Что-то пронзительное назойливо лезло в самый мозг. Хотелось заткнуть уши, накрыться подушкой, спрятаться под одеяло, лишь бы избавиться от этого навязчивого электрического звона.

— Проснись! Проснись же ты, наконец!

Сергей с трудом разнял слипшиеся веки. Жена, сидя рядом на диване, с силой трясла его за плечо.

— А? Что? — пытался врубиться Сергей. — Что, утро уже? Пора вставать?

Отработанным движением он надавил на кнопку будильника. Но удивительно, звон не прекратился. В коридоре мелодичной трелью пел электрический звонок, кто-то дотошно, почти без пауз давил за дверью на черную кнопку. Сергей близоруко приблизил к лицу будильник. «Два часа ночи, — отметил он про себя, — в такое время в гости обычно не ходят». Накинув на плечи подвернувшийся халат жены, он босыми ногами пошлепал открывать дверь.

На пороге стоял комбатовский шофер.

— Товарищ лейтенант! — затараторил он. — Вас срочно вызывают в часть!

— Зачем? — наивно спросил Сергей (сон не оставил еще его затуманенную голову).

— Не могу знать, товарищ лейтенант! — бойко ответил шофер.

— Странно, — продолжал рассуждать Сергей, — в два часа ночи...

Но тут он перехватил взгляд солдата, устремленный куда-то поверх его плеча, в глубь квартиры. Сергей обернулся. Он увидел собственную жену в элегантной ночной сорочке с завораживающим вырезом спереди, стоящую босыми ногами на холодном линолеуме коридора и жадно вглядывающуюся в дверное пространство.

— Сейчас выйду! — Сергей бесцеремонно захлопнул дверь перед носом посыльного.

— Ну что ты вылезла?! — накинулся он на жену.

В душе у него поднималось гадкое чувство, будто кто-то чужой, посторонний дотронулся своими немытыми руками до чего-то чистого и нежного, принадлежащего только ему одному — Сергею.

— Я, наверное, тоже волнуюсь! — попыталась оправдаться жена.

— Ну, чего? Чего волноваться?! — Сергею никак не удавалось погасить раздражение. — Вызывают в часть, чего здесь такого? Я же замполит роты, офицер, в конце концов.

Обиженно хмыкнув, жена вернулась на диван, оставив его, облаченного в женский халат, посреди коридора.

На все вопросы шофер бубнил как попугай:

— Не могу знать!

«Может, он действительно ничего не знает, — подумал Сергей, — да нет, знает, скорее всего, это комбатовская выучка. Так или иначе, к чему эти расспросы, если через пять минут и без того все будет ясно».

Штаб одиноко сиял иллюминацией, как огромный лайнер, затерянный в черных водах ночного океана.

— Товарищ подполковник! — распахнув дверь комбатовского кабинета, Сергей сделал попытку доложить. Но, поймав предупредительный жест командира отряда, запнулся на полуслове.

Командир сидел не на своем привычном месте, а где-то сбоку, рядом с ним небрежно развалился замполит, в углу незаметно приютился его, Сергея, командир роты. На комбатовском же месте восседал комендант гарнизона. Безукоризненно выбритый и подстриженный, даже в это ночное время он казался свежим и бодрым, будто живое олицетворение плаката по форме одежды. Комендант читал какой-то документ. Присаживаясь рядом с ротным, Сергей догадался, что этот документ имеет самое непосредственное отношение к его ночному вызову.

— «...после этого, — бубнил комендант казенным, монотонным голосом, — угрожая холодным оружием и применив физическую силу, вышеуказанные военнослужащие совершили со мной по очереди половой акт, причинив при этом легкие телесные повреждения».

Откашлявшись, он закончил:

— «Копии заявления отправлены: военному прокурору, начальнику политотдела, начальнику милиции. Подпись Кудряшова Е.С.».

Воцарилась какая-то неестественная тишина, даже часы над комбатовским столом бесшумно мотали никелированным маятником. Молчание нарушил замполит.

— Ну, что? Допрыгались, голубки? — произнес он задумчиво. — Вставать надо, когда к вам старший по званию обращается! — повысил голос партийный босс.

Поднимаясь, Сергей понял наконец, зачем он понадобился посреди ночи: сейчас он выступал в роли мальчика для битья.

— Вы хотя бы отдаете себе отчет в происшедшем? — не унимался замполит.

Не сговариваясь, Сергей и ротный выбрали одинаковую тактику молчаливого созерцания пола.

— В вашей роте! Я подчеркиваю: вашими подчиненными! Сегодня ночью совершен акт группового изнасилования. Это происшествие... Да нет... — Замполит запнулся, подбирая более веское определение. — Это преступление! — наконец произнес он, нравоучительно подняв указательный палец. — Я еще раз повторяю: это преступление проходит по перечню номер один, и мы обязаны доложить о нем непосредственно министру обороны. А с вас...

Но закончить фразу ему не пришлось. В распахнутой двери появилась огромная «глыба», облаченная в сержантскую форму с красными погонами комендантского взвода.

— Товарищ подполковник! — «Глыба» оглушила присутствующих густым басом. — Разрешите обратиться к товарищу майору?

— Обращайтесь, — небрежно отмахнулся комбат, ему было сейчас не до уставных тонкостей.

— Товарищ майор! — Теперь «глыба» докладывала непосредственно коменданту. — Временно задержанные, в количестве трех человек, к следованию на гарнизонную гауптвахту готовы!

— Туалетные принадлежности, продовольственные карточки при задержанных имеются? — начал допытываться комендант.

