Орда

Когда остатки нашей крови
Разлил Тимур по тем краям,
Где чем младенец чернобровей,
Тем ближе он к Большим Царям.
Когда монгольская Орда
Дошла до Индии горячей,
Я ощутил восторг щенячий!
Раскинув текстов невода,
Бабур не тронул Палестины,
И византийские кресты
На этот раз не гнули спины,
Глядясь в узбекские щиты.
Но посмотри на Тадж­Махал,
Джехан хорошим был поэтом,
Под самаркандским минаретом
Джехан Хайяма прочитал.
И встало солнце золотистей,
Чем одуванчики весной.
А в европейской мгле лесистой
Великий Карл народ лесной
Крестил мечом,
И звал Ирину,
И создал страшную машину,
Закончившуюся кумачом.
Сейчас в Монголии луна,
И сифилис, и полушубки,
А вся московская шпана
В берлинах делает покупки.
А у подножья Тадж­Махала
Седой индус, худой, как кость,
Дудит, смиряя кобры злость,
Для иноземного нахала.
А где­то около Казани
Наследник маленький сидит
И чернобровыми глазами
Как лев на Персию глядит.

Могила Гёте

1

Солдатик в фирменной шинели
(Такие шьют для заграницы),
Забыв про девок на панели,
Пришел зачем-­то помолиться.
А позади великий Веймар,
Его немецкие заботы
И два Кранаха — символ веры...
А под ногами — Шиллер с Гёте.
А тут на зависть протестантам
Какой­то ярославский стиль.
Священник, не читав вагантов,
Российский деревенский штиль
Рождает, думая по­русски,
И по­моравски говорит.
Солдатик наш в шинели узкой
Как щен растерянный стоит.
Зачем пришел ты, русский воин,
Иль сами ноги принесли?
Какой бедой обеспокоен?
Что ждешь от Неба и Земли?
России больше, чем в России,
На месте том, где ты стоишь.
В самой России силы злые
Не могут поделить барыш.
Начальство бедное ворует,
Прошла холодная война...
А хор поет, а хор волнует...
Ну в чем, солдат, твоя вина?!
Предатели ведь командиры,
И ты стоишь почти один,
В берлинах пачкают мундиры
Носители таких седин.
Но в силу парадоксов диких
В честь русских православных жен
Над прахом веймарцев великих
Был этот храм сооружен.
Так стой, солдат, молитву слушай
На нашем древнем языке,
Твою измученную душу
Господь поднимет из пике.

2
Царевна. Умница. Россия.
Великий Гёте шел к тебе,
Хотя ты вовсе не просила
Строкой участвовать в судьбе.
Ну, просто русская душа
Смогла понять германский слог,
И тем была ты хороша.
В тебя влюбился, видит Бог,
Такой отчаянный мужчина,
И протестантская трясина
Цветами правды расцвела.
Как счастлив я, что ты была!
Как счастлив каждый павший воин,
Что есть невесты на земле,
Которых руки после боен
Застынут вечно на челе.
Твой муж, немецкий латный рыцарь,
Тебя с поэтом положил
И каждый день, как жалкий мытарь,
Ко гробу мрачно приходил.
Но догадался немец старый:
Есть православные кресты...
Есть на земле совсем не бравый
Покой... покой, где мы чисты.

Аврора и Варяг

Владимиру Смирнову

Здравствуй, Аврора!
Я — крейсер Варяг...
Снова не по пути —
Экскурсоводов не любит моряк,
Солнце державший в горсти.
Помню, Аврора, раненья твои,
Клёкот манильских орлов...
Но как ты можешь просить о любви
После либавских балов?!
Злобными став от цусимских дымов,
Слуг превратив в матросню,
Ради веселеньких красных бантов
Рыцари сняли броню!
Владивостокский роскошный простор,
Свист отходящих паров
Сопровождают сто лет разговор
Двух боевых крейсеров.

* * *
Певцы Серебряного века!
Куда вы дели человека,
Обожествив его права?
Легли, как сорная трава,
Огнем Священным опаленны...
Встаю на старые колены...
А молодость куда несла?
Туда — к Ахматовой и Блоку!
А было ли угодно Богу
Обожествленье ремесла?!
Певцы Серебряного века...
Я снова к Тютчеву хочу,
К его громам, в его природу,
В богоугодную свободу!
Нет, не к герою, а к врачу.

Поэт

Проснулся утром знаменитым,
С лицом, об тумбочку разбитым.
А ведь вчера любил людей,
В пивнухах грохотал салютом
И лианозовских б...ей
Кормил в ночи французским брютом.
Эх, люди, люди, что вы мне?
И что для вас слова поэта?
Нет, не мечтанья при луне —
Стихи в глазах уставших душ
Лишь способ сколотить монету
Битьем космических баклуш.
«Бездельник, пьяница и бабник» —
Вот так последняя жена
Окрестит твой вчерашний праздник,
Который завтра ждет страна.
Да! Слова звонкого, святого
Ждут трусы и богатыри,
Когда у всех на полшестого,
Стране нужны поводыри!
Не те, что у трибун решают —
Кому суму, кому тюрьму,
Не те, что в каждой книжке знают
Страниц несчитанную тьму,
Не моряки, не капитаны,
В бинокль смотрящие вперед,
А ты, ты, вечно полупьяный
Поэт, бездельник, идиот!

Одиночество

Я поэт. Достоянье народа.
И меня берегли... Кто как мог:
Кто встречал у церковного входа,
Кто деньгами немного помог...
Жены быстро со мной разводились,
Когда было невмоготу,
Дочки, к счастью, не очень­то злились,
Видя творческую маету.
Одиночество! Что ты такое?
Ты — основа высоких псалмов!
Для кого­то ты горе большое,
Для меня — благодатный покров!
Даже кошка (простая забота)
Очень редко подходит ко мне.
А сегодня, почувствовав что­то,
Разлеглась у меня на спине.
Превращаюсь в большую планету,
Поглощающую лучи,
Чтоб однажды внезапному свету
Поразился идущий в ночи.

* * *
Как мне солнце успокоить
Крепким маленьким снежком?
Как мне жизнь свою устроить
Неожиданным стишком?
Заплакученную иву
Научить перестрадать
И приученному к пиву
Что­то лучшее подать?
Я подам букет идиллий
В перламутровом стекле,
Чтобы гадкие промилле
Оставались на нуле!
Ну, поплакали — и хватит!
Слава Богу — не война,
А у Русской Церкви хватит
Слова, хлеба и вина!

Баня

На фоне всей заморской дряни,
На фоне саун дорогих,
Казалось, голос русской бани
На веки вечные затих.
Но в электрических пещерах,
В расщелинах панельных скал
Блуждал, как символ нашей веры,
Нагого пращура оскал.
Звероподобные мужчины
Таили медленный огонь,
И запах трав святой долины
Искал ноздрями русский конь.
Душица, мята, валерьяна
Пошли высокою волной,
Так Моцарт мог на фортепьяно,
Так пел «Варяга» дядя мой!
Да нет же, нет, не то культура,
Что бегает по проводам.
В стихах нанайца и уйгура
Жив приснопамятный Адам.
И снова русские мужчины
Идут на высоту парной,
Чтоб их натруженные спины
Помучил веник неземной.