В родных суходолах

Сергей Михайлович Анохин родился в 1957 году. После школы учился в шебекинском ПУ-2.
Служил в пограничных войсках на русско-польской границе. После армии работал на Шебекинском биохимическом заводе, затем попробовал себя на работе в различных организациях.
Стихи начал писать еще в школе. Становлению поэта помогло общение с такими поэтами, как Г.Островский, В.Белов, В.Молчанов, И.Чернухин, Л.Андреев, A.Филатов, Е.Дубравный. Был постоянным автором общественно-политической газеты «Красное знамя» Шебекинского района. Автор большого количества статей и брошюр, направленных на просвещение потребителей, в том числе соавтор книги «ЖКХ России». Издал четыре сборника стихотворений.
Член Союза писателей России.
Живет в г. Шебекино Белгородской области.
Рассвет в лесу
Под елкой белочка пасется,
на елке солнышко живет,
и тихим кряком из болотца
подругу селезень зовет.
Я не спугну хозяев леса,
войдя светло в зеленый дом,
и мне лисенок, как повеса,
махнет приветливо хвостом!
Инвалид
Стонал он, словно раненый, однако
все это было в общем-то смешно,
ведь не от боли бился он и плакал,
бурлило и кипело в нем вино.
Он ворот рвал заношенной рубахи
и, сам в свою поверивший игру,
кричал себе и всем в знобящем страхе:
«Вот вскрою вены, к черту, и помру!»
Все это было в общем-то обычно,
как будто на Россию он один;
но, к бегству приготовившись привычно,
стоял за дверью пятилетний сын.
Стоял, соплей и слез не утирая,
зажав ладонью поведенный рот...
И страшно было: папа умирает!
и горько было: снова не умрет!
* * *
Шарик зевает,
Шарику скучно,
над ним проплывает
лохматая туча.
Шарик подумал:
«Я тоже лохматый,
летать я сумею
как туча над хатой».
По лестнице ветхой
забрался на крышу,
принюхался к ветру,
подпрыгнул повыше.
И — сразу в крапиву
упал за оградой,
подумал: «Я, видно,
стал дождиком с градом...»
* * *
Я присяду на крылечке,
скрипнет стертая ступень,
и осыплется на плечи
тенью зыбкою сирень.
Ветер стихнет... И заложит
уши чистой тишиной,
и ничто не потревожит
легкой заводи ночной.
Все недвижно... Только тени
наплывут и пропадут
да на выщербленной стенке
паучишки сеть плетут.
Только стелется без ветра
запах става и ольхи —
через миг уже, наверно,
загорланят петухи!
Время безвременья
Все время — безвременья время,
возможно ли это, жена?
Души неподъемное бремя —
скользящая в пропасть страна.
Ты знаешь — в родных суходолах,
в сережках стыдливой ольхи,
моя разливается доля,
мои умирают стихи...
Не мне, как голодной пичуге,
лететь за моря, за леса,
ведь здесь мне и вьюги — подруги,
и туч дождевых голоса.
Я — русский, с единою болью
и общей для всех маетой:
кровавой к Отчизне любовью
с бунтарской о счастье мечтой.
И стылой зарею мечтаю
о гордой, спокойной Руси,
но, злом обжигаемый, таю.
о Господи, душу спаси!
Не дай взбунтоваться — ведь грозно
засвищет под небом свинец,
и мы остановимся поздно,
и выживут — тать и подлец!
Жена, неужели не будет
в России насилью конца
и время о нас позабудет —
сотрет, как гримасу с лица?
Эх, время безвременья — время,
когда над сознанием ночь:
глухая пустыня меж теми,
кто Родине в силах помочь...
* * *
Что можно в мире изменить,
когда пугают перемены
и от испуга до измены
пути коротенькая нить?
Чего еще нам ожидать,
коль помним все, что ждать возможно,
и молим сердце осторожно:
«О, не убить и не предать».
Суровый круг имен святых,
калейдоскоп портретов пышных,
и горький ропот слез неслышных
и судеб, замертво живых.
За годом — год, за веком — век,
за властью — власть, за целью — цели,
и, пряча вечность в смертном теле,
в себя врастает человек.
Памяти бабушки
Облетели листья,
обнажились гнезда;
я душою чистый —
все, что брали, роздал.
Не в кармане дырка —
в голове прореха:
жизни цвет растыркал
в поисках успеха.
Города и веси,
свечки лиц и рожи,
дуракам известен
и неглупым — тоже.
Пусть я не согнулся,
спас в себе святое
и в гнездо вернулся,
да оно — пустое...
* * *
Меж полновесно зрелых дел
и суеты пустопорожней
строй вешек строгих поредел,
и мне с годами все тревожней,
что я покину мир земной,
и вечной мукой неотвязной
мысль вознесется вслед за мной:
кем был я —
свято или праздно?
Как нет холодной пустоты
в бескрайнем зареве вселенных,
так все поступки и мечты
всех в лету канувших — нетленны...
Монтажник
Подо мной полсотни метров
до асфальта и бетонки,
и качается от ветра
трубопровод тонкий-тонкий.
Электрод в огонь лучистый
превращается с шипеньем,
на душе светло и чисто —
к небу чувствую влеченье.
Вот вдохнуть бы полной грудью
и, окинув землю взглядом,
улететь с блаженной грустью...
Да варить кому-то надо!
И — варю, полсотни метров
до асфальта и бетонки.
высота пронзает светом,
опьяняющим и звонким.
* * *
Прекрасен день, но дальше солнца
при свете видеть не дано —
день только узкое оконце
в мир, где просторно и темно.
В мир, где за каждою звездою
увидишь новую звезду,
где мысли ходят чередою,
не обрываясь, как в бреду,
а поднимаясь бесконечно,
влекут в такую высоту,
откуда видишь Край и Вечность
так ясно, как сирень в цвету!
Утро за околицей
Крошки солнца на деревьях
воробьи клюют,
за околицей деревни
у реки — уют.
Тополей густых верхушки
дразнят облака,
две сороки-стрекотушки
дразнят гусака.
Речка весело рябится,
моет берега,
вдаль уходят вереницей
рыжие стога...