О Владимире Чивилихине
Александр Иванович Овчаренко (1922–1988) родился в деревне Григорьевка Туркестанской АССР (ныне Киргизия). Окончил Московский областной педагогический институт имени Н.К. Крупской. Критик, литературовед, доктор филологических наук.
Был профессором МГУ имени М.В. Ломоносова, преподавал в других вузах. Работал в ИМЛИ имени А.М. Горького Академии наук, был заведующим сектором по изучению творчества М.Горького.
Труды по актуальным вопросам советской литературы. Автор статей о русских, украинских, белорусских советских писателях.
Лауреат премии имени В.Г. Белинского за книгу «Публицистика М.Горького» (1964).
К 90-летию со дня рождения Владимира Алексеевича Чивилихина
За мою, теперь уже можно сказать, не короткую жизнь довелось мне видеть, наблюдать много далеко не ординарных людей в городах и весях нашей страны и за ее пределами, разговаривать с некоторыми из них, даже спорить. Видел я маршала Жукова, академика Королева, разговаривал с Фадеевым, Фединым, Леоновым. На себе ощущал силу немногословия и молчания Шолохова. Однажды по чисто русской, нелепой случайности заглянул в латунные, без блеска глаза Сталина, тогда еще вызывающе рыжего. Время, сжимаясь от приближающейся старости, соединяет воображением виденных в разное время людей, и видишь вдруг свет и больших, и малых книг в неповторимом толпеже. И в нем, этом причудливом толпеже, не теряют почти физической ощутимости два чалдона, два красивых человека, похожих на профессоров, — Василий Федоров и Владимир Чивилихин. Да, они были профессорами народных забот, жили всеми радостями и горестями своего народа. Они не были ровесниками. Разница в их возрасте исчислялась 10 годами и 13 днями. Но и в отношении друг с другом, и в общении с окружающими они выступали всегда как ровесники и как единомышленники. Они начали литературную деятельность с того, что попытались раскрыть самую душу современника, опаленного пламенем революции. Они были выходцами из рабочих, были частью рабочего класса. И оттого так органично в стихах, поэмах одного, в повестях другого соединяется лирическая отзывчивость на тончайшие вибрации человеческой: души с упругостью металла, когда речь заходит о святынях и твердынях, которые сдавать нельзя...
В центре внимания того и другого — современник с его свершениями, радостями, горестями, стремлениями и надеждами, очень часто не исполнившимися надеждами. Вместе со своим современником они подвергались в середине века яростным атакам и сегодня подвергаются со всех сторон. Вместе с его заботами они соединяли собственные заботы, и, как единое целое, эти заботы оказывались самыми жгучими заботами всего нашего народа. Расцвет таланта Василия Федорова и Владимира Чивилихина пришелся на время, ныне характеризуемое обжигающим, как удар бича, словом «застой». Но как раз в тот период они не молчали, не хитрили, хотя их произведения пробивались к народу с колоссальными потерями...
Владимир Чивилихин развернул перед всеми картину вопиющего бесхозяйственного отношения к самому великому богатству нашей земли — к ее плодородному слою, богатствам ее лесов, недр, морей.
Разрешите мне здесь немного передохнуть, предоставив слово редактору журнала «Москва» Михаилу Николаевичу Алексееву, который первым напечатал очерк Владимира Чивилихина «Земля в беде». Он писал: «Сейчас, когда партия провозгласила гласность в качестве основного закона нашей жизни, поднимать какие-либо острейшие вопросы большого мужества и не требуется, а вот, скажем, 20 лет назад, когда Владимир Чивилихин выступил со статьей “Земля в беде”, так мы ее пробивали несколько месяцев с муками, если не сказать, с кровью. Вот тогда смелость была нужна, вот ее-то, быть может, и надо по достоинству оценить». Оценить тем более необходимо, что, скажу вам по секрету, некоторые из тех, кто более всего сопротивлялся публикации очерка, сегодня выступают как самые рьяные, самые яркие метеоры перестройки.
Напомню также об удивительной синхронности дум Василия Федорова, который, взбудораженный теми же заботами, что обуревали Владимира Чивилихина, пятью годами раньше, попрекая все человечество в безрассудном истреблении природы и упрекая нас с вами, писал в стихотворении «Пророчество»:
Земли не вечна благодать.