Сержант изобразил на лице недоумение: мол, это же элементарные вещи, — вслух же гаркнул:

— Так точно!

Стекла в окнах слегка зазвенели. Глядя на него, замполит поморщился, но заговорил спокойно, без раздражения:

— Ну-ка, покажи нам этих героев дня.

В кабинет вошли три солдата в распущенных, без ремней шинелях с нелепо торчащими под мышками полотенцами и низко опущенными стрижеными головами.

— Ба-а-а! — протянул замполит. — Знакомые лица. Ткаченко, ты ли это? Вот это я понимаю: член комсомольского бюро — организатор группового изнасилования. А что? Звучит! Хорошая формулировка для партвзыскания, не правда ли, Сергей Николаевич?

Сергей съежился, последняя фраза была адресована ему. Что ответить, он не нашелся.

Но замполит уже завелся:

— Чего ты глаза-то воротишь? — наступал он на Ткаченко. — На меня! На меня смотреть, я сказал!

Подойдя вплотную, он бесцеремонно ухватился за нижнюю челюсть члена комсомольского бюро и сильно задрал вверх его голову.

— Когда бабу трахал, небось зенки не воротил?! — продолжал допытываться замполит. — Не воротил, я спрашиваю?! — зловеще прохрипел он сквозь зубы.

— Нихах, нех! — попытался ответить солдат, пальцы офицера крепко сжимали его щеки.

— А это у тебя что? — Не выпуская челюсти солдата, замполит неожиданно вцепился свободной рукой между ног комсомольского вожака. — Шишка выросла? — удивился он неожиданному открытию. Даже со стороны было видно, с каким усилием он сдавливал эту «шишку».

Ткаченко зажмурил глаза, пытаясь скрыть выступающие слезы.

— Так слушай меня, детка, — продолжал говорить он сквозь зубы. — Я тебе устрою отдых лет на десять, так что не расстраивайся: хозяйство твое тебе еще долго не пригодится.

Резко оттолкнув солдата к стене, он ополоснул из графина руки и стал тщательно вытирать их безукоризненно чистым носовым платком.

— Кстати, — спокойно спросил он у Ткаченко, — ты случайно не знаешь, что в зоне с насильниками делают?

Солдат промолчал.

— Не знаешь? Ну, хорошо, пусть для тебя это будет приятным сюрпризом.

Брезгливо бросив в урну платок, коротко приказал сержанту:

— Уводи!

Теперь наступила очередь «глыбы».

— Направ-во-о! — гаркнул сержант мощным басом.

Задержанные дружно повернулись.

— Отста-а-вить!

Задержанные повернулись обратно.

— Программу «Время» смотрели? — поинтересовался он у своих временных подопечных, подопечные промолчали. — У Мавзолея солдат видели? Видели! — Сержант пытался свой монолог превратить в диалог, поэтому сам же отвечал на свои собственные вопросы. — Я требую четкости при выполнении моих команд, а вы крутитесь как беременные бабы. Напра-а-а-во! — вновь прогремел бас.

Но не успели солдаты выполнить команду, как Ткаченко, сбитый огромным сержантским кулаком, полетел куда-то за сейф, переворачивая стулья и теряя туалетные принадлежности.

— Шагом марш! — скомандовал сержант, не обращая внимания на валявшегося у его ног комсомольского активиста. Следуя к выходу, он как бы между прочим схватил Ткаченко за шиворот и легко потащил в коридор, как нашкодившего пса.

— Ну, хватит, поизгалялись. — Комбат поднялся со своего места. — Давайте лучше подумаем, как будем выкручиваться из этой ситуации.

— Выход у вас один, товарищ подполковник, — вмешался в разговор комендант. — До восьми часов утра я хода этому делу давать не стану. Как вы будете ее уговаривать и что с ней делать, меня не интересует, но если гражданка Кудряшова Е.С. заберет свое заявление до указанного мной срока, считайте, что ничего и не было.

— Хорошенькое дело, — подал реплику замполит, — она ведь и в политотдел, и в прокуратуру накатала.

— Завтра накатает, — поправил комендант, — а пока оно в единственном экземпляре.

— Кудряшова, Кудряшова, — задумчиво повторял замполит. — Что это за особа такая и где ее искать среди ночи?

Комендант улыбнулся:

— Особа, как вы изволили выразиться, личность довольно известная и среди определенного контингента очень даже популярная. Имя «Мальвина» вам ни о чем не говорит?

— Что-о-о?! — проревел замполит, вскакивая со стула, будто ему в задницу саданули штык-ножом. — Эта... эта стерва накатала «телегу»? — Он обеими руками облокотился на стол, внимательно заглядывая в глаза к коменданту. — Да в гарнизоне пса шелудивого не найдется, который бы не побывал у нее в постели!

Улыбка скользнула по замполитовскому лицу, глаза заблестели от предвкушения быстрой развязки.

— Ну-ка, дайте мне ее писульку, я эту бумажонку лично, знаете, куда ей засуну?

Замполит сообщил присутствующим, куда он собирается засунуть заявление. Сергей еще ниже опустил голову, по лицу пополз предательский румянец. Положив в кожаную папку заявление потерпевшей, комендант предупредил:

— Еще раз повторяю: заявление забрать может только Кудряшова.

— Не сомневайтесь, — поднял ладонь замполит отряда. — Считайте, что она его уже забрала, командовать парадом буду я. Разрешите воспользоваться вашим автомобилем? — обратился он к комбату.

Последний показал жестом, что не возражает. Но замполиту нужны были свидетели триумфа.

