Никита Петрович Федосов
Лев Михайлович Анисов родился в 1942 году в Москве, в Замоскворечье. Окончил Московский институт инженеров жлезнодорожного транспорта и Литературный институт имени А.М. Горького.Работал редактором на Гостелерадио СССР, в редакции литдрамвещания, в издательствах «Советский писатель», «Скифы», «Эллис Лак». Автор книг о художниках Иване Шишкине, Александре Иванове и собирателе русской живописи Павле Третьякове, выходивших в разные годы в популярной серии «Жизнь замечательных людей», о знаменитых московских святителях Платоне и Иннокентии. Автор исторических публикаций во многих московских журналах и газетах. Член Союза писателей России.
С Никитой Федосовым, замечательным художником 80-х годов прошлого столетия, виделся в жизни раза два, мельком, на выставках. В один из майских дней 1992 года по телефону договорились о встрече в его мастерской. Он назвал адрес. На другой день, в назначенный час, я был на станции метро «Спортивная». Как договаривались, позвонил ему, чтобы вышел встретить меня. Телефон не отвечал. Молчал он и через десять минут, и через полчаса.
Я возвратился домой.
А недели через полторы услышал о его трагической гибели. Его нашли в деревне, в бане, повешенным.
Спустя много лет мама Никиты — Вера Григорьевна Брюсова — писала: «Кончина Никиты Федосова вызвала много вопросов. По видимости это было самоубийство. Но это самоубийством не было. Это было ясно всем, кто знал Никиту, кто общался с ним перед этой трагедией. Об этом говорит и все его искусство — светлое, ясное...
Но что же произошло? Наверное, можно было бы что-то выяснить, если бы тогда, по живым следам, было кому заняться этим. Но в районном центре Спирове решили: “Пусть этим занимается Москва”. Так им было удобнее. Мы же, близкие, были так подавлены, так потрясены случившимся горем, что не было никаких душевных сил заниматься этим уже, в сущности, бесполезным делом. Человека уже не вернешь...
Сейчас, когда я пишу эти строки, прошло уже семь лет, но сознание и сердце... по-прежнему не хочет мириться с этим.
Сколько вокруг нас странных и даже страшных, но необъяснимых фактов!
Гибель Есенина... Гибель литературного критика Ю.Селезнева... История с поездкой супруга П-ской в США, перечеркнувшая всю его научную деятельность и приведшая его к гибели... Вспомнилась и странная болезнь Никиты после поездки в Польшу. Поездка в Южную Корею...
И можно ли верить, что все это случайности? В мире идет открытая борьба зла с добром. А в России борьба света и тьмы идет уже триста лет!
Можно с уверенностью сказать одно: многие несправедливости, и даже несчастья, Федосову суждено было испытать благодаря приобретенному еще при жизни ореолу истинно русского таланта...
В наше время — это путь жертвенный».
Он входил в когорту самых талантливых в ту пору художников в России.
Помню первое знакомство с его картинами. Однажды пришли с дочерью Ириной на какую-то большую художественную выставку, кажется в Манеже, и увидели картины незнакомого нам художника Никиты Федосова. И замерли. Оторваться от них было трудно. Одни названия завораживали: «В полях вечерних», «Дыхание зимы», «Вечерний покой»... Особенно запала в душу картина «Собаки лают». Такой грусти и одиночества я не встречал до этого в русской живописи...
Тогда я еще не знал, что у Никиты Федосова, как у всякого творческого человека, была большая слабость: он снимал нервное напряжение стаканом вина. И не одним.
Замечу, много народа вместе с нами останавливалось в тот день у его картин.
Забегая вперед, скажу: когда я решил сделать телефильм о Никите к его 60-летию, оказалось, что снимать практически нечего. В музеях России картин его было мало. Все они, как выяснилось, скупались на корню у художника главами посольств иностранных государств. К нему выстраивалась настоящая очередь из зарубежных дипломатов. Ныне почти все картины Никиты — за рубежом, в частных коллекциях. И кто теперь знает об этом великом художнике в России?
Подготавливаясь к съемкам, я собирал материал о Никите. Расспрашивал его знакомых и родных о нем. Перелистывал редкие каталоги, в которых были напечатаны репродукции его картин. Читал воспоминания о нем.
Задумал даже написать статью. Но не получилось.
Разрозненные записи и сделанные в те времена выписки из книг, к счастью, сохранились. Их я и предлагаю вниманию читателя.
