областная русскоязычная газета — «Социалистический Донбасс». Украинизация при Сталине носила тотальный, жесточайший характер.

Именно при Сталине появился тот самый продукт советской пропаганды — украинец, который сегодня убивает русских в Новороссии.

Сталину же мы должны быть «благодарны», что на месте русского Туркестана в 1924 году появились Узбекская и Туркменская республики, а в 1929-м образована Таджикская республика.

В дальнейшем, в 1936 году, Сталин вычленил из РСФСР Киргизскую республику и в том же году создал еще четыре отдельные республики: Казахскую, Армянскую, Азербайджанскую и Грузинскую.

Можно напомнить и слова сталинского народного комиссара просвещения П.А. Тюркина, который в 1938 году заявил, что во многих национальных школах Киргизии, Туркмении, Таджикистана и Узбекистана русский язык «совершенно не преподается». Становится понятно, почему в 1941–1942 годах солдаты, набираемые из этих республик, плохо понимали своих командиров.

И в заключение хочу отметить, что объединение Германии впервые предложил не Горбачев, а все тот же Сталин, в 1952 году.

Так что Сталин был для нашей государственности не Отцом, как наши Православные Государи, а злобным насильником.

Не верьте левым пропагандистам. Невозможно творить правое дело левыми благоглупостями.


2. Национализм как пристрастная любовь

Поговорим о национализме. Это понятие часто наполняют словом «кровь». Для меня национализм связан больше со словом «любовь».

Человек, лишенный всякой к себе любви, не может любить никого из других людей. Это чувство ему незнакомо. Ведь недаром заповедь «возлюби ближнего» имеет критерием этой любви сравнительный ход мысли: «как самого себя». Значит, для того чтобы любить еще кого-то, надо любить и себя самого.

Христианство даже в отношении Создателя любовь к Нему сравнивает с любовью к самому себе. Люби Бога больше, чем самого себя. Поэтому, не любя свою почву, свою нацию, невозможно научиться хотя бы даже уважать других. Так же как невозможно любить всякого ближнего, пока не научишься любить всякого родственного тебе.

Таким образом, любовь к родственному по крови является ступенью в достижении христианской любви к ближним, а национализм в целом — любовью, подобной всякой личной любви родственников друг к другу.

Любовь к родному естественна, присуща с рождения у любого духовно и физически здорового человека. Любовь к своему народу, к своему государству действительно сродни любви к женщине — любви, выделяющей из множества — одного, из разнообразия — лишь свое, родственное.

Рождаясь на свет, человек принимает определенные обязательства в любви к своей нации, как бы обручается с ней. С возрастом человек может и «не обвенчаться», нарушить верность своей нации, что означает разрыв с родственным, добровольное изгойство.

Безусловно, такая любовь пристрастна, то есть избирательна и субъективна, но она естественна и другой быть не может. Как не может не быть избирательна и пристрастна любовь к своей жене, к собственным детям, признаваемым самыми лучшими лишь только потому, что они твои.

Национализм — это любовь к единокровно ближнему. Это начальная школа любви к самым близким — родственно-кровно близким. Как любовь в семье педагогически полезна для укрепления в любви христианской, так любовь к нации столь же полезна для возрастания в любви ко всем людям.

Если человек не может любить членов своей семьи, единокровных братьев, то любовь ко всем, любовь, достигающая идеала христианской любви к ближнему, абсолютно недостижима. Можно сказать, что это ступени. Если ребенок, вырастая, не любит своих родителей, не испытывает добрых чувств к своим родственникам, если взрослый человек не любит своего земного Отечества, своих ближних по нации, то о какой любви ко всем ближним, ко всем людям можно говорить?

Христианская любовь к ближним основывается на изобилии желания добра вообще и любви к Богу.

Но христианская любовь не рождается из секулярной философии интернационализма или либеральной доктрины всеобщего равенства. Не достаточно просто понимать, что надо хорошо относиться к окружающим тебя людям. Без любви можно только терпеть тех, кто тебе не близок.

Нации и люди равны в том, что Христос одинаково хочет всем спасения, а не в том, что нет никакой разницы между белыми и черными, немцами и папуасами, Россией и США, умными и глупыми, добрыми и злыми.

Любовь к нации — это из области инстинктивного восприятия. В его мир абсолютно погружаться не полезно, но и терять его — опасно для жизни общества.