— Кузнецов! — бросил он Сергею. — Поедешь со мной.

— Есть! — ответил Сергей, поднимаясь с места.

Уазик блуждал между многочисленными грязными общежитиями, называемыми в простонародье бараками. Замполит удивительно легко ориентировался в этом нагромождении вагончиков, мусорных свалок и других нелепо слепленных сооружений. Это была вотчина субподрядчиков. Слово «субподрядчик» ассоциировалось у Сергея с помятыми, вечно пьяными мужиками, которые очень органично вписывались в колорит барачного городка. Наконец уазик затормозил у крыльца очередного барака. Сергей еле успевал за своим начальником, сшибая в узком слабоосвещенном пространстве коридора какие-то тазы, ведра и коляски.

«Система коридорная, — вертелось у него в голове, — на тридцать восемь комнаток — всего одна уборная».

Замполит уверенно остановился возле облупившейся двери и абсолютно бесцеремонно стал барабанить по ней всей плоскостью ладони. За дверью молчали. Он начал барабанить более интенсивно. Открылась дверь напротив. Нечесаная, оплывшая баба в засаленном халате простуженно засипела:

— Кобели проклятые, ни днем, ни ночью от вас продыху нет!

— Заткни пасть, шалава! — процедил сквозь зубы замполит, не прекращая при этом барабанить по облупившимся доскам.

«Шалава» моментально испарилась.

— Кто? — услышал Сергей за дверью приятный женский голос.

— Конь в пальто! — остроумно ответил замполит. — Открывай быстрее, пока дверь не вышибли!

Откровенно говоря, Сергей ожидал увидеть нечто подобное «шалаве», только помоложе. Еще в комбатовском кабинете, слушая заявление гражданки Кудряшовой, он нарисовал себе какую-то не совсем далекую пэтэушницу на манер вокзальной проститутки. Но за открывшейся дверью он увидел нечто глубоко его поразившее. Перед ним стояло нежное и хрупкое создание. Копна пышных, с рыжинкой волос пушистым водопадом падала на неприкрытые плечи. Большие темные глаза (в тусклом свете невозможно было определить цвет) испуганно хлопали длиннющими ресницами. Кукольный рот обиженно надулся, образовав подобие алого бантика. Создание зябко куталось в тонкий пеньюар, соблазнительно обтягивающий ее упругие формы. Первой мыслью, пришедшей Сергею в голову, было немедленно извиниться. Он не сомневался, что они просто перепутали дверь. Но к его великому удивлению, замполит грубо схватил «создание» за локоть и повлек ее куда-то через прихожую в глубь комнаты. Сергей последовал за ним. Не успевшая толком ничего сообразить, девушка полетела на широкий диван, занимавший, пожалуй, добрую половину ее комнатенки. Во время полета пеньюар распахнулся двумя изящными лебедиными крыльями, обнажив ее великолепное смуглое тело. Сергей заметил, что под пеньюаром ничего не было. Какое-то время она лежала с нелепо задранными ногами, затем молниеносно, по-кошачьи перевернулась через голову и уселась посреди дивана, по-восточному поджав ноги. За эти секунды в ней произошли невероятные изменения. На замполита смотрели злые, кошачьи глаза, и вообще она сильно напоминала разъяренную кошку, готовую насмерть вцепиться в обидчика, даже рыжеватые волосы на ее голове встали дыбом. Но Сергея поразило не это. Девица даже не сделала попытку прикрыться. Восседая на манер сказочной восточной шахини, она с бесшабашной дерзостью демонстрировала непрошеным гостям прелести своего тела.

— Обнаглела совсем! — возмутился замполит, усаживаясь напротив. — На вот, прикройся. — Он бросил на диван какую-то тряпку.

Мальвина не шевельнулась.

— А чего это я буду прикрываться? Я у себя дома. Тебе стыдно? Так топай отсюда, я тебя в гости не звала.

Замполит подпрыгнул со стула, словно с катапульты.

— Стерва! Вот стерва! Я тебя щас... — Он замахнулся, намереваясь ударить, но, встретившись с черными наэлектризованными глазами, безвольно опустил руку. Часто и тяжело дыша, он вновь присел на стул. — Короче, так, — заговорил он голосом уставшего человека, — сейчас ты поедешь. — Мальвина сделала какое-то едва уловимое движение глазами. — Я сказал, сейчас! — Раздражение вновь вернулось к замполиту. — Сейчас! Слышишь? Сейчас ты поедешь, нет, я тебя отвезу к коменданту, и ты добровольно, повторяю, ДОБРОВОЛЬНО заберешь свою писульку!

Закончив фразу, он тяжело выдохнул.

— О чем ты, Алеша?

Сергей смотрел на девушку изумленными глазами: перед ним на диване сидела сама кротость и покорность, губки непринужденно улыбались, глаза за легкой поволокой таили в себе страстные невысказанные желания, она казалась непосредственной и по-детски наивной. По крайней мере, Сергей искренне поверил в то, что она ни про какую «писульку» не ведает.

— Ты меня случайно ни с кем не перепутала? — опять устало заговорил замполит. — Я ведь слов на ветер не бросаю. Или ты по-хорошему забираешь заявление, или...

— Да разве я против, Алеша? — неожиданно согласилась Мальвина. — Ты бы сразу толком объяснил, что тебе нужно, а то врываются среди ночи с кулаками, бог весть что подумать можно!

Замполит недоверчиво смотрел на собеседницу, ее сговорчивость настораживала.

— Вы со мной по-хорошему, и я с вами по-хорошему, — звенел серебряный девичий голосок. — В общем, так, — подытожила Мальвина, — три штуки на стол — и считайте, что никакого заявления не было.

