Константин Сахаров. Белая Сибирь: Внутренняя война. 1918–1920

Константин Сахаров, окончивший Николаевское инженерное училище и академию Генерального штаба, участвовал в Русско-японской и Первой мировой войнах. В армии Колчака служил на различных штабных должностях, затем командовал Восточным фронтом, произведен в генерал-лейтенанты. Его повествование начинается с окончанием Первой мировой и началом интервенции в Россию. «Главное командование союзными войсками было номинально вручено, как старейшему, японскому генералу Отаки. Фактически же распоряжался каждый по-своему», реальное руководство пытался осуществлять британский генерал Нокс. Был создан межсоюзнический комитет, который веселые английские офицеры именовали Совдепом. «Поезда [генералов] Жанена, Нокса, [чеха, Богдана] Павлу... поражали своей роскошью, незнакомой и недопустимой даже в богатых странах».

Английские офицеры признавали роль России, пафос их слов, сказанных сразу после завершения неслыханной бойни, понятен: «Если бы Россия не вступила в войну или, вступив, не жертвовала так беззаветно, то Антанте никогда не выиграть бы войны». Союзники заботились лишь о своих интересах, и Сахаров задумывался о том, что позже осуществил Сталин. Генерал Сахаров пишет: «Я доводил до его (Колчака) сведения мнение армии, что было бы очень полезно войти с германскими кругами в непосредственные переговоры, что этим путем мы, быть может, приобретем настоящее содействие и помощь... Адмирал ответил мне, что он разделяет этот взгляд, но запросит, прежде чем принять решение, генерала Деникина. Так вопрос этот и затянулся».

В Сибири действовали самые разные политические силы, правительство Колчака не ограничивало их вообще никак. В Минусинском районе бывший штабс-капитан Щетинкин, поднимая большевистское восстание, использовал монархические настроения сибиряков. Контрразведка доставила Сахарову его воззвания: «Во Владивосток приехал уже великий князь Николай Николаевич, который и взял на себя всю власть... Я получил от него приказ, посланный с генералом, чтобы поднять народ против Колчака... Ленин и Троцкий в Москве подчинились великому князю и назначены его министрами... Призываю всех православных людей к оружию. За царя и советскую власть!»

Белые действовали по-другому. Полковник Катонин, мобилизованный большевиками, но вернувшийся к Колчаку, прочел в городском театре Омска лекцию о бедственном положении передовых частей, о нехватке обмундирования, боеприпасов, пищи. Он призывал к дисциплине, такой, какую видел в Красной армии. Дисциплина никому не нравилась, полковника освистали: «Поезжайте тогда обратно к большевикам!» С галерки крикнули: «Правильно, товарищ! Продолжайте!» «Это так подействовало вместе со всем пережитым, что он слег больной и не мог уже оправиться». Сахаров дает противоположный общепринятому, положительный отзыв об атамане Семенове, управлявшем Читой и Забайкальем: «На станциях порядок, правильное движение поездов, удовлетворение нужд всех слоев населения...»

Лето и осень 1919 года в Сибири были необычно благоприятными, урожаи высокими, армии Колчака вели успешные наступательные операции. Главную причину неудачи своих войск генерал Сахаров видит в развале тыла. На складах скапливалось огромное количество обмундирования и снаряжения, которыми спекулировали тыловые должностные лица. Союзники были озабочены своими интересами. Однако основное препятствие, по мнению автора, заключается в неумении военного министерства Колчака воевать по-новому. Генералы извлекли из-под спуда царские штаты и стратегии и не желали ни на йоту от них отходить, не учитывая не только опыт Гражданской войны, но даже и Первой мировой. Непримиримо критикуя политические устремления красных, генерал Сахаров объективно отзывается о стойкости красноармейских частей, тактической гибкости их командиров. Эта точка зрения подтверждается новейшими исследованиями, согласно которым до 70% офицеров императорской армии, опытных строевых военных и одаренных штабных работников, так или иначе оказались в Красной армии. Белым в больших количествах достались гвардейцы и те военные, что были озабочены индивидуально-практическими целями.

