Предчувствие

Какое сиянье над нами!
Случилась какая беда?
— Взгляни, — я сказал, —
                                   облаками
В руинах лежат города!

В ответ ты легко промолчала.
Стояли мы, лица подняв.
И лето охапкой бросало
Нам запахи скошенных трав.

Мы слушали, чуткие звери,
Движенье и тайну земли
И знанье щемящей потери
Внезапно с тобой обрели.

И что-то блескуче и колко
Прошило небес синеву,
Как будто стальная иголка
Упала в густую траву...


Исход

Не в подражание я сбиваюсь на прежний лад.
Выйдешь, вернешься ли сразу
К праху и тверди, в прах погружая взгляд,
В разлучение глаза?

Идущее мимо и тебя увлечет за собой.
Там присутствует что-то
Кроме мысли затейливой и простой,
Выше заботы.

Там, где двое, всегда появляется Он —
Жертва и мера.
На сквозняке между автором и толмачом —
Млечность пробела.

И не вещи тебе называть, но говорить
Беглой речью исхода.
Дверь, что открыта тобой изнутри,
Это ль свобода?


Разговор с вороном

Нас оторвали от прошлого.
— Что же там было, скажи?
— Гнусное, мелкое, пошлое,
Дальние миражи.

— Что же, и не было славного?
Не было разве побед?
Доброго, милого, разного
В долгом цветении лет?

— Только одно бестолковое,
Скука, морока и ложь
Да в обещании нового
К горлу приставленный нож.

— Как же отцы наши, матери,
Разве их жизнь не была?
— Нищие соглашатели,
Серой бумаги дела...

Он говорил картаво,
Злою усмешкой кривясь.
Он и меня заставил
Лицом окунуться в грязь.

И я усмирял свой норов,
День забывал и год.
Черная птица ворон
В доме моем живет.

* * *
Душа не ведает печали,
Когда идет смертельный бой.
Есть правда на земле и дале,
Она объемлет всех собой.

Есть Мать Небесная скорбящих,
Она отрет слезу живым,
Склонится над телами павших,
«Вы победили!» — скажет им.


Врагу народа

Принципом, тяжким уроком,
Дело свое не любя,
Пулей, ножом, альпенштоком
Кто остановит тебя?

Платою тысячекратной
Глаз свой сощурит другой,
Став механизмом возвратным,
Кто тот безвестный герой?

Мальчик ли это с Надыма
Или из вятских мужик?
Смотрит упорно и длинно,
К оптике сильной приник...

И не спасут даже двери,
Крепкие двери Кремля!
К высшей заслуженной мере
Приговорила земля.

Проговорила: «Отмерьте
За нищету, за разор...»
Я не хочу твоей смерти,
Но подпишу приговор.


* * *
Легким шагом пришел
И уйду налегке.
Все отдам, что нашел,
Терпеливой руке.

Нет младенцу нужды
На своем берегу.
И старик без вражды
Оставляет врагу

Ветхий руль свой и лот,
Весла и паруса.
Только лодку толкнет
И глядит в небеса.

И сквозь пальцы — река.
Этот берег и тот...
Что хранила рука,
Без остатка вернет.


Старый Крым

Вот горлица, вот присказка ее
Угрюмая в густых ветвях ореха.
Вот глиняное рыжее жилье,
Где кашлем смех и горловое эхо
Другого голубя, что под моим окном.
«Проходит все», — звучит глухим рефреном.
Так кровь слепая, плача о другом,
Аукается в известковых стенах,
И о другом часы песок прядут,
И полднем щурится изношенная местность,
И небо плавится в огне, и камни ждут,
И птица серая свою заводит песню.


* * *
Много на свете коробок,
Маленьких и больших,
Чтобы мне до озноба
Помнить среди других

Тот неподъемный короб
В тяжбе неловких плеч.
Он еще будет дорог
Тайной последних встреч.

Пристань моя и лодка,
Горечь доски сырой,
Берег, привал короткий
Да переход второй,

Где проводник мой грубый
Будет греметь веслом,
Где приласкают губы
На берегу другом.


* * *
К дню Воскресения я написал сонет,
Он сердцем был, а сердце стало прахом.
Здесь тело Сына источало свет,
И свет впитала смертная рубаха.

В Его ладонях оживал предмет,
Как беглый раб на мир глядел со страхом.
И я пришел, не праведник — поэт,
Но и меня любила эта плаха.

Так грубый крест становится тобой.
Ты древком будешь, грешною рукой.
Узнал ли ты прямую эту спину?

Не меч, но круг вечернего огня.
Се плоть моя... Не обойди меня,
Преломленного хлеба половина!


Р.S.

Обнажается земля
Городская из-под снега
В обморочном свете дня
Для последнего забега.

Терпкий, горестный разор,
Слов и взглядов запустенье.
Разошлись — и голый двор
Замыкает безвремéнье.

После комы, забытья
И смертельного наркоза —
Кто я? где я? — дурь твоя
Тихо вышла, как заноза.

Зеркала обжитый край.
Зябнет утренняя нежность.
Жизнь на вырост — примеряй! —
Невозможна, неизбежна.