Замполит уныло заглянул в глаза рыжей бестии. Он почему-то не взорвался в бешенстве, наоборот, произнес отчетливо и очень тихо:

— Видит Бог, я хотел как лучше, теперь не обижайся.

— Какие обиды, Алеша? — беззаботно защебетала Мальвина. — А как ты думаешь, Лидии Николаевне в три часа ночи будет интересно услышать по телефону, что ее муж носит голубые немецкие трусики в темно-синюю полоску, а на правой, пардон, на левой ягодице у него ну просто обворожительная родинка?

Поднявшийся было замполит вновь опустился на стул. Глядя на него, Сергей понял: Мальвина попала в точку.

— Ты... ты... — никак не мог он собраться с мыслями. — Ты эти свои проститутские замашки брось! В сортире, что ли, подглядывала?

— В сортире, в сортире, — охотно согласилась Мальвина.

Какое-то время сидели молча.

— Ой, — переполошилась хозяйка, — что это мы вот так сидим, без угощения? Может, кофейку?

— Давай кофейку, — согласился замполит, ему нужно было осмыслить ситуацию.

Мальвина легко, как ночная бабочка, вспорхнула с дивана, завязывая на ходу кружевной поясок пеньюара. Сергей вновь поразился ее кошачьей грации. Летая по тесному пространству комнатенки, она умудрялась как бы между прочим выполнять сразу несколько дел: протирать чашки, резать лимон, кипятить воду и что-то весело щебетать при этом.

— Леша! Чего ты мальчика в прихожей держишь?

— Присаживайся, — неохотно позвал Сергея замполит.

— А как зовут молодого человека? — поинтересовалась хозяйка.

— Лейтенант Кузнецов, — неожиданно для себя выпалил Сергей.

— Ох, ох, как официально, — засмеялась Мальвина, приложив ладонь к рыжей голове, как бы отдавая честь, в ее глазах прыгали чертики.

— А может, коньячку, ребята? — вдруг вспомнила она.

— Хахалей коньяком поить будешь! — беззлобно заметил замполит.

Жадно отхлебнув несколько глотков густого, ароматного кофе, он начал шарить по карманам, отыскивая сигареты. Прикурив, спокойно заговорил:

— Послушай меня, девочка... — Сергей удивился: оказывается, замполит не утратил еще способность разговаривать простым человеческим языком. — Ну, ладно, я понимаю, может быть, я виноват в чем-то перед тобой, не обо мне речь. Ты на него хотя бы взгляни, — показал он ладонью в сторону Сергея, — ведь ты ему всю карьеру, всю жизнь переломаешь. Залепят ему сейчас «строгача» по партийной линии, тогда, считай, ни звания, ни должности — вообще ничего не будет. Да ладно, — замполит опять начал заводиться, — черт с ним, черт со мной! Без звездочек и партии, в конце-то концов, прожить можно. А ты хоть о пацанах подумала? Ну, влепят им за групповуху по червонцу. Считаешь, справедливо?

Сломав в пепельнице сигарету, замполит залпом допил кофе.

— Ну, хорошо, — продолжил он, — поймали бы они там школьницу какую-нибудь пятнадцатилетнюю, я понимаю, у ребенка травма психическая на всю жизнь. А тебе-то какая разница? — Замполит тряс рукой перед лицом потерпевшей. — Одним больше, одним меньше — это уже никакой роли не играет.

— Ох, как у тебя, Леша, все просто получается. — В голосе Мальвины звучала обида. — Значит, за девчонку какую-то им по червонцу залепят справедливо, а за меня нет? Я что, из другого теста сделана? Ты что, мне в душу заглядывал? Психиатр нашелся! Она, по-твоему, ранимая, а я — колода бездушная?!

Мальвина бесцеремонно залезла в замполитовскую пачку за сигаретами. Глубоко затянувшись, выпустила дым через нос. Немного успокоившись, продолжила:

— Одному я карьеру порчу, других за решетку упекаю, можно подумать, вокруг меня ангелы небесные, одна я только ведьма такая. Я их что, тащила сюда? — напористо продолжала хозяйка. — Пришел этот... как его... Ткаченко ваш. В глаза заглядывает, лебезит, у дружка, мол, день рождения сегодня, ты разрешишь нам часок посидеть? Ну, я, дура, и растаяла, пожалела солдатиков, закусочки им еще приготовила. Дура!

Мальвина с остервенением тыкала в пепельницу сигаретой.

— Да что ты из себя целку-то строишь? — резонно заметил замполит. — Можно подумать, ты не догадалась, для чего они к тебе пожаловали!

— А вот и не догадалась, Алеша. — Мальвина прижала к груди пухленькие ладошки с ярким маникюром. — Хотела праздник ребятам устроить, чтоб они себя хоть чуточку дома ощутили.

— Ну, это тебе удалось, — заметил замполит. — Праздник ты им хороший устроила.

Замолчали. В тишине хозяйка несколько раз хлюпнула носом.

— Ладно! — наконец уверенно произнесла она. — Достал ты меня, Алеша. Видать, не зря тебя в партшколе обучали, есть вариант.

— Ну вот это другое дело, — оживился замполит. — Выкладывай.

Мальвина выразительно покосилась на Сергея.

— Знаешь что, Кузнецов, — замполит понял ее жест, — погуляй-ка минут пять на воздухе.

Сергей отправился на крыльцо. Вдыхая свежий, морозный воздух, он с облегчением думал, что наконец-то избавился от этой нелепой роли. Но не прошло и пяти минут, как он вновь увидел своего партийного начальника.