Национализм неплохой строительный материал для общества, желающего сохранять хорошие взаимоотношения между своими гражданами. Но в национализме главное смысловое наполнение этого понятия. А значит, существуют правильные и неправильные национализмы. Хорошие межнациональные отношения нельзя создать из безразличия к своему родному, без любви к своим.


3. А потому что Исаакий нужно давно отдать

Богоборцы, судя по всему неосознанно, вписали взрыв в свою либеральную повестку твитом Олега Кашина: «А потому что Исакий не надо было трогать». Жалкий русскоязычный специалист в рыбопромысловом судовождении — единственное образование Кашина, — конечно, не знает, что «Исаакий» пишется через две буквы «а». Да, собственно, это нормально. Почем ему знать об этом?!

Судя по твиту, посвященному теракту, неадекватность Кашина — это уже пожизненный диагноз. И вспоминать Кашина незачем, если бы не одно «но». Наряду с его неадекватностью, он откровенен в своих текстах, как тот самый пьяница, у которого на языке то, что остается спрятанным в головах «умных» либералов.

Вспоминается статья Кашина «Спасти православие от православных» (от 3 мая 2006 года), где он после неудавшегося гей-парада, разогнанного православными активистами, предлагал создать «заповедник», то есть новый концлагерь, для православных.

Ему не понравилось, что граждане православного вероисповедания выразили свое неприятие публично афишируемой содомии. А может быть, он и лично «пострадал» в тот первомай, — говорят, педики несносно обидчивы. Кто его знает...

Но как бы там ни было, а разгневанный Кашин в своей статье нарисовал тогда картину жутко знакомого будущего для Православия в России. Он уверенно предрек новый снос храма Христа Спасителя, рассудив, что «мы обречены на вечное движение по кругу — от разрушаемых храмов и расстреливаемых священников до ненавистного всем толстопузого попа», и что, «если все будет продолжаться именно так, не за горами и появление новых Союзов воинствующих безбожников, и массовый снос храмов».

Вот только представьте себе всю неадекватность: из-за сорванной гей-тусовки — грозить разрушением храмов, расстрелом священников и восстановлением «заповедников». Чем не иродиадова ненависть?

Попутно наш «свободолюбец» воспел славное и «тихое» атеистическое житье при советской власти, при котором: «Если не зацикливаться на малоприятном периоде антицерковных гонений первых лет советской власти (а также времен позднего Хрущева), можно констатировать, что атеизм Советского государства в полной мере устраивал все общество».

Нашел же слова, чтобы передать свое ощущение, — «зацикливаться» и «малоприятно»! А ведь это мечты практически целого слоя либералов — духовных наследников большевистских комиссаров.

Теракт в Питере огромная трагедия, и с ней наши правоохранительные органы обязательно справятся. Новейшие варвары — современные террористы опасны только слабому, бездуховному обществу.

Хочу верить и надеюсь, что наше общество не уподобится тому царю-еретику, который проходил со своим войском мимо кельи Исаакия Далматского и которому преподобный восклицал: «Куда идешь, царь, воюющий против Бога и не пользующийся его помощью? Ведь Он-то и подвиг против тебя варваров — за то, что ты... славословящих Бога изгнал из святых храмов».

Необходимо, не обращая внимания на стенания либералов, расстаться наконец с советским атеистическим прошлым, воссоединить историческую Россию с Россией современной и передать все здания, всех церковных «детей» из «музейного детдома» — домой, в лоно Матери Церкви.

В противном случае, отвергая помощь Божию, о которой говорил преподобный Исаакий Далматский, мы можем как общество пасть под ударами усиливающегося нового варварства. Борясь с терроризмом, надо прежде всего восстанавливать христианский облик нашего постсоветского общества, иначе оно вконец одичает и будет состоять из одних кашиных и джалиловых.


4. В чем же суть «украинской» болезни?

Любую болезнь, и «украинство» здесь не исключение, можно описывать очень многословно, но есть у каждой какая-то главная причина, сердцевина болезни. В «украинстве» это кризис религиозного сознания.

Ослабленное десятилетиями советского атеизма и украинизации, сознание малорусского населения попало под жесткий пресс западноукраинской и католическо-униатской пропаганды.

На место «советской веры» пришла «вера украинская». Вера в то, что Украина одновременно принадлежит и православному, и католическому миру. В униатской церкви, истовой хранительнице и проводнице «украинства», даже видят особое соединение Востока и Запада.

