Не только иноземцев, но и многих россиян, впервые оказавшихся в Коломенском, пленяли его красоты. Что уж говорить о русских писателях, доверявших нахлынувшие на них чувства бумаге. «Очаровательный вид окрестностей села Коломенского заставил меня забыть все. Внизу, у самой подошвы горы, на которой мы стояли, изгибалась Москва-река, за нею, среди роскошных поемных лугов, подымались стены и высокая колокольня Перервинской обители; далее обширные поля, покрытые нивою, усеянные селами, рощами и небольшими деревушками. Верст на десять кругом взор не встречал никакой преграды: он обегал свободно этот обширный, ничем не заслоняемый горизонт, который, казалось, не имел никаких пределов», — писал Михаил Загоскин в романе «Искуситель».

Уж и неизвестно, откуда пошло такое название — Коломенское. Согласно самой распространенной версии, давным-давно поселились на местных гостеприимных землях выходцы из старинного русского города Коломны (как в Петербурге, где также есть своя Коломна). Причем привела их сюда отнюдь не любознательность или тяга к странствиям по Золотому кольцу. Говоря сегодняшним языком, это были беженцы (слово, все чаще встречающееся в наше время, — к сожалению!). Бежали коломенцы от монголо-татарских орд хана Батыя, что напал на Русь в 1237 году.

Что интересно — в дальнейшем всевозможные ханы, предводительствующие ордам средневековых завоевателей, считали своим долгом непременно прийти в Коломенское и на время обосноваться в его пределах. Словно медом это место было для них намазано. Например, в 1408 году после смерти Тамерлана его свирепый наследник Едигей без промедления огнем и мечом сызнова пошел на Русь. Местом дислокации своей ставки, за неимением лучшего, он избрал Коломенское. Историк Иван Забелин сообщает следующие подробности в своей «Истории города Москвы»: «От Тохтамыша до пришествия Тамерлана прошло ровно 13 лет (1382–1395), и вот опять, еще ровно через 13 лет от прихода Тамерлана, по повелению царя Булата под Москвою явился в 1408 году новый татарин, Едигей, со множеством войска, с ордынскими царевичами и прочими князьями. Это было в зимнюю пору, 1 декабря, как случилось и первоначальное Батыево нашествие. Москва не ожидала такой зимней грозы. Татарин устроил свой стан в селе Коломенском и распустил полки на грабеж по всем городам Московского княжества, приказав и тверскому князю идти к Москве “с пушками, тюфяками, самострелами, со всеми сосудами градобойными”, чтобы до основания разбить и разорить город Москву».

Однако тверского князя Едигей не дождался — тот дошел до Клина, да повернул обратно. Едигей рассчитывал перезимовать в Коломенском, дабы потом взять Москву приступом. Однако через месяц он был вынужден сняться с места и отправиться с войском восвояси — в Орду, где возник очередной внутриполитический кризис. Но ушел Едигей не с пустыми руками, а потребовав от москвичей откуп — 3000 рублей. Получив желаемое, Едигей 20 декабря 1408 года покинул Коломенское с откупом и тысячами русских пленников. по свидетельству летописца, «один татарин вел по 40 человек пленных, крепко привязанных гуськом друг к другу». Возможна и еще одна причина бегства Едигея из Коломенского: москвичи приготовились встретить неприятеля пушками, новым для того времени оружием, и хан испугался. Так или иначе, незваный гость оставил Москву в покое, немало, правда, наследив в Коломенском.

Вернувшись к топонимике, назовем и еще несколько версий происхождения названия села. Бытует предположение, что произошло оно от слова «коломище», что означает «могильник». Эта версия уходит своими корнями в глубокое прошлое, когда на месте села была стоянка финно-угорских племен, известная нам сегодня как Дьяковское городище, откопанное археологами лет сто назад. Устраивавшиеся обитавшими в древнем городище язычниками кладбища выполняли роль святилищ в их культовых ритуалах.

Претендуют на право считаться основой происхождения названия Коломенского и такие слова, как «коло», то есть «околица» (в данном случае околица Москвы), а также «коломенка» — речная баржа. Последнее предположение подразумевает, что когда-то Москва-река в этих местах была весьма полноводной и судоходной. Но если это и соответствовало действительности, то очень давно, так как уже к концу XVIII века река здесь сильно обмелела. Летом 1812 года (шла Отечественная война с Наполеоном) именно у Коломенского сел на мель караван барж, груженных эвакуированными из Кремля документами Сената и зерном. В итоге охрана разбежалась, а суда пришлось сжечь.