— Отойдем. — Замполит увлек Сергея за угол барака. Он начал говорить, но как-то нерешительно, отводя в сторону глаза: — В общем, все нормально. Сошлись мы с ней на пятистах рублях. Сейчас поеду в часть, будем думать с комбатом, где лучше бабки достать. — Он запнулся, подбирая слова, чтобы сказать главное. — Короче, — начал он решительно, — она хочет, чтобы ты с ней сейчас остался.

Сергей промолчал.

— Ты понял хоть, что я сказал? — поинтересовался замполит.

— Так точно, — вяло, без энтузиазма ответил Сергей.

— Да нет, я вижу, ты меня плохо понял. — Он ухватил Сергея за лацканы шинели, притягивая поближе и цедя сквозь зубы: — Сейчас все в твоих руках, понимаешь? — Замполит с силой потряс лацкан. — Что ты с ней будешь делать, меня не колышет, но если она не заберет до утра свое долбаное заявление, я ж тебя со света сживу, ты у меня вечным «стрелочником» станешь, я тебя в пустыню Каракум упеку служить, и я не шучу.

Сергей и так видел, что он не шутил, до него постепенно стала доходить вся нелепость ситуации, в которой он оказался. Оставив в покое лацкан, замполит стремительно направился к машине. Но прежде чем влезть на сиденье, обернулся и сказал примирительно:

— Да что я тебя уговариваю! Такая баба... — Он хотел еще что-то добавить, но передумал. Уже захлопывая дверь, крикнул: — Не пожалеешь!

Сергей вернулся обратно. В комнате никого не было, но по всему было видно, что его ждали. Журнальный столик был элегантно накрыт на две персоны. Появилась бутылка коньяка, коробка дорогих конфет, какие-то салаты, даже гвоздика в хрустальной вазе. Опускаясь в кресло, Сергей с любопытством оглядел комнату. Здесь как нельзя кстати было применимо определение «уютное гнездышко». Большой ворсистый ковер спускался от самого потолка. Затем он нырял под матрац широкого дивана и заканчивался прикроватным ковриком. Обоев как таковых не существовало, вместо них стены были увешаны всевозможными плакатами. В основном на Сергея смотрели длинноногие девицы, очень похожие на хозяйку. Неяркий ночник с цветными стеклами делал обстановку еще более интимной. Откуда-то доносилась мелодичная музыка, Сергей так и не понял откуда. Мальвина появилась неожиданно. Вернее, она тихо подошла сзади и какое-то время стояла за его спиной, просто Сергей ее заметил неожиданно. Он не знал, что она сделала с собой за эти несколько минут, но он увидел совершенно другую женщину. Темные глаза озорно сияли, цветные стекла ночника отражались в них, словно в волшебном калейдоскопе, тысячами разноцветных осколков. Осколкам было тесно в черной глубине зрачков; вылетая, они затеяли веселый хоровод, смешиваясь с рыжим ворохом непослушных волос. На минуту Сергей забыл, для чего он здесь, он просто не мог оторвать глаза от ночного видения.

— А почему ты одетый? — вывела его из оцепенения Мальвина.

Она ловко расстегнула металлические пуговицы и выдернула за воротник из-под Сергея шинель. Повесив ее на крючок в прихожей, села напротив гостя. Образовалась неловкая пауза. Сергей восседал в мягком кресле как железобетонное изваяние, мышцы его были напряжены, по телу пробегала мелкая дрожь.

— Ну что, так и будем сидеть? — прервала молчание хозяйка.

— А что? — пытался что-то промямлить Сергей. — А, ну да, я сейчас, я готов, давай начинать.

— Чего начинать-то, Сереженька? — залилась Мальвина веселым смехом.

У Сергея раздражение полилось через край.

— Да что вы, на самом деле, меня вообще за идиота держите! Сначала замполит вынул душу, теперь ты!

Он сделал попытку встать. Мальвина, борясь со смехом, обеими руками усадила его обратно.

— Я же просто хотела, — произнесла она, вытирая слезы, — чтобы ты коньяк налил.

Сергей схватился за бутылку как за спасательный круг. Лихо справившись с пробкой, он плеснул в рюмки пахучей жидкости. Коньяк обжег горло, других ощущений он не чувствовал.

— Закусывай, — хлопотала Мальвина.

Дожевывая колечко лимона, Сергей спросил:

— Вот скажи мне, — он долго сдерживался и теперь ощущал потребность высказаться, — ты, красивая баба, да тебе только глазом моргнуть — любой мужик побежит, — неужели ты не хочешь жить нормально, по-человечески?

— Это как, Сереженька? — осторожно поинтересовалась хозяйка.

Сергея начинала раздражать ее непонятливость.

— «Как», «как»? — возмутился он. — Как все нормальные люди живут: дом, муж, дети, семья!

— Стирка, готовка, пьянка, мордобой, — продолжила перечислять Мальвина. — А ночью небритая рожа с перегаром, да еще и с претензиями на ласку.

— Ты прямо какие-то крайности берешь. — Сергей не ожидал от нее такого поворота.

— Какие крайности, Сереженька, пошли. — Она взяла гостя за рукав кителя, будто действительно хотела ему что-то показать. — Пошли посмотрим, как люди живут. Я уверяю тебя, за любой дверью этого — да любого другого, мягко сказать, общежития ты увидишь одинаковую картину: беспробудные пьянки, грязь, дебош, замызганные комнатенки, обсосанные матрацы.