Воистину, такая позиция не что иное, как перепев шевченковского призыва: пусть уничтожится Православие («Церков-домовина»), но «встане Украина». Такая постановка вопроса выводит нас на главную дилемму «украинства», которую можно сформулировать так: либо Православие, либо Украина; либо южнорусское население сохранит Православие, либо станет «украинцами».

В религиозной жизни Украины все оценивается по самостийной шкале преданности «украинству». Если какое-то религиозное образование поддерживает «украинский проект» — оно хорошо, если нет — его надо «украинизировать», а ежели оно не поддается этому — то уничтожить.

«Украинство» ставится выше веры религиозной, «украинство» как бы «обожествляется», становится религиозным культом самостийника, мерилом добра и зла. Это глубочайший религиозный кризис, это вторичное одичание — одичание неоязыческое.

«Украинство» — это возрождение языческой дикости, помноженной на степную вольницу.

«Украинство» как идеология национального раскола поставило под вопрос единство православного русского мира, и мы находимся сегодня в сложнейшем положении, когда одна часть нации, сознание которой затуманено самоубийственными фантомами, выступает агрессивно против другой.

Нам нужно помочь людям на Украине побыстрее переболеть «украинством» и получить новый иммунитет от всевозможных местечковых, хуторских самобытностей, возводящих свои узкоэтнографические установки в универсальные принципы для сорокамиллионного населения.

«Украинцами» не рождаются, ими становятся путем долгой обработки. «Украинизации», собственно, были бы не нужны, если бы «украинцем» можно было просто родиться. Убежденный «украинец» — это тот, кого убедили, что он лучше, чем русские, а значит, другой. А в сложные, смутные времена считать себя другим очень удобно: можно ускользнуть от давления, от необходимости предпринимать усилия для возрождения своей общей Родины и благоустраивать в региональной тиши свою личную хату, делая вид, что, собственно, никогда не имел отношения к поругаемой врагами матери.

Это опасно не только для России, но и для всех окружающих «Украину» народов. Все это — «рукотворное» украинофильство, перманентно разрушающееся и восстанавливаемое в сознании людей посредством «украинизаций».

«Украинский проект» не жизнеспособен прежде всего из-за духовной узости «украинства». Он обязательно рухнет, так же как и все искусственные образования типа советского «ГДР» или «советского народа».

Будучи само раскольническим движением, «украинство» не способно соединить разные регионы под своей эгидой. «Украина» не является империей и даже обычной европейской государственностью. Это анархическая гетманщина, раздираемая «украинскими» неомагнатами-олигархами. Отсюда и расколотость общества «Украины» на большинство, относящееся индифферентно к мифам «украинства», и фанатичное меньшинство, готовое уничтожить или подчинить себе полмира для торжества «украинского порядка».

Жителям «Украины» надо твердо выбрать Православие, и тогда русское солнце взойдет на русском юге.


5. Монархия и русская самобытность

Вот уже несколько веков русский консерватизм настаивает на самобытности Русского Самодержавия как религиозно-политического принципа властвования.

В чем же состоит особенность Самодержавной власти?

Самодержавие, как власть «непосредственного волеизъявления», не может быть исчерпано точным юридическим определением.

О Самодержавной власти можно сказать, что это власть, стоящая выше всех частных интересов, и потому власть социально нейтральная, уравновешивающая разнонаправленные стремления в обществе. А потому самобытнейшей и наиважнейшей функцией Самодержавной власти являются ее надправные действия в чрезвычайных ситуациях для государственного управления. Государь, действуя по «царской прерогативе» (термин Льва Тихомирова), лично ответствен за выход из тех чрезвычайных ситуаций, в которые попадает государство и которые никак не могут быть предусмотрены обычным законодательством, рассчитанным на результативное функционирование только в режиме стабильного и устойчивого общества.

Право в государстве отвечает за поддержание разумного уровня следования в обществе таким понятиям, как добро, правда, справедливость, закономерность, в том их понимании, какое сложилось в этом обществе. В ситуации же, когда решается вопрос о его существовании как человеческого сообщества, верховная власть обязана результативно отстаивать целостность государства, мобилизуя свои дополнительные властные возможности, не обращая внимания на писаные законы. Это глубокое отличие Монархии от республики, где писаный закон как бы обожествляется. Лаконичным выражением сути республики является жесткая римская поговорка: «Пусть рухнет мир, но восторжествует закон». Монархия больше склонна сохранять мир, потому и дольше существует в человеческих обществах, чем республика.