Когда далекого потомка
Ты пустишь по миру с котомкой,
Ей будет нечего подать.
За очерк «Земля в беде» автор получил самую высокую награду, которую можно получить в этом мире. Он был обласкан самыми крупными русскими писателями, достойно продолжавшими величайшие традиции русской литературы XIX века, — Леонидом Леоновым и Михаилом Шолоховым, уже никогда не выпускавшими после этого его из поля своего зрения...
Одержимый заботой о своем современнике, тем, чтобы в эпоху беспримерных черных бурь и сокрушающих ураганов он, наш современный советский человек, надежда и опора всего человечества в борьбе с ядерной, экологической и другими угрозами, устоял, не сломался, писатель раньше других понял, что ураганы бессильны лишь перед тем, что имеет мощные и глубокие корни. И погрузился в вековечные пласты истории русского народа, попытался заглянуть в самый корень, наш с вами корень. Так родилась книга «Память». Она принесла автору всемирную славу. Но стоила ему преждевременной смерти. У гроба писателя я назвал «Память» книгой не столько о нашей памяти, сколько о нашем с вами беспамятстве. Но никакая другая книга, никакое другое произведение последних десятилетий не способствовало так обновлению, пробуждению, становлению исторического самосознания русского народа, как этот роман-эссе. И ни один не нанес такого сокрушительного удара по беспамятству людей, какой нанес роман-эссе «Память». Роман-эссе Владимира Чивилихина возвращает русскому народу главнейшую из его святынь — его историю. Произведение это о прошлом, трагическом прошлом русского народа, но написано оно для нашего современника. В сущности, он, наш современник, является главным героем, зримо, а чаще незримо присутствуя на каждой странице романа.
Чивилихин любил свою землю. Любил ее поля, леса... Он любил ее историю, он любил ее будущее. Он и в историю ушел ради этого будущего, ради того, чтобы в этом будущем его народ занимал достойное место. Но больше всего Владимир Чивилихин любил людей-тружеников, людей-работников. Веря в безграничную талантливость их, он искал таланты и находил их. Так же, как Сергей Викулов, сказал первое вдохновляющее слово о Василии Белове — прозаике, а Всеволод Кочетов — о первых рассказах Василия Шукшина, автор «Памяти» по первым рассказам, прочитанным в рукописях, разглядел талант Валентина Распутина. Напечатал их в «Москве» и очень сердился, когда мы, в то время члены приемной комиссии Союза писателей Российской Федерации, без особого восторга говорили об авторе сборников «Костровые новых городов» и «Край возле самого неба».
Среди всех людей, с которыми сводила меня жизнь, не было более азартных, более упрямых и более эрудированных спорщиков, чем Василий Федоров и Владимир Чивилихин. Они не шли ни на какие компромиссы, когда дело касалось истины, а Владимир Чивилихин еще и до глубины души оскорблялся, если кому-либо удавалось загонять его в угол, заявлял, что больше не желает знаться, расплевывается навсегда. Сердился день, неделю, месяц, но искатель истины пересиливал свое самолюбие ради главной цели — и возгорались снова споры, а с ними и дружба. И вот его нет. И друга его, Василия Федорова, тоже нет. Ушли один за другим. Возможно, и потому, что их рождения разделяли не только 10 лет, но и целых 13 дней. 13 дней!
В моем воображении они, осеняемые Михаилом Шолоховым и Леонидом Леоновым, стоят как живые, настоящие писатели, писатели истины, чалдоны — так они в один голос назвали себя в нашу последнюю встречу втроем...
Заканчивая свое слово, я вижу, как нелегко смотрит мне и вам в глаза Владимир Чивилихин, смотрит не моргая. Он не любил моего прищура, однажды мы даже поссорились из-за этого. Удивительно прямо сам он смотрел всем и каждому в глаза, смотрел своими чистыми глазами и говорил всегда и со всеми прямо и только начистоту. То были прямота и чистота принципиальности. Под пристальным прицелом этих глаз в особенности остро с горечью замечаешь, как многим из нас, занятых перестройкой, сегодня недостает либо прямоты, либо чистоты.