Первые сведения о Коломенском известны с 1336 года, когда село удостоилось упоминания в духовной грамоте великого князя Московского Ивана Калиты (1283–1340), собиравшегося в Золотую Орду за ярлыком на княжение. Не все русские князья возвращались живыми из таких поездок. Вот и Иван Калита предусмотрительно перед отъездом в Орду завещал свое имущество наследникам. Коломенское вместе с близлежащим Нагатином великий князь на всякий случай отписал младшему сыну, князю Серпуховскому и Боровскому Андрею.

С тех пор Коломенское неразрывно связано с царскими династиями России. Не было, наверное, ни одного великого князя, царя или императора, не побывавшего в Коломенском. Некоторые самодержцы подолгу жили здесь в специально построенных для этого резиденциях. А село переходило от одного властителя к другому не просто как часть наследства, но в качестве одного из символов верховной власти, как скипетр, держава или шапка Мономаха.

От Андрея Серпуховского село перешло к его сыну — Владимиру, находившемуся в двоюродном родстве с великим князем Московским Дмитрием Донским, приехавшим в Коломенское после Куликовской битвы осенью 1380 года (в этом сражении полк князя Владимира Серпуховского сыграл решающую роль). Отсюда победители торжественно въехали в Москву — пожинать лавры и принимать поздравления.

Владимир Серпуховской остался в русской истории и как Владимир Храбрый. Так прозвали его за смелость и отвагу, проявленные в сражениях с частыми и многочисленными оккупантами Руси. Историк Николай Карамзин оценивает его так: «Сей знаменитый внук Калитин жил недолго (в 1358–1410 годах. — А.В.) и преставился с доброю славою князя мужественного, любившего пользу отечества более власти».

Но было и еще одно закрепившееся за ним прозвище — Донской. Мы-то знаем только одного Донского, Дмитрия. Но Владимир не менее достоин такой чести за участие в Куликовском сражении. На его могиле в Архангельском соборе он по праву именуется и Храбрым, и Донским. По преданию, при Владимире Храбром был поставлен в Коломенском первый деревянный храм в честь великомученика Георгия Победоносца. После Куликовской битвы таких храмов появилось на Руси немало; помимо святого Георгия, покровителя Москвы, церкви освещали и в честь другого отважного святого — Дмитрия Солунского (такой храм, например, был сооружен в районе современной Пушкинской площади). Позднее, в XVI столетии, в Коломенском на месте храма выросла Георгиевская колокольня, выполнявшая роль звонницы при храме Вознесения.

Разгром татаро-монгольского войска серьезно усилил позиции Москвы в процессе собирания разрозненных удельных княжеств на Руси. Росла и ценность московской земли. Неудивительно, что в 1433 году овдовевшая к тому времени жена Владимира Храброго, княгиня Елена Ольгердовна, продает Коломенское великому князю московскому Василию Васильевичу.

Но долго любоваться коломенскими пейзажами Василию II не довелось. По странному стечению обстоятельств именно в том году он потерял московский престол, уступив его своему дяде Юрию Звенигородскому. Началось все на знаменитой свадьбе Василия II и Марии Боровской в феврале 1433 года, проходившей в великокняжеском дворце на Ваганьковском холме (где нынче Пашков дом). Какая же на Руси свадьба без драки? В разгар праздничного веселья будущая свекровь Софья Витовтовна сорвала с одного из гостей — сына князя Юрия, тоже Василия, — золотой пояс, якобы украденный ранее у самого Дмитрия Донского. Оскорбив тем самым не только гостя, но и его отца, претендовавшего на Москву, Софья Витовтовна положила начало длительной и кровопролитной междоусобице. Василий II вынужден был бежать даже не в Коломенское, а в Коломну — вот зигзаг судьбы! А в Москве стал править его дядя Юрий Звенигородский.

Через год, в 1434 году, Василий II возвратил себе великняжеский престол, чтобы в 1445 году вновь расстаться с ним. Так продолжалось несколько раз. В итоге власть над Москвой он все же себе вернул, как и Коломенское, при этом, правда, потеряв зрение. Его ослепили враги, но не татары, а свои, русские, в отместку за то, что ранее по его приказу выкололи глаз тому самому гостю на свадьбе — Василию Юрьевичу. Так в русской истории навеки остались два государственных деятеля с плохим зрением: Василий Темный (он же Василий II) и Василий Косой.