В Монархии, в отличие от любой другой власти, есть что-то глубоко личностное, человеческое, понятное и родное для русского человека, но одновременно — в области исполнения своих державных обязанностей — и что-то неимоверно возвышающееся над жизнью простого человека, несоизмеримое со значением жизни этого простого человека — несоизмеримое, как жизнь полководца и рядового солдата.

С одной стороны, нацию привлекает в Монархии то, что Царская Семья, как и все ее подданные, живет семейной жизнью с по-человечески всем понятными личными горестями и радостями: так же как и у всех, в царских семьях рождаются дети, женятся молодые, умирают старики и т.п.; с другой стороны — нация видит, что при общей всем семьям (в том числе и царской) обыкновенности воспроизведения «рода людского» по заповеди «плодитесь» весь круг личностных и семейных интересов в семье Царской подчинен главному — царскому служению на посту главы государства и нации.

Это сочетание обыкновенности Государей в семейной жизни и уникальности в служении государственном делает их одновременно и личностно понимаемыми, и метафизически почитаемыми.

В республике подобной метафизики власти нет, в ней господствует лишь физика количества, поддерживающего или просто открыто не бунтующего большинства; в ней (как в типе власти) личностное начало ослаблено, у нее, как правило, нет своего лица (человеческого, персонифицированного), нет человеческой связи с нацией, ее нельзя любить как личность — так, как можно любить Царя.

В Монархии власть, одним из главных принципов которой является династичность, входит с нацией в самую крепкую связь — связь общей истории. На каждого представителя царствующей Династии нация, кроме личного отношения к делам и личности конкретного царствующего Государя, распространяет еще и отношение, выработанное к его предкам. Связь, переходящая в родственность подчинения и властвования, устанавливается глубже и сильнее.

Таким образом, желающие нашей стране цветущей самобытности и государственной суверенности должны выступать за Русское Самодержавие.


6. Двухсотлетний юбилей Константина Аксакова

В этом году мы празднуем двухсотлетие со дня рождения Константина Сергеевича Аксакова, историка, поэта и славянофила.

Он родился в многодетной семье русского писателя Сергея Тимофеевича Аксакова (в семье было шесть сыновей и восемь дочерей). Уже пятнадцати лет от роду он поступил в Императорский Московский университет, на словесное отделение.

В университете попав в кружок западника Станкевича, он чуть не потерял любовь к Родине из-за критиканства, царившего в нем. Но знакомство с Юрием Самариным, а вскоре и с Алексеем Хомяковым ввели его в круг славянофилов, где он стал своим.

Как историк Константин Аксаков полагал Православную веру высшим и даже «всем смыслом» жизни русского народа. Особенностью его историософской концепции было различение понятий «Земля» и «Государство». Их соотношение и разницу Константин Аксаков определял следующим образом: «Государству — неограниченное право действия и закона, Земле — полное право мнения и слова». Он подметил глубокую психологическую особенность русского характера — отсутствие желания властвовать или стремиться к власти, характерную для монархически ориентированных наций.

Константин Аксаков был хорошим поэтом, на его стихи писали свою музыку такие великие композиторы, как П.И. Чайковский. Многие, наверно, вспомнят популярную детскую песенку «Мой Лизочек» (1881).

Будучи тонким философом-лингвистом, Константин Аксаков утверждал что «слово есть дух, воплотившийся в звуковую плоть». Он посвятил всю свою жизнь изучению русского языка.

Смысл и основу своих филологических работ сам К.С. Аксаков формулировал следующими словами: «Вместе с нашествием иноземного влияния на всю Россию, на весь ее быт, на все начала, и язык наш подвергся тому же; его подвели под формы и правила иностранной грамматики, ему совершенно чуждой, и, как всю жизнь России, вздумали и его коверкать и объяснять на чужой лад. И для языка должно настать время освободиться от этого теснящего ига иностранного... Да возникнет же вполне вся русская самобытность и национальность!.. Где же национальность шире русской? Да освободится же и язык наш от наложенного на него ига иноземной грамматики, да явится он во всей собственной жизни и свободе своей!..»

Мощь личности К.С. Аксакова, рано умершего (43 лет от роду), сегодня еще недостаточно ясна, поскольку очень большое количество им написанного до сего дня ждет своего опубликования. Однако мы имеем красноречивые свидетельства о нем современников, даже и идейных антагонистов, которые отдавали глубокую дань восхищения старшим славянофилам, в том числе и Константину Сергеевичу Аксакову.