«Окаянное наше время! — говорил Дмитрий Ростовский в одной из своих проповедей. — Окаянное время, в которое так пренебреженно сеяние Слова Божия. Я не знаю, кого прежде надобно винить, святителей или землю, священников или сердца человеческие или тех и других вместе».
* * *
«Природа есть проявление мысли Слова Божия к человеческому духу».
Правду сказал один известный мыслитель: живопись есть немая, но вместе теплая, живая беседа души с природою.
«Известен один подвижник, который загородил иконой единственное окно своей кельи, а из него открывался восхитительный вид. Его спросили:
— Как это ты, отец, не хочешь даже взглянуть, а мы не могли налюбоваться и на небо, и на горы, и на Эгейское море и его острова.
— Отчего я закрываю окно, вам не понять, но созерцать красоты мира сего я не имею желания, — ответил подвижник».
Схиархимандрит Варсонофий (Плиханков): «Христианству известны два пути художества — внешнего и внутреннего. Внешний художник изображает на полотне то, что наполняет его душу, внутренний — созидает саму душу свою, делая ее действительно художественным произведением по красоте добродетелей, которыми она украшена. Монах есть внутренний художник».
Цель подлинного искусства — помогать человеку на пути ко Христу. «Искусство должно наглядно изображать чистейшие истины христианства и приводить человека к плачу о своих грехах».
Художник, в христианском понимании не будучи святым, все же в основе своей жизненной устремленности должен иметь движение к Богу. «Если же этого нет, то искусство его будет стремиться к распаду».
Тот же схиархимандрит Варсонофий с сожалением говорит о неполноте или неприятии вообще учения Христа многими талантливыми людьми. Огромное число творческих, одаренных, прославленных миром людей он сравнивает с теми, кто пришел в церковь, «когда служба уже началась и храм полон народа. Встали они у входа, войти трудно, да они и не употребляют для этого усилия. Лишь кое-что доносится сюда из богослужения... Постояли-постояли да и ушли, не побывав в самом храме. Так и многие поэты и художники толпились у врат Царствия Небесного, но не вошли в него. Души их вспыхивали от малейшей искры, но, к несчастью, они эту искру не раздули, и она погасла».
Пейзаж, написанный в сельской местности, с одной точки, художником, жившим в XIX веке, и художником нынешним будет разительно отличаться по своей духовной наполненности.
«В последнее время особенно популярны искусства, не требующие каких-либо умственных затрат их потребителя. Это объясняется общей расслабленностью современного человека...»
«Нелегко в действительности выйти на путь христианский современному творческому человеку, не желающему жертвовать ничем существенным ради Христа. В его внутреннем мире так много места занимает обожествление себя и своих дарований, что Церковь — где-то на периферии его сознания».
Растеряв труд молитвенный, русские художники, слава Богу, сохранили любовь к труду как таковому.
«Природа лечит. В старину пейзажу не было места. Теперь другое. Теперь разуверились в самобытной силе человеческого разума и в том, что верный путь к истине можно найти, только углубясь в самих себя, становясь метафизиком, поняли, что, изучая природу, поймут лучше и себя...»
В лесной глуши, близ родника с ключевой водой не чувствует ли себя русский человек в родной религиозной среде?
Природа что храм, в который пришел верующий, и потому он так благоговейно вглядывается в нее, прислушивается к ее голосу.
Очень точная мысль у И.И. Забелина: «...ландшафт страны всегда имеет глубокое, неотразимое влияние и на мысль, и на поэтическое чувство народа и всегда возделывает и мысль, и чувство в том характере, в том направлении и в той перспективе, какими сам отличается».
Природа и религия сформировали характер русского человека, и потому у него сыновняя любовь к родительским местам и заброшенной сельской церкви.
Основу нации составляет ее идеология. Для русских — это Православие. Приняв заповеди Христовы, правила общежительства, верный Богу русский мужик принялся обустраивать свою жизнь: с любовью и смирением. Оттого все в сельской местности, обустроенной руками православного человека, так гармонирует с природой: храм на взгорье, избы, дорога, плотина, сады, и оттого душа отдыхает в деревне.
То, что дано Богом, — синева неба, голубизна рек, зелень лугов, пение птиц, лесной шум и т.д. — все это наполняет душу человека, обогащает его чувства. Поэтому именно в деревне и родились песни, фольклор, народные промыслы. Сама живопись, как идея, родилась в городе. Но художник, привнесший эту идею, наверняка был уроженцем деревни. Настоящим художником можно стать, только живя в деревне. Потому так и тянет их туда.