Несмотря на физические недостатки великих князей, Коломенское прочно входит в орбиту великокняжеского внимания, обретя свойство своего рода спутника Москвы. И «вращается» этот спутник в ту сторону, куда велит ему Москва. В 1462 году Василий Темный завещал село супруге, Марии Ярославне, по смерти которой в 1484 году Коломенским стал владеть ее старший сын Иван III (жил в 1440–1505 годах), один из самых удачливых русских властителей. При нем государство не только полностью избавилось от власти Орды, но и значительно расширило свои границы. Много времени уделял Иван III и вопросам строительства, пригласив в Москву знаменитого зодчего Аристотеля Фиораванти. Итальянский архитектор, завершивший возведение Успенского собора Кремля, стал лишь одним из множества иноземцев самых разных профессий (особенно купцов), приехавших в Москву при Иване III.

А стратегическое значение Коломенского постепенно возрастает, немалую роль в этом играет на редкость удачное расположение села, стоящего на высоком берегу Москвы-реки, важнейшей транспортной артерии Московии. Особенно проявлялось это зимой. Венецианский купец Иосафат Барбаро, приплывший в Москву в 1436 году по реке «Эдиль, впадающей в Бакинское море», делился с теплолюбивыми земляками своими впечатлениями: «Мороз там настолько силен, что замерзает река. Когда там намереваются ехать из одного места в другое — особенно же если предстоит длинный путь, — то едут зимним временем, потому что все кругом замерзает и ехать хорошо, если бы только не стужа. И тогда с величайшей легкостью перевозят все, что требуется, на санях. Сани служат там подобно тому, как нам служат повозки, и на местном говоре называются “дровни” или “возы”. Летом там не отваживаются ездить слишком далеко по причине величайшей грязи и огромнейшего количества слепней, которые прилетают из многочисленных и обширных тамошних лесов, в большей своей части необитаемых».

К слову сказать, река в зимние месяцы использовалась и в качестве торговой площадки: «Зимой [на лед] свозят свиней, быков и другую скотину в виде ободранных от шкуры туш. Твердых, как камень, их ставят на ноги, и в таком количестве, что если кто-нибудь пожелал бы купить за один день двести туш, он вполне мог бы получить их. Если предварительно не положить их в печь, их невозможно разрубить, потому что они тверды, как мрамор».

Венецианцу Амброджо Контарини повезло лично познакомиться с Иваном III — «властителем Великой Белой Руси» и его женой, греческой царевной Софьей Палеолог, которые радушно приняли иноземного гостя. Он дополняет рассказ Барбаро о жизни русских людей: «В конце октября река, протекающая через город, вся замерзает; на ней строят лавки для разных товаров, и там происходят все базары, а в городе тогда почти ничего не продается. Так делается потому, что место это считается менее холодным, чем всякое другое: оно окружено городом со стороны обоих берегов и защищено от ветра. Ежедневно на льду реки находится громадное количество зерна, говядины, свинины, дров, сена и всяких других необходимых товаров. В течение всей зимы эти товары не иссякают. К концу ноября обладатели коров и свиней бьют их и везут на продажу в город. Так цельными тушами их время от времени доставляют для сбыта на городской рынок, и чистое удовольствие смотреть на это огромное количество ободранных от шкур коров, которых поставили на ноги на льду реки. Таким образом, люди могут есть мясо более чем три месяца подряд. То же самое делают с рыбой, с курами и другим продовольствием. На льду замерзшей реки устраивают конские бега и другие увеселения; случается, что при этом люди ломают себе шею».

Ну а чем питались жители Коломенского летом? На этот вопрос тоже находим ответ у иностранцев. Они пишут, что «фруктов там нет, за исключением кое-каких яблок и волошских (грецких. — А.В.) и лесных орехов», зато среди прочего есть огурцы, капуста, наконец, репа, выполнявшая роль картофеля. А еще заморские гости разглядели на сельских грядках дыни: «Дыни же они сажают с особой заботливостью и усердием: перемешанную с навозом землю насыпают в особого рода грядки, довольно высокие, и в них зарывают семена; таким способом их равно предохраняют от жары и от холода. Ведь если случится сильный зной, они устраивают в смешанном с землей навозе щели вроде отдушин, чтобы семя не сопрело от излишнего тепла; при сильном же холоде теплота навоза идет на пользу зарытым семенам». Многие приезжавшие в Московию удивлялись обилию «всяких хлебных злаков», особенно пшеницы, продаваемой задешево. Щедрыми были и посевы ячменя, из которого варили пиво.