Так, например, в своем знаменитом некрологе на смерть К.С. Аксакова Герцен писал: «...больно людям, любившим их, знать, что нет этих деятелей, благородных, неутомимых, что нет этих противников, которые были ближе нам многих своих... Киреевский, Хомяков и Аксаков — сделали свое дело... С них начинается перелом русской мысли... Да, мы были противниками их, но очень странными. У нас была одна любовь, но не одинакая. У них и у нас запало с ранних лет одно сильное, безотчетное, физиологическое, страстное чувство, которое они принимали за воспоминание, а мы за пророчество, — чувство безграничной, охватывающей все существование любви к русскому народу, к русскому быту, к русскому складу ума. И мы, как Янус или как двуглавый орел, смотрели в разные стороны, в то время как сердце билось одно».

Старых авторов, классиков консерватизма, надо читать обязательно. Они дают ни с чем не сравнимый запал настоящего чувства любви к Родине и жажды послужить ей своей деятельностью.


7. Свержение Самодержавия — значительная потеря для страны

«Левада-Центр» провел опрос населения под названием «Октябрьская революция». Цифры, как всегда у «Левада-Центра», противоречивые.

Попробуем их проанализировать.

На главный вопрос, сформулированный «Левада-Центром», о том, нужно ли ворошить старое и разбираться со своей историей или нет, большинство в 44% ответило, что нужно знать об Октябрьской революции больше, чтобы не повторять ошибки прошлого.

Это огромный процент для нашей страны. Желание разобраться в своем прошлом, причем для того, чтобы правильно двигаться дальше, — абсолютно здоровый подход.

При этом есть небольшой рост тех, кто считает, что избежать Октябрьской революции было можно (в 2006 году 31%, в 2017-м 32%).

Произошло также резкое увеличение тех, кто считает, что Октябрьская революция является результатом деятельности врагов русского народа (в 1990 году их было всего 6%, в 2011-м — 11%, а в 2017 году уже 20%).

Рост наблюдается и среди тех, кто на вопрос «Как вы считаете, был ли законным приход “большевиков” к власти в 1917 году?» отвечает, что приход большевиков был незаконен. Таких в 2003 году было 37%, при 19% воздержавшихся, а в 2017-м — уже 45% при таком же количестве воздержавшихся от ответа.

49% респондентов согласились, что Октябрьская революция нанесла серьезный урон русской культуре, при 10% затруднившихся ответить на этот вопрос. А 48% согласились, что Октябрьская революция нанесла серьезный урон русскому крестьянству, опять же при 10% затруднившихся с ответом.

Подавляющее большинство (69%) утвердительно ответило на вопрос о том, нанесла ли Октябрьская революция серьезный ущерб религии и Церкви, при 12% воздержавшихся.

Рост количества монархистов в нашей стране подтверждает и цифра утверждавших, что свержение Самодержавия стало значительной потерей для страны. Таких людей в 2017 году стало 34%. Это более чем трехразовый рост по сравнению с 1990 годом (11%).

Еще большее количество респондентов заявило, что считают значительной потерей для страны исчезновение дворянства. Таковых в нашей стране в 2017 году 42% при 14% затруднившихся. В 1990 году их было всего 30%.

Тенденцией здесь, пожалуй, является следующее. Люди, затруднявшиеся с ответом, со временем начинали переходить на позицию признания значительных потерь в результате революции.

Одним из самых интересных вопросов был следующий: «Представьте себе, что октябрьская революция происходит на ваших глазах. что бы вы стали делать?» На него было несколько вариантов ответов.

Сегодня активно поддержали бы большевиков всего 12%, в 1990 году таких было 23%. Активно боролись бы сегодня с большевиками — 8%, в 1990 году таких было всего 5%. При этом 14% сказали, что уехали бы за рубеж с приходом к власти большевиков.

Интересно также, что всего 4% предпочли бы жить в годы сталинских пятилеток.

Опрос «Левада-Центра» «Октябрьская революция» и ВЦИОМА «Монархия для России: сто лет спустя» показал, что 28% за Монархию и 37% за Монархию среди жителей Москвы и Санкт-Петербурга подтверждают цифры друг друга.

Примерно треть населения видит свое будущее и будущее своей страны в возрождении исторической государственности. Это становится все более осязаемым консенсусом в нашем обществе.


8. Обидчивая русофобия и радикализация оппозиции

Любитель свободы слова и, вероятно, свободы печати яблочник Сергей Митрохин пожаловался на телеканал «Царьград» в журналистский «общественный суд», в общественную коллегию по жалобам на прессу.

