Вербы

Природа не любит ущерба,
И вот не во льдах, а в тепле
Застыли три веточки вербы,
Тоскуя по доброй земле.

Поверили, видно, бедняжки,
Что полное счастье дано;
Корнями блуждая в стекляшке,
Мечтали попасть за окно.

Где снег был глубок и печален,
Земля для любви холодна,
Сегодня так много проталин!
И все без стеклянного дна.


* * *
Снег не таял в буграх низин,
Луч дремал на коре ольховой.
Между вывернутых лесин
Застоялся не вешний холод.

Прошлогодней травы клочки
Кромкой поля тянулись к свету.
Стебли были, как жизнь, узки,
Поле было широко ветру.

Двух несхожих миров верста.
Я набрел на ее извивы
Как на фразу, что жизнь — пуста...
И согласно кивали ивы.


Я люблю

Я люблю, когда лучи скупые
Держат мир на тонких волосках,
Строя утра замки голубые
На летучих золотых песках.

Воля не взволнована, как море,
Чайкам не завидуют глаза;
В отрешенном, безграничном взоре
Узнаны, как в капле, небеса.

Будто мысль в кольцо любви продели —
Так легка, туманна и тонка,
Что трепещут перед ней пределы
И дрожат немые облака.


* * *
...И это небо одинокое —
Такое бледное на вид.
Лишь в облаке, как в белом коконе,
Прожилка светлая кровит.

Да капли влаги, как смородины,
Прозрачной алости полны,
Дрожат в листах, что ливнем пройдены
С известной небу стороны.


Я выйду из дома

Дождливое утро. И роща промокла.
Вдруг звякнет струя, будто лопнет струна,
И галочья стая, звучанья полна,
С каким протирают оконные стекла,
Сорвется с дерев на пустые зады,
На бледность отав, на скупые подзолы.
И ринется ветка сквозь капель узоры
К спокойствию рамы — оконной узды.

И годы пройдут. Как сквозь кальку, невнятно
Проступит — и время, и место — среда.
И, узостью жизни охвачен, тогда
Я выйду из дома в зеленые пятна
Дрожащей листвы и скользящей травы,
Как Ной выходил. Бредя мхом и болотом,
Резучей осокой, колючим осотом
И счастьем, с каким не сыскать головы.


* * *
Заячьим горошком, черным лютиком
Заросли могилки вдоль реки.
Алалыкой, одичалым хлюпиком
Там бродил я в детстве, и близки

Стали сердцу знаки запустения,
Тайны века, вросшего в покой:
Будто все ушли — одни растения
Своеручничают под рукой.

Луч касается, как тел покойников,
Синеватых шпатов полевых...
Помню: сердце бабочкою с донников
К ним слетит из царствия живых.


Тихо шагну я...

Тихо шагну я, возникший из праха,
В круг от лампады, не знающей тени.
Лишь бы не стала духовная плаха
Самым бессовестным из заблуждений!

Молнии взмах — и останется грому
Сущность разваливать на половины.
Лишь бы, разъятые как по живому,
Не возопили заслуги и вины.


Посвященные Н. Т.

* * *
Есть проницательность. Есть тайна.
Мы вновь приблизимся случайно,
Когда сойдет остаток лет.
Пространств весенних окрыленность
Пронижет душу, как влюбленность,
Как весть о том, что смерти нет.

Тогда, скользнув прозрачной тенью
Меж праздностью и канителью,
Появишься, мой ангел, ты.
И будут в дымке предрассветной,
Как в легкой лирике заветной,
Сквозить небесные черты.


Как позабыть

Как позабыть о лучшем сне земном,
Который с явью до сих пор не слился?
На Черной речке в детстве он приснился —
Не в здешнем веке, а совсем в ином.
Там девочка, любимая до слез,
Такая та, что обмираю весь я,
Со дна души восходит в поднебесье,
По кромке плеса в мир речных стрекоз.

Там ярче звезды и рассвет быстрей,
Черемухи воздели к небу ветки,
И сердце, будто вольный соловей,
Не признает грудной скелетик клетки.
Одну из трех сестер по именам,
Тебя оно, волнуясь, узывало
То рыть ходы сквозь дебри сеновала,
То, рыб шугая, бегать по волнам.

Когда б на свете красоту ценили,
Глядели б неотрывно на тебя.
Как ты молчишь, с букетом желтых лилий
И выгоревший локон теребя.
Как ты поешь — и искренне, и тонко.
Как ты лежишь, не ведая стыда,
На сахарном песке, где лижет кромку
И сладко-сладко шепчется вода.

Какой бы ты была в объятьях ночи,
Стань женщиной, купайся в волнах чувств?
Не карие глаза — блистали б очи!
Не губ бутон — раскрылся б розан уст...
Но ночь зажглась, когда слепые руки
Постичь пытались, что же надо нам,
И сосны пели о реке разлуки,
И черный ветер крался по волнам.