Но в советское время деревня разрушалась. Власти старались разрушить саму идею Православия. И это рождало либо грусть и бессилие, либо протест. У всех по-разному. Особенно это заметно в стихах Есенина и Рубцова.
Сравни живописные работы Федора Васильева и Никиты Федосова. У первого — это песня, подчас грустная, у Федосова — скорее отчаяние.
Работы Никиты чем-то сродни стихам Есенина. Но у Есенина подчас проглядывает атеистическая мысль:
...Знаю я, что не цветут там чащи,
Не звенит лебяжьей шеей рожь.
Оттого пред сонмом уходящих
Я всегда испытываю дрожь.
Знаю я, что в той стране не будет
Этих нив, златящихся во мгле.
Оттого и дороги мне люди,
Что живут со мною на земле.
Стихотворение 1924 года
«Мы теперь уходим понемногу...»
Но именно благодаря Есенину можно понять смысл творчества того же Никиты:
Быть поэтом — это значит то же,
Если правды жизни не нарушить,
Рубцевать себя по нежной коже,
Кровью чувств ласкать чужие души.
Быть поэтом — значит петь раздолье,
Чтобы было для тебя известней.
Соловей поет — ему не больно,
У него одна и та же песня.
Канарейка с голоса чужого —
Жалкая, смешная побрякушка.
Миру нужно песенное слово
Петь по-свойски, даже как лягушка.
Потому Никита и любил Есенина, что оба кровно связаны с природой (родители Федосова из сельских мест: отец со Смоленщины, мать из Калужской губернии).
Как и Рубцов, оба могли сказать:
...С каждой избою и тучею,
С громом, готовым упасть,
Чувствую самую жгучую,
Самую смертную связь.
Трагедия Есенина и Федосова — трагедия людей, которые, как и многие, страдали от тоски по евангельской жизни, но искали они эту реальность, кажется, вне Православной Церкви. Оба были большими русскими талантами.
В конце жизни раз в неделю Никита ходил в Обыденский храм, где служил отец Петр. Вставал перед иконой святых Петра и Павла и молился. Может, умолял укрепить его в вере?
Был добрым к людям. Внимателен к талантам. Один из друзей его рассказывал, как Никита подарил ему дорогие краски, кажется виндзорские, когда у него появились деньги. А краски эти и Суриков себе купить не позволял — дороги.
Живая душа. Когда дежурил на выставках, его буквально облепляли посетители. Он водил по выставке и рассказывал о художниках, о назначении живописи, о талантах, задачах, стоящих перед живописцами. Выкладывался весь, и это чувствовали и были благодарны за это.
Вот его собственные мысли:
«Пейзаж без живописи и без души не имеет смысла.
Природа и не дает лгать, и учит добросовестности. Величие и халтура не уживаются».
«Классицизм дал “ландшафт”. Романтизм очеловечил природу, навязав ей наши переживания, может быть, вовсе ей чуждые.
Реалистический пейзаж... дал “Грачей”, “Сиверко” — нечто совсем небывалое, что и сто лет спустя необъяснимо нами...
...духовность современного пейзажа я вижу в этом (в надежде на слияние души человека и души природы. — Л.А.). В этом огромное общечеловеческое значение пейзажа.
Мы больше не “цари природы”. Мы — дети, вернее, блудные сыновья ее, возвращающиеся в рубище, в отчий дом».
О патриотизме. «Большая Родина всегда начинается с малой. Пейзажист в меру таланта открывает нам глаза на величие и красоту этой малой Родины, и только через это мы постигаем величие и красоту Родины в целом».
Замечательный художник и человек Михаил Кугач, двоюродный брат Никиты, рассказывал:
— Как-то Никита был худруком на академичке. Студенты побаивались строгого преподавателя. Спуску он не давал. Придет утром: «Время-то сколько, а вы спите!» А он за день четыре-пять этюдов сделает. До обеда — два, после обеда — два и один вечером. Ученики решили встать рано-рано, чтоб ему нос утереть. Вышли чуть свет. Заря занимается. Идут по росе. Баню миновали, а из-за бани — голос Никиты: «Вы куда собрались?» Он уже на этюде.
Друг Никиты Николай Зайцев:
— На академичке. Никита с этюдником стоит на тропинке к пчельнику. День пишет, два пишет. Удивляюсь, ведь пейзажа нет. А потом, когда кончил этюд, говорит: «Тропинку писал» (изучал. — Л.А.).
Никита: «У английского посла в его московской квартире висит мой пейзаж скромной тверской земли — банька, две березы над осенней рекой. Он рассказывает, что гости, вздыхая, дружно восклицают: “Неужто на земле осталась такая красота, такая живопись!”