Митрохин, посвятивший последние годы борьбе со строительством храмов в Москве, резко выступал против «Закона о защите прав верующих» и грубо высказался о священниках и лично о патриархе, за что и попал в рейтинг русофобов.

Действуя неадекватно, оскорбляя патриарха, священников и в целом верующих, он нисколько не замечает собственной несуразности. И требует, чтобы его не называли русофобом.

У нас любят порассуждать о том, что в России две беды — дураки и дороги. Сентенция сия констатирует чуть ли не наибольшие проблемы страны. Не отвергая наличия определенного количества дураков (особенно много их выращено было в советские и либеральные годы) и плохого состояния дорог, более серьезной проблемой современной России является другой разрушительный дуэт. Дуэт этот состоит из богоборчества и русофобии. Дуэт несуразнейший, но всецело поглощенный своей манией уничтожения Православия и России.

Как в любом обществе большинство составляют люди нормальные, более или менее совестливые и законопослушные, так меньшинство всегда остается недовольным и ведет подрывную работу во имя очередного варианта «светлого будущего».

Православие в России всегда воспринималось этим агрессивным меньшинством как вражеская идеология, а сама Россия и русские — как самые отвратительные ее приверженцы.

Либеральная демократия, как прямая наследница большевистской ненависти, сменив у власти разложившуюся партию и попутно разрушив Большую Россию, на оставшихся землях Российской Федерации решила продолжить старую, но не добрую коммунистическую традицию ненависти ко всему русскому.

Богоборчество в сегодняшней России продолжает огрызаться на наши святыни, а русофобия — потрясать своей ненавистью.

Пока богоборчество не будет осажено, а русофобия не будет запрещена и наказуема, все наши благие рассуждения об устойчивой государственности останутся бессмысленны.

Ситуация же пока сложилась прямо по знаменитой фразе Михаила Меньшикова времен первой русской революции 1905 года: «паралитики от власти вяло борются с эпилептиками от революции». Пора освобождаться от «паралитики» ничегонеделания и начинать выводить «эпилептиков» из состояния революционного припадка. Эпоху революций в России можно преодолеть только через изживание основных «освободительных» пороков — богоборчества и русофобии. Дух «комиссаров в пыльных шлемах», этих неотпетых покойников революции, должен быть окончательно выветрен из нашей страны. Он должен быть вне закона, как нацизм в Германии, поскольку носит человеконенавистнический характер и обагрен кровью миллионов невинных людей.

С моей точки зрения, подобная радикализация нетрадиционного спектра политических сил подогревается определенными «реваншистскими» ожиданиями, связанными с новыми выборами. Нетерпимость и недовольство связаны прежде всего с ограничениями (зачастую чисто формальными) «свободных» проявлений этого меньшинства. Им трудно смириться, что после «праздника свободы» и «торжества демократии» 90-х годов общество и власть предлагают им быть скромнее в отправлении своих противоестественных потребностей.

Некоторым особо оголтелым либерально-демократическим товарищам, которых телеканал «Царьград» собрал в своем рейтинге русофобов, было бы настоятельно необходимо научиться правилам бесконфликтного общежития. Искренне желал бы им этого. На сегодняшний же день можно лишь констатировать, что они опасно заигрались в нашей стране и что всему когда-нибудь приходит свой предел.


9. Переход на латиницу Казахстана

12 апреля 2017 года Нурсултан Назарбаев определил, что к концу 2017 года Казахстан откажется от общей с нами кириллицы и будет переходить к использованию латиницы.

Акт, безусловно, недружественный для России. Государство Казахстан, вступающее с нами в различные содружества, хочет в языковом и культурном плане быть ближе странам Запада.

Современная попытка перейти на латинский алфавит для казахского языка не первая.

Первая попытка была при советской власти, всячески боровшейся с «великодержавным русским национализмом». Комитетом по новому алфавиту при ЦИК СССР был разработан так называемый «единый тюркский алфавит», для всех тюркских народов, на базе латиницы.

Алфавит, с некоторыми модификациями, специфичными для казахского языка, официально использовался с 1929 по 1940 год.

Сегодня латинский алфавит неофициально используется казахской диаспорой в Турции, на базе турецкого алфавита. Также казахской диаспорой применяются суррогатные латиницы и в других странах Европы и США.

