* * *
Трудно погружаясь в пустоту,
стань непогрешимым для искусства,
будет кофе в аэропорту
в этот раз особенно невкусным.

Будет плакать шелковый поэт
в сетевом прогорклом антураже,
оттого что в жизни больше нет
ничего, о чем в стихах он скажет.

На табло чужие города
светятся до бесконечной боли,
самолетов долгие стада
некому пасти на летном поле.

Грустно им, ведь мир смертельно мал,
и не разорвать его оковы.
Женский взгляд споткнулся и упал,
так и не добравшись до мужского.


* * *
Никому не нужный человек
Посмотрел на равнодушный снег,
Словно видит в первый раз его
И не ощущает с ним родство.
Никому не нужный человек
Погасил во всей квартире свет.
За окном снежинок вьется рой,
Человек не знает, что герой,
Что о нем не слышно снег поет,
Но ничем себя не выдает.
Жаль, что руки не на чем согреть...
Все равно в одном аду гореть
Даже тем, кто ночью был прощен.
Знать бы только, долго ли еще.


* * *
Выпить кофе на мосту,
Поглазеть на небо.
Снова перейти черту,
Выглядеть нелепо.
В этом всем такая стать
И такая радость,
Что не хочется листать
Жизнь свою обратно.

Там тоска собачьих свор
и пустые зданья.
Там трамвайный перезвон
Перешел в рыданья.
Там просроченный билет
и замки тугие.
Там меня сегодня нет,
Там теперь другие.

В кофе — горечь, в небе дым
Из трубы завода.
На реке толпятся льды
В это время года.
И пути мои во тьму
С каждым днем все уже.
А жалеть меня к чему?
Я других не хуже.


* * *
Отделяю от любви
Все волокна.
Фонари да воробьи
Смотрят в окна.
Чье-то небо впереди
Проступает.
Крутит дырочку в груди
Боль тупая.
Посижу с самим собой
На дорожку.
Убивался мой герой
Понарошку,
И стрелялся мой герой
Несерьезно.
И пришел к нему покой
Слишком поздно.
Огорчаться не спеши —
Все срастется.
Только дырочка в груди
Остается.
Отделяю от любви
Все измены.
Фонари да воробьи
Неизменны.


* * *
Осеннее мое перерожденье
На этот раз попало на октябрь.
И в листьев каждодневное раденье
Я погружаю руки до локтя.
Дыхание, увы, не стало легким,
В суде лежит нечитаный вердикт.
Октябрьский воздух застревает в легких,
Чтоб осень навсегда в них утвердить.
Но я-то знаю, скоро снег красивый
Меня настроит на высокий слог
И я опять увижу ту Россию,
Какой ее всерьез задумал Бог.


* * *
Снилось мне все, что нельзя,
Все, что не стало лекарством:
Ранняя юность, друзья,
Жизнь без тоски и лукавства.

Снился мне город в скале,
Дом с бесконечным балконом,
Снились на мерзлом стекле
Дивные буквы с наклоном.

Сесть бы опять в тот трамвай,
В те многократные зимы.
Ветер! Знамена срывай!
Прошлое невыносимо.
Невыносимо вставать,
Сна вспоминая детали,
Родина! Родина-мать!
Где твои дети пропали?
И почему красота
Ни от чего не спасает?
И отчего пустота
Чертовы локти кусает?
Трудно признаться во мгле,
Что прокатился впустую,
что на трамвайном стекле
Стерла судьба запятую.

Небо шуршит, как фольга,
Ангелы небо колышут.
К вечеру будет пурга...
Кто-то ее не услышит....


Воспоминание о Ленинграде 1990 года

Осень навсегда золотая,
Жизнь моя, а ты прожита ли?
По плацу солдаты, шагая,
Землю растолкали ногами.
Свет над Петроградской белеет,
Фонари смущает и листья.
Летний сад терзает аллеи,
На себя осеннего злится.
Жмут собаки в гулких парадных
К стенам охладевшие лапы,
Скоро грянут трубы парада,
Скоро пиво выльется на пол.
А когда из Ладоги мрачной
Вся вода дойдет до Кронштадта,
Простыни достанутся прачкам
В качестве любви экспоната.
Осень навсегда золотая,
Память истончается, тает,
Путаница веток фатальна.
Небо высоко и печально.


* * *
В адмиралтейской игле
Странного города суть.
В ад ты уходишь во мгле,
Больше тебя не вернуть.
Будь ты хоть трижды Орфей,
Ты не изменишь пути,
Ты не покажешь трофей,
Больше тебя не найти.
Ты не нарушишь закон,
Сладкие мифы любя.
Все, что ты бросил на кон,
Все это больше тебя.
Грешники жаждут любви,
Твой император средь них.
Храм возрастал на крови,
Ты подрастал у чужих
И равнодушных людей.
Им не хватило идей.
В ад ты уходишь во мгле,
В адмиралтейской игле
Странного города суть.
Больше тебя не вернуть.


* * *
Писатели пишут книги,
Хорошие и плохие,
А люди их не читают
В подавляющем большинстве.
Людям важнее крики
Спасшихся от стихии,
Людям важнее стаи
В глохнущей синеве.

Сытое брюхо Европы
Изъедено все червями,
Которых другие черви
Рубят напополам.
Новые Пенелопы
Водят легко бровями
И отрезают нервы
Трепетным женихам.

Компьютеры лижут пальцы
Огнем неуемных клавиш,
Писатели пишут книги
И в адском горят костре.
Повсюду бредут скитальцы,
Сначала ты их прославишь,
Чтоб после в карманы фиги
Засунуть им на заре.

Такие дела, родная...
Такое нам выпало время.
И чувства висят как листья
Оставшиеся от зимы.
Бокал осушу до дна я
Без ямба и без хорея,
С одной лишь строкою длинной,
Вернувшейся к нам из тьмы.