Вина в его привычном понимании у русских не было, его заменяли медовуха и брага из проса: «И в то и в другое кладут цветы хмеля, которые создают брожение; получается напиток, одуряющий и опьяняющий, как вино». Поскольку бортничество было широко распространено в подмосковных селах («московия очень богата медом, который пчелы кладут на деревьях, без всякого присмотра»), включая и Коломенское, то и медовухи крестьяне могли получить сколько душе угодно, что сразу сказывалось на их способности работать. А потому Иван III запретил свободное производство браги и медовухи. Дело дошло до полного запрещения держать мед в домах под угрозой лишения жизни, кроме нескольких дней в году, да и то по большим праздникам.

Таким праздником был Николин день. «Чуть настал Николин день — дается им две недели праздника и полной свободы, и в это время им только и дела что пить день и ночь! По домам, по улицам — везде только и встречаются что пьяные от водки, которой пьют много, да от пива и другого напитка, приготовляемого из меда», — писал торговец Рафаэль Барберини.

Не стоит, однако, думать, что в то время по Руси текли молочные реки, обрамляемые кисельными берегами. Коломенское находилось не на отдельной планете, испытывая те же трудности, что и остальная Московия. «Область московская не отличается ни пространностью, ни плодородием; плодоносности препятствует главным образом ее песчаная повсюду почва, в которой посевы погибают при незначительном избытке сухости или влаги. К этому присоединяется неумеренная и чересчур жестокая суровость климата, так что, если зимняя стужа побеждает солнечное тепло, посевы иногда не успевают созреть. В самом деле, холод там бывает временами настолько силен, что, как у нас в летнюю пору от чрезвычайного зноя, там от страшного мороза земля расседается; в такое время даже вода, пролитая на воздухе, или выплюнутая изо рта слюна замерзают прежде, чем достигают земли. Мы лично [приехав туда в 1526 году] видели, как от зимней стужи прошлого года совершенно погибли ветки плодовых деревьев. В тот год стужа была так велика, что очень многих ездовых, которые у них называются гонцами, находили замерзшими в их возках. Случалось, что иные, которые вели в Москву из ближайших деревень скот, привязав его за веревку, от сильного мороза погибали вместе со скотом. Кроме того, тогда находили мертвыми на дорогах многих [бродяг], которые в тех краях водят обычно медведей, обученных плясать. [Мало того,] и [сами] медведи, гонимые голодом, [покидали леса, бегали повсюду по соседним деревням и] врывались в дома; при виде их крестьяне толпой бежали от их нападения и погибали вне дома от холода самою жалкой смертью. Иногда такой сильной стуже соответствует и чрезмерный зной, как это было в 1525 году по рождестве Христовом, когда чрезвычайным солнечным жаром были выжжены почти все посевы и следствием этой засухи явилась такая дороговизна на хлеб, что то, что раньше покупалось за три деньги, потом покупалось за двадцать–тридцать. Очень часто можно было видеть, как от чрезмерного зноя загорались деревни, леса и хлеба. Дым до такой степени наполнял округу, что от него весьма страдали глаза выходивших на улицу [да и без дыма стояла какая-то мгла], так что многие слепли», — писал барон Сигизмунд фон Герберштейн.

Насколько тяжелым был крестьянский труд в начале ХV столетия, указывает полное отсутствие каких-либо железных орудий труда. «Пашут и бороздят землю деревом, без применения железа, и боронят, таща лошадьми по посеву древесные ветви. Из-за сильных и долгих морозов там редко вызревают нивы, и поэтому, сжав и скосив урожай, они в избах досушивают его, выдерживают до зрелости и молотят», — писал польский епископ Матфей Меховский.

Еще в конце ХV века путешественники, подъезжавшие и подплывавшие к Коломенскому, поражались обширности окружавших Москву лесов, наводненных всякого рода дичью. Коломенское было окружено борами да кущами. «Лес, рассеянный частыми и густыми рощами на всем пространстве Московии, снабжает жителей всякого рода деревьями, нужными для их употребления. Вообще у них гораздо более лесу, нежели у нас. Сосны — величины невероятной, так что одного дерева достаточно на мачту самого большого корабля, а дуб и клен гораздо лучше, чем в наших краях. Эти два дерева, будучи распилены, представляют в разрезе своем удивительную и прелестную смесь цветов, наподобие волнистого камлота. Купцы наши вывозят их в большом количестве в числе прочих товаров из Московии и продают по весьма дорогой цене», — сообщал Альберт Кампензе папе римскому Клименту VII.