Тебя из сна сюда переселю —
Мечтал не раз. Но, глубже чуя бездну,
Скорей к тебе из этого исчезну —
Шептал поздней, а нынче лишь люблю.
Копаясь в недрах старого альбома,
Не узнаю себя. И мнится мне,
Что это ты с другим была в том сне,
А мне лишь только издали знакома.


Никогда

Никогда мы не свидимся боле
Ни в лесу, ни у речки, ни в поле
И зеленый цветок не сорвем;
И в зеленых сережках березам,
И с зеленым отливом стрекозам
Не расскажем о счастье своем.

Был избеган босыми ногами
Весь наш рай, что давно под снегами,
Лишь зеленые сосны скрипят.
— Дети, где вы? — Не ведаем сами,
Не в глаза и чужими глазами
Смотрим, как догорает закат.


* * *
И на голос разлуки — лишь сон о далеком.
Я держу твои руки — и сосны над нами,
Ветерок овевает твой сбившийся локон,
И ночная прохлада дрожит светляками.

Это только ручьи превращаются в реки,
Или тени — ничьи на бродячем пригорке.
Ты моя, ты маяк — пусть сквозь сонные веки
Пробивается мрак, но глаза мои зорки.

Пусть мы тени вдвоем, только речка — бормочет,
И на платье твоем оживляются складки:
Где птенцом трепыхался пугливый комочек,
Трепетания снова мучительно сладки!

Узнаешь ли меня? — Запрокинулись руки:
Я узнаю тебя, даже если забуду
Эту песню огней, эту сладостность муки —
Даже тени теней не противятся чуду.

И движеньем, что легче лесной паутинки,
Будто время разгладить, к лицу прикоснулась:
Спи, далекий, пусть утро туманит тропинки —
Я сегодня средь ночи счастливой проснулась.


* * *
Телу легко затеряться в толпе,
А душе — в одиночестве.
Вот я иду по заросшей тропе,
Исчезающей в творчестве.

Боже, как зримо поется в глуши,
Быть бы только внимательным!
Ты меня словом, как есть, оглуши,
Самым верным и дательным.

Словом, разрушившим лет города,
Воскресившим, как спящую,
Девочку, что не придет никогда
В жизнь мою настоящую.


* * *
Верить луне и сирени,
Что обещали тебя?
Тени, лишь хладные тени,
Мы не сольемся, любя.

Стаи, летящие к югу,
Вновь провожаем с тоской.
Ходим, как время, по кругу;
Ищем, как стрелки, покой.
Ты — на луне, я — в Веретье.
Кругом идет голова,
Тысячелетием — третьим
От Рождества.

Станешь над пропастью — плечи
Убраны в лунный атлас...
Ангел на небе погасит свечи
И не разбудит нас.


* * *
Вот маки — цветущие бабочки сна,
Вот сны — золотые соцветия сада,
Что щедрую прелесть дарили сполна.
Но сад обнищал, покосилась ограда.

Вот сухость гремушки на месте цветка
И вызревший сон может быть смертоносен.
Вот выпуклость яблока чует рука,
И дрожь пробегает по саду, где осень.

И дрожь пробегает по телу. Старик,
Я вижу, как мы, то есть прежние дети,
Смеемся с тобой вне аллей и столетий,
Встревожив, как бабочку, солнечный блик.


* * *
Жизнь, как платье, давалась на вырост и вот — коротка.
В ней нелепым кажусь, хоть нелепей она выставляла.
Не хватает всего — голубого, без мути, глотка,
Воскового луча, что проник в заточенье Дедала.

Чем убыточней свет, тем цветней и отважней листва.
Как я осень люблю за такую с ней нашу напрасность!
Будет глубокомысленна и безупречно права
Вслед за этим зимы ледяная бессильная ясность.

Будут скованны речи речных говорящих камней.
Обесточатся ив оголенные черные прутья.
А пока — что за бред, что за чувства приходят ко мне!
По горящим узорам аллей пролагаю им путь я.


* * *
Пора уж к веку золотому
Припасть натруженной пчелой
И слов горчащую истому
Сбирать для фразы ключевой.

И сквозь черты чертополоха,
Бурьяна буйство, мощь хвощей
Приметить, что не все так плохо
В природной прихоти вещей.

Что, разгоняя кровь по жилам
Юнцам и даже старожилам,
Немеет мир пред глубиной,
Лишенной твердого значенья,
Но полной тихого свеченья,
Неясной прелести земной.

А в небе клин и лист кленовый —
Приметы осени, где новый
Короткий век дарован мне.
И я в тоске провинциальной
С какой-то нежностью печальной
Гляжу на летний куст в огне:
Он подражает купине.