Само предложение Назарбаева, собственно, не является новостью, перевод на латиницу его давнишняя идея. Еще в 2006 году, выступая в Астане на XII сессии Ассамблеи народов Казахстана, Назарбаев сказал, что «нужно вернуться к вопросу о переходе на латиницу казахского алфавита».

Думаю, что переход на латиницу — это политическая игра Назарбаева. Он хочет быть лидером тюркского мира, хотя бы на постсоветском пространстве. В Казахстане создана тюркская академия, расположенная в Астане. Президентом этой академии стал бывший ректор Кокшетауского университета Ибраев, один из инициаторов перевода казахского языка на латиницу. Тесные связи с Турцией, Азербайджаном и Узбекистаном в последние годы предполагают для руководства Казахстана развитие латиницы.

Так же сильны и настроения, связанные с так называемой «деколонизацией», с «освобождением от рабства России», «зависимости от России».

Думаю, что Казахстан столкнется с большими трудностями на этой недружественной нам дороге. Во-первых, знание казахского языка и так не блестящее внутри самого Казахстана. А переучивать надо всю нацию, с детского сада. Многие будут недовольны. И не только русские и русскоязычные, но и казахи старших поколений.

Во-вторых, будет очень сложно в одночасье перевести на латиницу учебные пособия, художественную литературу начальной, средней школ, затем высших учебных заведений, если завтра заменить письменность на латиницу.

Для России переход Казахстана на латиницу плох еще и в связи с нашими тюркскими народами, которые также будут смотреть на этот процесс и вспоминать советские истории перевода татарского и башкирского языков на латинский алфавит в 20–30-х годах ХХ столетия.

Надо вспомнить и 90-е годы, когда в Татарстане попытались перейти на латиницу. В 2000 году в Татарстане была осуществлена еще одна попытка принять новый вариант латиницы, приближенный к современному турецкому алфавиту. В 2002 году он был запрещен Конституционным судом РФ.

Жалко, что в своих отношениях с Казахстаном, в переговорах по экономическим и политическим вопросам мы не ставим вопрос духовного, языкового и алфавитного единства. Только оно и может в дальнейшем продвигать интеграционные процессы на постсоветском пространстве.


10. Бессмысленность террора: вчера и сегодня

Террористические акты становятся обыденностью в современном мире. В Россию террор пришел рука об руку с революционными идеями еще в XIX столетии.

Убивать своих политических или религиозных противников террористы в нашей стране считали правильным еще со времен декабристов, ставивших задачу физического уничтожения всего Дома Романовых. Далее идеологически террор оформился и был опробован народовольцами, а впоследствии развит другими революционными партиями до вполне массовых масштабов. Так, с 1901 по 1911 год жертвами революционного террора стали около 17 тысяч человек.

Большевики, взяв власть в свои руки, провели массовый «красный террор», по сути, не прекращавшийся в отношении антисоветских — или считавшихся антисоветскими — элементов до смерти Сталина.

В Российской Федерации в основном действует исламский терроризм. Так, в период с 1994 по 2004 год в России от терроризма погибли 2111 человек.

Иными словами, проблема основательная и время от времени возвращающаяся в наше общество своими кровавыми актами.

Террористы желают изменить мир, и теракты для них — это метод воздействия на общество и власть.

Террористические акты часто производят сильное впечатление. Но уместно задаться вопросом: а террор как способ воздействия на общество и власть является силой или слабостью тех, кто хочет переустроить наш мир по своим шаблонам?

Где-нибудь в какой-нибудь стране террор приводил к желаемым террористами результатам? Были отдельные тактические успехи террористов, как в Буденновске. Но в целом террор оказывался не способным переустроить общество по желаемым террористами лекалам.

Террор неэффективен. Сама идея террора рождается из слабости тех, кто организует террористические акты. Есть две причины слабости, толкающие те или иные силы на путь террористической деятельности. Первая причина — это малочисленность самих террористов, не способных вести другую политическую деятельность. Вторая причина — малый положительный отклик на деятельность террористов в обществе, в котором они действуют.

В определенном смысле террор — это признание террористами своей беспомощности, неумения, нежелания воздействовать или менять общество другими средствами, кроме убийства.

Террор часто становится самоцелью. Террористов прельщает больше всего сама разрушительная сторона акций.

Ими чаще всего двигают либо жестокость, либо нетерпеливость. И здесь в качестве иллюстрации лучшими цитатами будут тексты основоположника европейского современного терроризма Карла Гейнцена, что «тот ненастоящий республиканец, кто с радостью не отдает свою жизнь для уничтожения миллиона варваров», и нашего народовольца Андрея Желябова о том, что «история движется ужасно тихо, надо ее подталкивать...».