Однако уже в первой трети XVI века Герберштейн отмечал, что «в московской области не найти меду и не водятся звери, кроме зайцев», а «по пням больших деревьев, видным и поныне, ясно, что вся страна еще не так давно была очень лесистой».

Что же произошло и куда подевались леса? После смерти Ивана III царский трон перешел к его старшему сыну — Василию III, унаследовавшему в свою очередь и «государево село» Коломенское. В его правление на Руси в 1503–1533 годах произошел необычайный подъем в строительном деле. Василий III словно спешил застроить от края до края приращенные его отцом русские земли. Лесу требовалось много. В крупнейших опорных городах поставлены были не только деревянные, но и каменные крепости. Московская же земля украсилась двумя замечательными храмами — Архангельским собором в Кремле и церковью Вознесения в Коломенском. То, что оба этих здания дошли до нашего времени, говорит прежде всего о таланте их зодчих и строителей.

При Василии III, официально признанном русским цезарем (так он был поименован в 1514 году в договоре с императором Священной Римской империи Максимилианом I), в Коломенское опять пожаловали татары. Один из таких непрошеных визитов пришелся на 1521 год и связан с крымским ханом Мухаммед-Гиреем. А в 1527 году Василий III собирал в Коломенском рать для отражения многотысячного набега уже другого крымского хана, Ислам-Гирея.

Сколько времени мог пробыть царь в Коломенском, ожидая подхода войска? Как свидетельствуют очевидцы, около двух недель. «Когда этот Господин Герцог (царь. — А.В.) хочет выступить с конницей в какой-нибудь поход, через 15 дней в его распоряжение предоставляются в каждом городе и деревне намеченные и выделенные для него люди, по каждой провинции, так что всего вместе собираются двести и триста тысяч коней и что оплачиваются они общинами, городами и деревнями в течение всего времени, на которое названный их господин хочет их занять и что в отдельных случаях может быть выставлено еще большее количество пеших, которых употребляет для защиты и охраны городов и важных мест и проходов, где должны проходить пехота и конница его, и для сопровождения обозов с продовольствием. Кроме того, что из своей страны [Герцог] имеет большое количество конницы, татары, живущие у границы, дают ему еще множество конных. [Говорил он,] что во время войны они пользуются легкими панцирями, такими, какие употребляют мамелюки султана, и наступательным оружием у них являются по большей части секира и лук; некоторые пользуются копьем для нанесения удара; кроме перечисленного обычного оружия, после того как немцы совсем недавно ввезли к ним самострел и мушкет, сыновья дворян освоили их так, что арбалеты, самострелы и мушкеты введены там и широко применяются», — рассказывал грек Георг Перкамота, служивший русским великим князьям в конце XV века.

Для того чтобы крестьяне не позволяли себе самовольно охотиться в государевых владениях, был введен запрет на промысел, в том числе и в Коломенском. «В прилежащих к городу полях водится невероятное количество диких коз и зайцев, но на них никому нельзя охотиться ни сетями, ни собаками, и на это удовольствие государь (Василий III. — А.В.) соизволяет разрешать только самым приближенным или иноземным послам», — писал итальянец Джовио Паоло Новокомский. Нарушившим запрет крестьянам грозила суровая кара.

А вот и неказистые условия жизни простого русского люда, обратившие на себя внимание иноземных гостей. «Дома в Московии строят из еловых бревен. В нижней перекладине вырубают желобок, в который верхнее бревно входит так плотно, что ветер никак не продует; а для большей предосторожности между бревнами кладут слой мху. Форма зданий четвероугольная; свет входит чрез узкие окна, в которые вправляется прозрачная кожа. На стенах ставят стропила и покрывают их древесною корою. В комнатах к стенам прикрепляются широкие лавки, на которых обыкновенно спят, потому что постели не в употреблении. Печки затапливаются с самого утра, так что всегда можно теплоту увеличивать и уменьшать. Верхнее платье рyccкие носят шерстяное; шапки конусом вверх; по их форме различают состояние людей: чем шапка выше, тем лицо почетнее», — свидетельствовал английский мореплаватель Климент Адамс, побывавший в России при Иване Грозном, в жизни которого Коломенское сыграло важнейшую роль.

Продолжение следует.