Через океан

Посвящается экспедиции «Кон-Тики-2»

Качается время, качается мир вокруг,
Качается даже твой спрятанный в сердце страх.
Но ты никогда не выпустишь руль из рук —
И лодка плывет, качается на волнах.

И лодка плывет — потому что ты так решил,
И побоку тех, кто лаял на караван,
И тех, у кого когда-то хватило сил
С улыбкой тебя отпустить в соленый туман.

Когда ж наконец ты окончишь свой зыбкий путь,
Оркестр по ушам шарахнет — только держись,
А в небе будет от чепчиков не продохнуть,
И лавров постелют скирду — почивать всю жизнь...

И мягок теперь твой хлеб и душист твой мед,
Есть прелесть и в том, чтобы жить в четырех стенах.
Но сердце твое все плывет, плывет, плывет.
Плывет и плывет, качается на волнах.


Старому речному теплоходу «Анна Ахматова»

Плачет «Анна», старея, ржавея,
Забывая год, месяц, число.
Время все-таки властно над нею,
Даже имя ее не спасло.

Два шага до речного простора —
Да не сбросить веревочных пут.
И засыпана палуба сором,
Но стихи из него не растут.

А собратья качают цепями:
Все исчезнем, жалей не жалей...
И становятся реки морями,
Растворив имена кораблей.


Читая сказки

Оставьте мне возможность парусов,
оставьте голос башенных часов —
карета не успеет превратиться,
и я домчусь, как ласточка, быстра,
до месяцев у зимнего костра,
попутно подобрав перо Жар-птицы.

Я одолею тысячи преград,
совсем как оловянный тот солдат,
что плыл навстречу собственному страху.
Как ясный сокол станет мой Финист,
и явится, как пред травою лист,
каурый Сивка, повинуясь взмаху.

Оставьте мне волшебные слова
и аленький цветок — а лучше два!
Пускай мне в сноске выделят курсивом,
что нет чудес — доказано давно.
Но верить в них ведь не запрещено?
...Аркадий! Говори со мной красиво!


Неожиданно выпавшему снегу

Ну вот!.. Теперь ты сыплешься с небес,
хотя всю зиму мы прожили без
сугробов, гололеда и заносов.
А на календаре — почти апрель.
Зачем, скажи, теперь твоя метель?
Ведь из дому не высунуть и носа
без теплой куртки, шапки и сапог.
Ну что б пораньше хоть на месяцок?
Ведь все уже в химчистке и в коробках!..
Да что ж это такое за окном!
За пеленой исчез соседний дом!
А час назад все начиналось робко,
с двух-трех снежинок, и никто не ждал,
что три снежинки превратятся в шквал...

Что?.. Шквал уже как будто перестал?..
И выглянуло солнце? Слава богу!
И, жмурясь от слепящей чистоты,
глазеют недовольные коты
из-под машины, ставшей вмиг сугробом,
на то, как лепит бабу ребятня.
Пусть нету среди них теперь меня —
веселый снежный холод пальцы помнят...
И вот я улыбаюсь от души:
ну ладно, раз уж выпал — так лежи,
дай выбежать к тебе из душных комнат!


Время графики

Случается день
такой в октябре:
осеннюю живопись
в каждом дворе
накроет предзимняя графика.
До самых кончиков
вмиг занесен,
чистейшим листом
белеет газон
в ожиданье собачьего трафика.

Нетронутый снег
хрустит под ногой,
а рядом машины
одна за другой
скользят на резине летней.
И каждый шаг
на снегу как печать,
и хочется
новую жизнь начать
еще один раз. Последний.


Вспоминая Сицилию

От выходного до выходного
Хочу на море поехать снова,

Где от Мессины до Санта-Теклы
Циклопий берег — сплошное пекло,

Где в адский полдень на черном пляже
Один курортник безумный ляжет,

Где грузной жабой расселась Этна,
Где мы стареем так незаметно,

Где те вопросы, что мозг терзали,
Удастся вспомнить с утра едва ли,

А из ответов один лишь нужен —
Какое платье надеть на ужин,

Где так беспечно пчелы круженье —
От изверженья до изверженья...


В метро

Все безжалостнее время,
все стремительней отсчет,
все бесплоднее попытки удержать в часах минуты.
Даже после объявленья:
«Поезд дальше не пойдет», —
поезда неумолимо все уходят почему-то...


Ковер

Пока усталые глаза
Ткачу не застит вечный сон,
Ковер рассматривать нельзя —
Узор еще не завершен.

Но ты следишь, как узелки
Ложатся в ряд, ложатся в ряд,
Как прихотливо завитки,
Поймав, не отпускают взгляд.

Они сплетаются в цветы,
Они свиваются в слова,
Над смыслом будешь биться ты,
Их контур разобрав едва...

Гадай, гадай на лепестках,
Как в детстве — любит или нет? —
Пока нетвердая рука
Тебе не выведет ответ.


Памяти Р****

В прошлой жизни? вчера ли? — так много пролистано лет,
что сквозь время я вижу лишь контура самую малость.
Я просила у мамы включенным оставить мне свет,
и она оставляла — чтоб я темноты не боялась.

А теперь, когда книга закрыта и жизнь прожита,
когда, кажется, даже вдохнуть не смогу без усилий,
когда знаю, что скоро накроет меня чернота, —
у кого мне теперь попросить, чтобы свет не гасили?..


Новое лесное кладбище в Стокгольме

Почему это кладбище не заставляет надеть
на себя выраженье лица поуместней, построже?
В мире — осень. Но в гамме пейзажа отсутствует медь
или золото. Впрочем, и гамма отсутствует тоже:

наверху — только серый. И только зеленый вокруг.
По дорожкам шуршат влажным шепотом велосипеды.
Между сосен спокойных в компании свежих подруг
моцион совершают вечерний спокойные шведы.

Словно трубы органа, уносятся в небо стволы.
Словно клавиш ряды — невысокие, скромные камни.
И танцуют под музыку леса частички золы
и, устав, возвращаются в землю...
Туда мне, туда мне...

Постепенно, по капле, с привычным стокгольмским дождем
проникает в меня пониманье природы покоя:
не трагедия то, что когда-нибудь все мы уйдем.
Просто смерть — только отдых от жизни.
А это — другое.