А сформированные и вооруженные царским правительством чехословацкие легионеры грабили Сибирь и центральные губернии в неслыханных масштабах. Сахаров приводит цифры: на 50 тысяч численности корпуса приходилось 20 тысяч вагонов, которые не то что срывали, а делали невозможными воинские перевозки армии Колчака. Будущие чешские военачальники получали свои звания в России, и только Чечек был лейтенантом военного времени, Сыровы — коммивояжером, Гайда — фельдшером. «Без погон, в умышленно небрежной и неформенной одежде, с копной длинных волос, с насупленным, злобным взглядом, вечно руки в карманах» — это европейское воинство, сформированное и вооруженное царским правительством, захватывало склады, грабило усадьбы и дома горожан и огромными поездами тащилось во Владивосток. Как минимум один вагон золотого запаса России — тысяча пудов — оказался в их руках. А также «металлы, разного рода сырье, ценные машины, медикаменты, породистые лошади... библиотека и лаборатория Пермского университета». Были захвачены касса Иркутского казначейства и клише Экспедиции заготовления государственных бумаг: тысячерублевые купюры чехи печатали прямо в вагонах. Во время отступления белых частей чехи, по договоренности бывшие обязанными задержать красных, останавливали санитарные поезда и составы с беженцами, отбирали паровозы и увозили награбленное. Люди погибали в нетопленых вагонах посреди тайги. «Постепенно замирала жизнь в этих эшелонах смерти. Затихали стоны умирающих, обрывался детский плач. Безмолвно стояли на рельсах красные вагоны-саркофаги со своим страшным грузом, тихо перешептывались могучими ветвями вековые сибирские ели. Тысячи русских граждан были обречены на гибель».

Колчак спохватился, во Владивостоке у причалов были выставлены караулы. Атаману Семенову ушел приказ взрывать тоннели, если не будет другого способа остановить чешские эшелоны. Именно это стало причиной выдачи большевикам верховного правителя. В Иркутске образовался «политический центр», и его министр финансов, эсер Патушинский, отбил во Владивосток телеграмму: «Беспрепятственно и без всякого досмотра пропускать к погрузке на пароходы все, что пожелают вывезти чехи, ввиду их заслуг перед Россией».

Издание проиллюстрировано зарисовками, сделанными на месте. автор пишет: «Рисунки, помещенные в этой книге, принадлежат карандашу поручика Михайловского стрелкового полка Л.». Офицер, имя которого генерал Сахаров посчитал нужным скрыть, точно выхватывал колорит времени: его «татарин-строевой» в одежде и обуви из шкур, живо напоминает образы Фенимора Купера, только карабин поновее и башлык на плечах.
 

Уильям Грейвс. Американская интервенция в Сибири. 1918–1920: Воспоминания командующего экспедиционным корпусом

Книга генерала Уильяма С. Грейвса посвящена в основном его разногласиям с чиновниками Госдепартамента и военными других стран, участвовавших в интервенции. Он служил на высоких штабных должностях в военном министерстве США, позже командовал пехотной дивизией в звании, сопоставимом с российским чином генерал-майора, во время Первой мировой выражал желание отправиться во Францию, но был направлен в Сибирь в качестве командующего американскими силами из двух полков, переброшенных с Филиппин, технических частей и группы советников, позже к ним присоединились несколько офицеров военной разведки. В самом начале он демонстрирует издержки американского образования привилегированных классов: «Сибирь представлялась мне холодной, бесплодной и необитаемой территорией». генерал был несказанно удивлен, когда увидел детей, спешащих поутру в школу сибирского села, грамотностью крестьян. «Перед прибытием в Хабаровск мы проезжали над рекой Амур по одному из самых красивых мостов, который я когда-либо видел». Выше генерал говорит, что отплывал из Сан-Франциско под «Золотыми воротами», мостом, считавшимся передовым, если не недосягаемым, образцом инженерной мысли. «Он (мост в Сибири. — С.Ш.) сделан из стальных конструкций, освещается электричеством и состоит из 25 пролетов».

Грейвс пишет, что, единственный из командующих иностранными войсками, он всерьез исполнял декларацию о невмешательстве во внутренние дела русских, из-за чего подвергался нападкам англичан, японцев и собственного Государственного департамента. Грейвс приводит записку, с которой, как уверяет, смог ознакомиться только по возвращении из Сибири. Этот документ, датированный маем 1919 года, адресован адмиралу Колчаку «от имени Соединенных штатов, Англии, Франции и Японии». В это время армии Колчака добились определенных успехов, однако сам адмирал не был признан Верховным правителем России, которым сам себя провозгласил. В записке говорится: «Мы намерены помогать силам адмирала Колчака и его союзников боеприпасами, снаряжением и продовольствием, чтобы они смогли утвердиться в качестве правительства России, при условии предоставления нам гарантий того, что их политика ставит перед собой ту же цель, что и политика союзных держав и поддерживающих их стран». В другом документе Государственного департамента уточняется, что Грейвсу следовало бы использовать американские войска против врагов Колчака, за исключением их участия в боях на фронте. Грейвс же отчетливо встал на сторону большевиков. Он пишет: «Применительно к ситуации в Сибири использование слов “бои на фронте” было неопределенным и неподходящим. Бои в Восточной Сибири были вызваны попытками достаточно больших отрядов рабочих и крестьян, называемых партизанами, некоторые из которых, возможно, возглавляли большевики, защитить себя и свои семьи от жестокостей, творимых войсками Колчака». Здесь генерал Грейвс откровенно манипулирует фактами, ибо большевики не скрывали, что целью их боевых действий является не «защита семей», а захват политической власти. Владимир Ильич Ленин, сидящий в необжитых помещениях Московского Кремля, мог от души порадоваться позиции генерал-майора Уильяма Грейвса в Омске.