Я горжусь, как русский. Вот за то, чтобы она, такая живопись, осталась, борется современный русский пейзаж. В этом его не только общенациональная, но и общечеловеческая роль».
Он же (в одной из статей):
«Сколько приходилось слышать и читать: “Опять эти березки, ручеечки, церквушки, избушки!” Но пейзаж имеет давние корни в русском искусстве. Сколько упреков приходилось слышать К.Коровину, Левитану, Кончаловскому, Ап. Васнецову в асоциальности, за уход от жизни, а оказался великим вклад этих мастеров в искусство.
...Часто бывает, что, только увидев это дерево нарисованным, люди прозревают его красоту и значение для пейзажа...»
Мысль Никиты (едва ли не сокровенная): «Настоящая живопись редка. Что это? Для меня живопись — это когда созвучие цветов на холсте производит на душу действие, сходное с действием музыкального аккорда, и когда одновременно краска перестает быть собой, а каким-то волшебством становится золотом закатного неба и серебром осеннего тумана. Словом, всем, что есть прекрасного на свете, приобретая внутреннее свечение».
В детстве он походил на Ивана-царевича. Златокудрый, синеглазый. Славянский тип. Очень красивое лицо.
О детстве не любил рассказывать. Детство трудное было. Родители разошлись. Жил то у отца и его родственников, то у родственников по линии матери.
— Забывают или нарочно не хотят признавать: есть художники-лирики, а есть трагики. Художники, которых волнует тема древности земли, вечности... — говорил Никита. — Когда писалась «Над вечным покоем», Россию покрывали сетью железных дорог, трубами заводов и фабрик.
Его же слова:
— Талант, московская школа и труд — вот что нужно, чтобы стать художником.
В работе забывался. Брался за кисти с зарей, заканчивал с сумерками, когда трудно было краски различить.
Он и здесь схож с Есениным. Тот писал какому-то поэту: «Работай как сукин сын! До последнего дыхания работай! Добра желаю!»
Слова М.Горького о Есенине можно отнести в какой-то степени и к Никите Федосову: «Какой чистый и какой русский поэт. Мне кажется, что его стихи очень многих отрезвят и приведут в себя».
Никита:
— У художника два трудных момента. Начинаешь с вдохновением, знаешь, что нужно, с радостью кладешь первые мазки. Потом этих мазков становится так много, что их трудно между собой согласовать, бьешься с ними. Вроде чего-то добьешься. Но утрачивается первая цель, ради чего работа была начата. А повернуть к ней уже трудно. И вот успех в том и заключается — удастся ли вернуться к первому замыслу, через труды и муки. Прийти к преодолению материальности ради духовного, ради художественного образа. Реализм не материи, а реализм духовности.
Родился Никита в Москве. Отец — инженер-технолог оборонной промышленности, из семьи смоленских крестьян. Мать — искусствовед-реставратор. Художником был и дед (по матери) — Григорий Степанович Светличный.
Семья распалась. Никита в войну жил у отца на Пироговке. Последние годы войны — с бабушкой.
— Порой и корма не было, — признавался своему другу.
Суриковский окончил в 1962 году, когда ему было 33 года. Возраст Иисуса Христа.
В 1964 году учился в творческой мастерской Б.В. Иогансона.
В 1966 году женился. Трое детей от этого брака.
В 1991 году за цикл пейзажей «Времена года» получил Государственную премию России имени Репина.
1992 год, 17 мая — смерть. Попытка к самоубийству была и ранее.
В те майские дни выходил из запоя. Отправил жене телеграмму: «Приезжай». Жена не приехала. Родственники жены (они жили в той же деревне, что и Никита) вызвали врача. Та не придала значения его возбужденному состоянию. А ведь самое трагическое (принятое Никитой решение) — минутное дело. Окажись кто-то рядом — и ничего бы не было.
Физически сильный, крепкий был. В Карелии, близ Кижей, на лодке так греб, аж звук рассекаемой воды слышался.
Ходил по лесу — побродить с ружьишком. Однажды столкнулся нос к носу с медведем. Оба посмотрели друг на друга выжидающе.
«...Он ушел первым, тогда как я не мог этого сделать из-за слабости в коленях. По счастью, это оказалась не медведица с детьми. Моя дробь шестого размера могла бы ей так же повредить, как шлепок по заднице. Все старухи в деревне переполошились и отказались разом от намерения собирать волнушек на зиму. В лесу изумительно красиво. Жаль, что трудно добраться» — из Кижей, 17.IX.60 г., письмо домой.