Сергей ждал, что она продолжит, но Мальвина, резко оборвав речь, потянулась за сигаретой (замполит впопыхах забыл пачку). Он стал говорить сам:

— Но ведь есть и другая жизнь, есть другие люди, в конце концов, другие интересы.

— Это где? — поинтересовалась Мальвина, затягиваясь. — Может быть, у вас в военном городке? Та же грязь, только сверху дорогим одеколоном политая.

— Слушай, — удивился Сергей, — у тебя на все уже отговорки припасены. Значит, все идут не в ногу, все вокруг дураки. Детей рожают, семьи заводят, а какая-то пигалица называет это грязью.

— Заводят, ну и на здоровье. — Мальвина обиделась на «пигалицу». — Я же их за это не осуждаю. Ты объясни, почему же меня все непременно хотят жизни научить?

— Наверное, поэтому и хотят, что неправильно живешь, — резонно заметил Сергей. — Я согласен, — продолжил он, — не желаешь выходить замуж — не выходи, твое личное дело, но найди себе хорошего человека и живи с ним, как тебе нравится, без пьянок и мордобоя.

Мальвина почему-то развеселилась.

— Значит, если я, к примеру, — начала она рассуждать, улыбаясь, — три раза в неделю пересплю с хорошим человеком, общественное мнение меня не осудит. А если три раза пересплю с тремя хорошими человеками, общественное мнение окрестит меня шлюхой?

— Блин! — обиженно развел руки Сергей. — Перевернула все с ног на голову, белое называет черным и выдает это за истину в последней инстанции.

— Да ты глаза-то раскрой. — Ее сильно развеселил их серьезный разговор. — Мы сами сначала ставим себе какие-то нелепые условности, а потом скрупулезно их же и соблюдаем.

— Ты это о чем? — не понял Сергей.

Мальвина на минуту задумалась и, загадочно улыбнувшись, спросила:

— Представь, ты идешь к девушке на свидание. Представил? — В ее глазах опять запрыгали озорные смешинки.

— Допустим, представил, — неохотно согласился Сергей, ему было непонятно, к чему она клонит.

— Хорошо, — обрадовалась хозяйка. — А с чем ты придешь на свидание?

— С цветами, наверное, — недоуменно пожал плечами Сергей.

— А сколько цветов ты возьмешь?

— Три возьму или пять — какая разница?

— Вот видишь, вот видишь, — радостно захлопала в пухлые ладошки Мальвина.

Откровенно говоря, Сергею была совершенно непонятна ее бурная реакция.

— При чем здесь твои дурацкие цветы? — разозлился он окончательно.

— А почему ты возьмешь именно пять цветков? А не четыре или два?

— Не знаю... — Сергей задумчиво пожал плечами. — Так заведено.

— Кем? — удивленно спросила Мальвина.

— Просто так принято, и все! — Сергей злился, ему было неприятно, что какая-то пигалица пытается загнать его в угол.

— Кем заведено? Когда заведено? Ты не знаешь. — Мальвина решила больше не испытывать терпения собеседника. — А между тем неуклонно соблюдаешь это дурацкое правило. Почему? Потому что боишься прослыть чудаком — и это в лучшем случае. Так объясни мне, Сереженька, — Мальвина облокотилась на стол, их глаза оказались напротив, совсем рядом, — если я за неделю сменю трех любовников, почему это плохо? Кто сказал, что это разврат? Если она, — Мальвина показала рукой куда-то в окно, — каждый день ложится под пьяного дегенерата и в год ему по маленькому дегенератенку приносит, это не разврат? Ее такая жизнь удовлетворяет, ну и флаг ей в руки. А я хочу иметь трех–пятерых, я этого хочу, понимаешь, хочу!

Сергей невольно вжался в спинку кресла, яркие угольки тлели где-то в глубине ее темных глаз. Ему давно хотелось отвернуться, высвободиться из плена ее невыносимого взгляда. Но он завороженно вглядывался в этот бесконечно-черный омут.

Мальвина его отпустила сама. Как обычно, перемена произошла в ней моментально. Сергей еще безмолвно сидел, вжатый в мякоть кресла, собираясь с духом, в то время как хозяйка уже о чем-то беззаботно щебетала, подливая в рюмки коньяк. Отпив несколько глотков, он почувствовал прилив сил. Душу его коробила перевернутая философия собеседницы, но странно, весомых доводов, чтобы возразить ей, у него почему-то не находилось.

— А любовь? — Сергей уцепился за спасительную нить. — У тебя отношения с мужчинами сводятся к кровати, вернее, к этому роскошному ложу, — кивнул он на диван. — Но ведь любовь — это нечто большее, любовь — это... — Сергей задумался. Ему захотелось сказать красиво, возвышенно. — Это когда, кроме нее, больше никого в мире не существует, это когда весь день не ходишь, а летаешь только от ее одного-единственного взгляда.

— Как же знаем, летали, — приземлила его Мальвина.

Сергею пришла очередь снова удивляться. Он увидел слезы в уголках ее темных глаз. Сейчас ее не было в комнате, она жила где-то там, в своих далеких воспоминаниях.

— Первый раз влюбилась я как положено, лет в шестнадцать, — начала рассказывать Мальвина скорее для себя. — Он учился в параллельном классе. Красавчик такой, из ранних, все девки по нему сохли. А я ведь если влюбляюсь, то с головой, без оглядки. Да, правильно ты сказал, летала я тогда, земли под ногами не чувствовала. И это, о чем ты сейчас подумал, тоже случилось, и это было прекрасно.

У Сергея по коже пробежали мурашки, в этот момент он как раз и подумал про «это».