Эти жестокие убийцы и романтические «подталкиватели» истории встречаются и у левых, и у исламистских террористов. Это общая для всех террористов нетерпимая и не имеющая терпения психология.

Террористическая идея абсолютно ложна, так как реальная политическая деятельность, способная ниспровергнуть тот или иной режим, не нуждается в массовых политических убийствах. А если у какой-либо политической группы нет достаточных сил для политического переворота, то и политические убийства, и террористическая деятельность ни к чему не приведут.

Террора не стоит бояться, он не стоит нашего страха. Он не имеет смысла, им занимаются слабые и трусливые люди.

Запугать терактами какое-либо правительство никогда не удавалось. Именно поэтому собственно террор либо не нужен, либо бессилен серьезно воздействовать на общество.


11. Имперский зубр Николай Евгеньевич Марков

Вспомним настоящего имперского зубра — русского консервативного политического деятеля Николая Евгеньевича Маркова, родившегося в 1866 году.

Очень немногие политики могут похвалиться тем, что современники и потомки связывают с его фамилией целое политическое направление, целое политическое мировоззрение. Редко кто из идейных деятелей может стать персонифицированным символом, выразителем политических «чувствований», чаяний миллионных масс своих сограждан настолько, чтобы его противники могли обращаться к нему как к олицетворению этих политических принципов.

Николай Евгеньевич Марков стал таковым, несмотря на то что о нем не написаны биографические сочинения, не защищены научные диссертации, не оставлены многочисленные воспоминания его современников.

Он был одним из известнейших людей Империи начала XX века, фамилия «Марков 2-й» являла собой один из ярчайших синонимов русского монархизма и особо ревностного, ригористского служения политическому принципу Самодержавия. Православное прямодушие, дворянская честь и национальная мощь слились в этом человеке с удивительной степенью концентрации, которая поражала и восхищала, удивляла и страшила его современников — как союзников, так и противников.

Н.Е. Марков был многолетним символом сопротивления революции, так называемому «освободительному движению», как в России, так и в послереволюционной эмиграции.

Он был высок, массивен, красив, лицом и особенно взглядом похож на Петра I. Об удивительной схожести Н.Е. Маркова с первым русским Императором говорили многие видевшие и слышавшие его громогласные речи. На его выступления в Государственной думе ходили как на грандиозные политические события. Его речи были полны красивых образов, тонких сравнений, блестящих проникновений в суть обсуждавшихся проблем, его политические выпады всегда отличались острым сарказмом, что завлекало не только нейтральных слушателей, но даже и политических противников, не раз аплодировавших и кричавших ему: «Браво, Марков!»

Он любил Родину «не как государствовед, а как государстволюб» и был в Государственной думе законодателем, для которого писаный закон никогда не являлся абсолютной аксиомой бытия, должной сохраняться даже ценою разрушения всего русского мира. Высшим смыслом его политической деятельности была целесообразность той или иной меры для поддержания положительных начал жизни русской нации и могущества имперской государственности.

«Дикость», «бездарность» и «мракобесие» лидеров правых дореволюционных партий и союзов являются не подвергаемым критике убеждением в сознании людей, принявших на веру «исторические истины», писанные либеральными и коммунистическими исследователями политической истории XX столетия. Порой при чтении столь глубоко партийно-пристрастных историков и политиков начинает казаться, что, говоря о правых, они описывают мир зоологии, мир животных.

А между тем в реальной исторической действительности правые не были замешаны ни в терроре, ни в кровавых массовых расстрелах, ни в подрыве государственной власти, ни в измене, ни в получении денег от иностранных правительств и инородных сообществ для достижения своих политических целей, в чем активно участвовали все их политические противники — начиная с октябристов и кадетов и кончая социал-демократами и эсерами. На самом деле «союзники» были теми преданными верноподданными своего Государя и добропорядочными гражданами Российской Империи, которые с первыми годами XX столетия вдруг ощутили страшную опасность надвигающейся революции, краха всего того образа жизни, которым они жили, разрушения всего того, что было для них свято, значимо, дорого; они были самыми чуткими охранителями тысячелетней традиции Православной цивилизации.

Будем помнить людей, достойно проживших свою жизнь и отдавших все силы на борьбу с революцией, разрушившей Империю.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0