Михаил Кугач (рассказывая о Никите):
— На охоте ходишь-ходишь до изнеможения. Вроде бы время теряешь, ан нет. Тогда-то и набираешь материал исподволь.
1970 год, июль. Письмо к матери из Вели (деревня близ академички):
«...Сегодня Троица, с праздником тебя! А сирень только распускается, вот это лето!»
Крещен был в 9 лет. В праздники посещал храм в Новодевичьем монастыре.
Был гостеприимен. Любил застолье. Пел в компании, пел и один. Очень красивый голос. Густой баритон. Чаще всего — любимые старинные русские песни: «Черный ворон», «Летят утки», «Меж высоких хлебов затерялося...».
Знал и пел с художником Николаем Анохиным старинные северные песни.
Читал Есенина, Тютчева, Пушкина, даже Пастернака.
Однажды дали ему томик Николая Рубцова.
— Ну-у, это какой-нибудь из нынешних, — недовольно протянул он, но взял. А возвращая, сказал: — Промашка вышла.
Не скрывал профессиональных секретов, что редко у художников. Евгению Бирюкову, другу, показывал, как щетинной кистью можно провести тончайшую нить.
Очень радовался успеху других.
Увидел работы Миши Абакумова, сказал обрадованно:
— Нас прибавляется!
Увидит хорошую работу, скажет не одному:
— Сходи посмотри. Я с удовольствием посмотрел.
За хорошую работу мог и постоять на худсовете. Крепко выругаться, если чувствовал несправедливое отношение к понравившейся работе другого художника. Взрывался, и до драки едва не доходило, но переголосовывали и картину принимали на выставку.
Было в Никите что-то располагающее к нему даже посторонних людей. Всюду желанный гость, общителен. С легким юмором и... легко раним.
Дома один часто пел Есенина:
Не жаль мне лет, растраченных напрасно,
Не жаль души сиреневую цветь.
В саду горит костер рябины красной,
Но никого не может он согреть...
Был в Южной Корее, привез лазерные диски. Слушал Рахманинова, Гайдна. Просил жену Наташу, чтобы играла на фортепиано.
У Федосовых трое детей. Каждый вечер Никита брал любимого щенка — дворняжку, — который жил у них, приходил в спальню к детям, будь он трезвый или пьяный, и они с барбосом махали лапкой, желая всем спокойной ночи.
Как-то его работы захотели посмотреть японцы. Никита был не в форме. Его попросили об одном — не разговаривать особо. В мастерской, увидев работы, гости пришли в восторг. Говорили, что подобного не видели и надобно устроить выставку в Японии. Заговорили об искусстве, художниках. Шел общий разговор. Никита принял в нем участие, и все были довольны: и лица, устроившие встречу, и высокопоставленные японские чиновники, особенно самый важный и самый главный из них, пред которым все остальные японцы прямо-таки ходили на цыпочках и смотрели ему в рот. Никита сидел за столом напротив него. И вдруг произошло неожиданное: Никита поднялся с места, наклонился к японцу, схватил его за грудки и буквально поднял над столом и, тряся, говорил:
— А Курилы мы вам не отдадим.
Через пять минут гостей как ветром сдуло.
Пел некрасовскую «Без церковного пенья, без ладана...».
Потом сказал:
— Он гениальный плохой поэт. Народ вычистил его стихотворение и сделал замечательную песню.
Как-то один из знакомых Есенина заметил:
— Вечно ты шатаешься, Сергей. Когда же ты пишешь?
— Всегда, — последовал ответ.
Никита мог бы ответить так же. Он жил задуманным. И многое хотел сделать. Достаточно взглянуть на список ненаписанных работ, оставленный им:
«Отдыхающее поле»,
«Ночная гроза»,
«Перезвон капели»,
«Жарко»,
«Звезда упала»,
«Комариный стон»,
«Крапивой пахнет»,
«Шелест сухой листвы»,
«На Троицу»...
«А как он любил нашу Родину! Как он понимал ее скромную, мудрую красоту! Много и подолгу живя в деревне, он полюбил и понял деревенскую жизнь, а потому и природу он чувствовал душой, он чувствовал и себя частью этой природы», — писал в некрологе на смерть Никиты народный художник СССР Ю.П. Кугач.
Большой самобытный художник. Бесшабашный подчас в жизни человек.
Мы в неоплатном долгу перед ним. Он был из тех, кто учил нас радости и грусти, кто помогал глубже и тоньше познавать эту суровую и жестокую в основе своей жизнь.