— Наверное, тогда, — продолжала Мальвина, глядя куда-то за спину собеседника, — я единственный и последний раз была счастлива.

Она вновь потянулась за сигаретой и надолго замолчала.

— Ну и что было потом? — не выдержал молчания Сергей.

— Потом? — переспросила Мальвина, выпуская через нос дым. — Потом была проза, Сереженька, грязная житейская проза. Влетела я как-то утром в класс и сразу приземлилась мордой об доски, — зло улыбнулась Мальвина. — Висят, знаешь, на гвоздике, на котором обычно тряпку влажную вешают, грязные женские трусы. Не знаю, специально их в сортире пачкали или нашли такими, а на доске аршинными буквами мелом нацарапано, что трусы эти сняли с ученицы 10 «Б» класса Кудряшовой во время совершения полового акта такого-то числа, в таком-то месте, в чем лично заверяю — и подпись того самого красавчика. — Мальвина глубоко вздохнула. Сигарета совсем истлела в ее руке и обжигала пальцы, но она не чувствовала боли. Давняя душевная боль, поднявшаяся где-то сейчас у нее в сердце, заглушила боль физическую. — Больше я в школе не появлялась. Так недоучкой и осталась.

Руки Сергея судорожно вцепились в подлокотники, он перестал уже бороться с дрожью.

— Сволочь! Скотина! — Цедил он сквозь зубы, на манер замполита. — Убить собаку, а эти трусы ему в пасть запихнуть.

— Да ладно тебе заводиться, — беззаботно отмахнулась Мальвина. — Все давно прошло, переболело. Понимаешь, — вновь оживилась она, — не Ткаченко я сегодня перед собой видела, а красавчика своего, не за себя отомстить хотела, а за ту девчонку наивную, за любовь ее растоп-танную.

— Послушай, Мальвина! — Сергей замотал головой. — Какая, к черту, Мальвина! Как звать-то тебя?

— Леной меня зовут, — улыбнулась собеседница.

— Лена! — Сергей зажал в ладонях ее маленькие руки. — Лена, Леночка, послушай меня, девочка, наладится, все у тебя наладится, все будет хорошо, ты еще полюбишь, я уверен. Но прошу, уезжай отсюда, начни жизнь по-новому.

— Ну, вот опять, — откинулась на спинку стула Мальвина, — полюбишь, говоришь? А скажи мне, вот ты свою жену любишь?

Сергей задумался на секунду, затем произнес уверенно и гордо:

— Да, люблю, — будто его спросили, любит ли он свое отечество.

— И вот ты, как мне сейчас рассказывал, улетаешь от одного ее взгляда, не видишь вокруг себя других женщин?

— Да нет, наверное, — честно признался Сергей.

— Значит, ты ее не любишь, — напирала собеседница.

— Почему не люблю? Она прекрасный человек, мать моего ребенка, у нас общие интересы, и вообще, нельзя же всю жизнь ее носить на руках!

— Ты сам себе противоречишь, Сереженька. — Мальвине доставляло удовольствие поддевать его. — Эдак я и про твоего замполита могу сказать, что он хороший человек, что у нас с ним много общих интересов, он вполне мог бы быть отцом моего ребенка. Но что я его люблю — сказать такое у меня язык не поворачивается.

— Но ведь было, было, — начал запальчиво говорить Сергей, — было такое время, когда я, кроме нее, не видел никого.

— Говоря «было», — философски заметила Мальвина, — мы подразумеваем вчера, а говоря «есть», мы подразумеваем сегодня. А сегодня, Сереженька... — Мальвина решила не продолжать свои философские размышления и вновь перешла к допросу: — Ты не удивился, почему я сегодня захотела тебя оставить?

Сергей недоуменно повел плечами.

— Бабская прихоть? Дурь, думаешь? Нет, Сереженька, ты бы на себя со стороны посмотрел, когда впервые меня увидел. Понравилась я тебе, ох, сильно понравилась. Или я не права?

— Права, наверное, — ответил Сергей, вертя в руках пустую коньячную рюмку.

— Так послушай меня, бабу гулящую, презрения достойную, не спеши ее отталкивать, успеешь, всегда успеешь. Ведь любить нельзя заставить, это дар, это вспышка, это молния, озарение какое-то. Ведь человека не любят за что-то, не зря же говорится: «Любовь зла, полюбишь и козла». Это выше, это сильнее нас, это от нас не зависит, понимаешь? Может быть, ты прожил бы всю жизнь и не увидел бы Мальвину. Но в эту ночь судьбе было угодно свести нас вместе, разойдемся мы утром и встретимся ли еще, бог знает. Но здесь, — Мальвина приложила руку к груди, — сегодня, сейчас здесь горит, здесь пожар, пожар любви. Много будет у тебя в жизни женщин или мало, я не ведаю, но одно я гарантирую точно: Мальвину и эту ночь ты никогда не забудешь. Может, Сереженька, это и есть настоящая любовь? Эта, а не та, о которой красиво в книжках пишут. Пусть сгорит она сегодня вспышкой яркой, пусть обожжет она наши души, но это будет приятная, сладкая боль. Поверь мне, я знаю, я чувствую, время спрессовалось, и за эти недолгие минуты мы проживем с тобой целую жизнь. Счастливую, радостную жизнь, жизнь, состоящую из одной любви.

Говоря последние слова, Мальвина вновь пустила в ход гипнотизирующие чары. Сергей сидел в своем кресле ошарашенный, слишком много ощущений свалилось и на его голову в эту ночь. Он попытался слабо защищаться:

— Я ведь не смогу жениться на тебе.