Признавая злоупотребления чехов, Грейвс все же прятал их в своих казармах, хотя эти помещения не обладали дипломатической неприкосновенностью. «В русской книге под названием “Белая Сибирь”, опубликованной в 1923 году в Германии одним из сподвижников Колчака генералом Сахаровым, — говорит Грейвс, — утверждалось, что генерал Иванов-Ринов (атаман казаков всей Сибири. — С.Ш.) арестовал ряд опасных людей, поддерживавших контакты с большевиками, среди которых были Медведев и Огарев. По словам Сахарова, генерал Грейвс известил Иванова-Ринова, что не потерпит этого ареста». Прямо не отрицая примеров «невмешательства», Грейвс уклончиво сообщает: «Господа Медведев и Огарев никогда не были арестованы во время моего пребывания в Сибири». «Русские и генерал Нокс неоднократно говорили мне: “Вы помогаете большевикам”, — признается автор. Фактически так и было, Грейвс считал правительство Колчака некомпетентным и обреченным. Атамана Семенова автор называет «убийцей, грабителем и самым отъявленным негодяем». Но самое интересное в этих воспоминаниях — то, чего в них нет.

Грейвс клянется, что не понимает, зачем его и его солдат направили в Сибирь. «Официальной причиной присутствия войск Соединенных Штатов в Сибири называлось обеспечение нормальной эксплуатации железных дорог в интересах русского народа». Однако эксплуатация обеспечивалась в интересах народов британского, французского, японского и чешского. Другой причиной было «обеспечение содействия и защиты для чехословаков, которые подвергаются нападениям вооруженных отрядов австрийских и германских военнопленных», — но американский генерал убедился, что таких отрядов не было и в помине. Третья причина — «оказание помощи русским в организации самоуправления». Из недомолвок понятно, что установить демократию в Сибири Грейвсу не позволили англичане, делавшие ставку на Колчака, и японцы, ставившие на Семенова. В финале читается разочарование: у правительств, принимавших участие в интервенции, «мало поводов для гордости в связи с этим предприятием». А заканчивает свой мемуар американский генерал давним русским вопросом, навеянным сибирскими просторами: «Но кто в этом виноват?»

Сергей Шулаков
 

Умберто Эко. Superman для масс: Риторика и идеология народного романа

«Задача, которая стоит перед писателем при создании популярного романа, призванного возродить интерес народа и любопытство взбудораженных классов, состоит в следующем: взять существующую реальность, где можно обнаружить признаки неснятого напряжения, и ввести некий элемент, некую силу, контрастирующую с исходной реальностью, которая предоставит немедленное утешительное решение изначальных противоречий».

Когда Умберто Эко занимается прямым своим делом — пишет не романы собственного сочинения, а «повести о прозе», — читать его истинное удовольствие. В данном случае он решил разобраться с феноменом популярности  популярного романа. В основном это делается на материале французской литературы первой половины XIX века. В центре анализа очень известное произведение Эжена Сю «Парижские тайны».

Убедительно показано, что популярный — подлинно популярный — роман может стать таковым только при наличии такого элемента, как супергерой.

Супермен, говоря современным языком.

Надо ли говорить, что все современные «железные люди», «люди-пауки» и тому подобное — это всего лишь дети и внуки таких персонажей, как д’Артаньян или капитан Блад?

Умберто Эко цитирует многих, но, как мне кажется, в самом важном совпадает с Антонио Грамши. «Это же отмечал и Грамши с большой иронией и проницательностью: Супермен рождается в кузницах фельетона и только затем проникает в философию».

Вот еще одна цитата из итальянского мыслителя: «Мне кажется, можно утверждать, что во многом так называемое учение Ницше о “сверхчеловеке” уходит корнями не в доктрину Заратустры, а в “Графа Монте-Кристо” Александра Дюма».

Вообще, недооценка тех идей, что бродят в толщах так называемой литературы класса «Б» — распространенное прегрешение в среде высоколобых ценителей искусства. Умберто Эко убедительно показывает, что нечего нос воротить от этих книжек. Надо просто уметь их читать.

Михаил Попов