— А зачем? — Мальвина удивленно вскинула брови.

— Но ведь это неправильно, ты достойна большего, чем одной ночи страстной любви.

— Господи, какой же ты правильный, — произнесла она со вздохом, поднимаясь с места. — Да не расстраивайся ты. Отгуляю, отцвету, заведу себе лысого, порядочного дяденьку, нарожаю ему кучу деток, буду ему в постель грелочку подкладывать. Вот тогда ты уж порадуешься. А пока — эта ночь моя, и отдавать ее кому-то я не собираюсь.

Она улыбнулась обворожительно и загадочно.

— Я сейчас, — прошептала Мальвина, исчезая за перегородкой.

Сергей пошарил глазами по полкам. Отыскав большую фарфоровую чашку, он вылил в нее остатки коньяка, но выпить сразу у него не хватило духу. Глубоко вздохнув, он собрал всю силу воли, готовый влить в себя обжигающую жидкость, но выдохнуть уже не смог. Он увидел Мальвину. Вначале ему показалось, что одна из длинноногих красавиц сошла с плаката. Разноцветные, похожие на яркие звездочки осколки, которые он уже видел сегодня у нее в глазах, теперь прыгали по всему великолепному телу. В такт музыке Мальвина крутнулась несколько раз, словно профессиональная манекенщица. Рыжеватая копна распушилась огромным павлиньим веером, туда моментально устремились разноцветные звездочки; забавно перемешиваясь с золотистыми волосами, они запрыгали сияющим ореолом вокруг головы. Смуглая кожа отливала матовым румянцем, грудь упруго покачивалась в такт ее движениям. У Сергея возникло непреодолимое желание прикоснуться к этому матовому чуду. Нет, не как к женщине, скорее как к дорогой игрушке или экзотическому растению. Он было протянул руку, но рука его оказалась занята фарфоровой чашкой. Не задумываясь, Сергей влил в себя содержимое, но странно, он ничего не ощутил. Может быть, только великолепные формы смуглой красавицы стали слегка расплывчаты. Красавица грациозно потянулась и, раскрыв перед Сергеем объятия, застыла в соблазнительной позе.

— Иди, иди сюда, — прошептала она, улыбаясь, — ну же, дурачок.

Сергей стоял на месте не оттого, что ему не хотелось утонуть в ее объятиях, просто ноги отказались ему подчиняться. Он сделал над собой усилие, но, к собственному удивлению (ни сейчас, ни позже он не смог объяснить своих действий), резко повернувшись, отправился к выходу. Ему не сразу удалось снять с крючка шинель, пальцы одеревенели.

— Чистеньким хочешь остаться? — услышал он за спиной нежный голосок, правда, сейчас в нем было больше стали, чем серебра. — Дурак, кто ж тебе поверит, что у Мальвины ты всю ночь кофе пил. Я тебя так измажу, век в дерьме ходить будешь. А этому, — продолжил голос после короткой паузы, — замполиту своему доложишь, что ни за три, ни за десять штук я заявление забирать не стану.

Сергей с радостью подставил холодному ветру разгоряченное лицо. Жадно вдыхая морозный воздух, он потихоньку пришел в себя. Он не знал, что ему сейчас делать, ноги сами понесли в часть. С низкого, серого, словно шинельное сукно, неба начали срываться одинокие снежинки. В штабе было темно. Сергей посмотрел на часы: 5:45 высветилось на электронном циферблате. «Еще успею на подъем», — подумал он.

— Товарищ лейтенант! — Вдруг он услышал за спиной голос дежурного по штабу, выскочившего на крыльцо из жаркой дежурки. Он зябко ежился на холодном ветру. — Вас замполит вызывает!

Замполит сидел в темном кабинете, глядя в окно.

— Ну, что? — спросил он, не оборачиваясь.

— Ничего, — ответил Сергей.

— То есть как ничего? — замполит бросил удивленный взгляд в сторону вошедшего.

— Просто ничего, и все, — раздраженно ответил Сергей.

— Ты хочешь сказать, что она не заберет заявление? — почти шепотом спросил замполит, поднимаясь от окна.

— Не заберет, — коротко ответил Сергей.

Замполит часто задышал и начал говорить сквозь зубы:

— Да я тебя, сучонка...

— Пошел ты в... — Сергей не узнал собственного голоса, ему показалось, что кто-то другой послал его начальника в то самое место, куда замполит сегодня ночью собирался засунуть заявление Мальвины. В следующую секунду он услышал в тишине комнаты скрежет собственных зубов. Не совладав с эмоциями, он резко хлопнул дверью, оставив своего непосредственного начальника застывшим посреди кабинета.

Резкий телефонный звонок бесцеремонно нарушил напряженную тишину.

— Слушаю. капитан Рудь, — привычно произнес замполит.

— Ну, молодец, ну, молодец, мужик, — услышал он голос коменданта. — Пахарь! — орал он радостно на другом конце провода.

— Кто молодец? Какой пахарь? Толком говори! — не мог врубиться замполит.

— «Кто», «кто», — передразнил комендант. — парень твой, конечно. Прибежала сейчас стерва эта, вся в слезах и соплях, и заявление забрала и от денег отказалась. Я ж ее как облупленную знаю! Чтобы ее до такого состояния довести, знаешь, какой мужик нужен? — Комендант радостно загоготал. — Па-а-а-харь!

Алексей Иванович, не дослушав, нажал на клавишу отбоя. Он еще долго слушал в трубке короткие гудки, вглядываясь через окно в сутулившуюся спину «пахаря».