Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Рецензии на книги: «МЫ»: Антология поэтов Донбасса. — Виктор Вучетич. Вучетич. Скульптор эпохи. — Блейк Крауч. Возвращение. — Нил Гейман. Океан в конце дороги

«МЫ»: Антология поэтов Донбасса

Донбасс — земля поэтическая, богатая не только глубоко залегающими в ней угольными пластами, но и рождающимися в душах донбассовцев глубокими, яркими и любимыми народом стихами. В годы советской власти донецкие поэты были широко известны не только в своей области, но и по всему Советскому Союзу, имена Павла Беспощадного, Владимира Сосюры, Николая Анциферова, Михаила Пляцковского, Николая Рыбалко, Елены Лаврентьевой, Евгения Нефедова и целого ряда других донецких поэтов славились тогда далеко за пределами Донецкой земли. Однако грянувшая на рубеже 90-х годов перестройка произвела в советской культуре кардинально разрушительные изменения, да и самой советской культуры, надо признать, тогда практически не стало. Закрылись многие литературные журналы и издательства, а если еще и продолжали выходить книги некоторых национальных авторов, то дальше тех городов, где они издавались, об этих стихах уже никто даже не ведал.

Особенно тяжелый удар выпал на долю Донецкой и Луганской областей, на которые обрушились не просто губительные экономические реформы, но и самая что ни на есть настоящая страшная война, столкнувшая друг против друга вчера еще близких братьев. И запылали дома и здания, и на месте красивых городов и поселков остались зиять глазницами пустых окон только обожженные пожарами стены:

...Топится адская печка.
Горячий от солнца и горя,
Мой город горит, как свечка
У Господа на престоле.

Так заканчивает одно из своих неэстетических, но до боли правдивых стихотворений поэтесса Алиса Федорова, ставшая участницей изданного в 2019 году в московском издательстве «Беловодье» сборника «МЫ: Антология поэтов Донбасса», составленного литературным критиком и публицистом Кареном Джангировым при участии Ксении Першиной, Ивана Волосюка, Михаила Дикушина и Анны Ревякиной. Но надо сказать, что жестокие стихи Алисы Федоровой являются отнюдь не единственными, рисующими правду о той смертельной жизни, которая сделалась сегодняшней явью для возжелавших себе свободы Донецкой и Луганской народных республик. Этими тяжелыми мотивами наполнена половина почти пятисотстраничной книги, взывающей к оглохшему миру о помощи и спасении. Такими, например, как в стихотворении Максима Газизова «Донецк 14/15», в котором его родная земля напоминает картины минувшей 70 с лишним лет назад войны, где:

Весь в распятьях расстрелянный город,
Вся в слезах городская весна.

Или такими, как в стихотворении Виктории Поляковой «Детской кровью помечен дьявол», читая которое невозможно признать, что это поэзия нашего народа и нашего времени:

...Из руин достаю игрушки.
По кускам собирают сына...
Что ж ты делаешь, Украина?!
А в ответ канонадой — пушки...

Стихи донецких и луганских поэтов предельным образом отличаются от творчества их русских собратьев, проживающих в таких городах, как Москва, Санкт-Петербург, Новосибирск или Самара. Потому что в них, какой бы трудной ни сделалась сегодняшняя жизнь в России, в окнах домов этих городов горят не языки зловещего огня, а добрые лампочки света, и на окрестных полях летом колосится пшеница и наливаются золотом подсолнухи, чего уже несколько лет не видно на просторах ДНР и ЛНР. «Господи Иисусе, как же страшно, / стало минное поле, а была пашня...» — говорит в поэме «Шахтерская дочь» отчаянная донецкая поэтесса Анна Ревякина. Да, собственно, только ли ее одну можно отнести к категории «отчаянных» поэтесс, если большинство поэтов Донецкой и Луганской земель по воле судьбы родились и выросли в том краю, который сегодня стал для них полем боя, а для кого-то и полем смерти?..

И тем не менее этот обстрелянный, сражающийся со своими вчерашними братьями край — прежде всего наша Родина, наша святая отчая земля, неоднократно политая кровью наших дедов и прадедов. Об этом и говорится в стихотворении горловского поэта Ивана Нечипорука «Пепел Донбасса», перекликающемся со словами хорошо известного любителям литературы Тиля Уленшпигеля, героя книги бельгийского писателя Шарля де Костера «Легенда об Уленшпигеле» (1867), воскликнувшего однажды: «Пепел Клааса стучит в мое сердце!» Вот фрагмент из этого перекликающегося с ним стихотворения:

Время сучится в суровую нить,
Солнце войны как горящий сестерций.
Этим огнем никому не согреться,
Кровь на руках никому не отмыть.
Пепел Донбасса стучит в мое сердце!..

Антология поэтов Донбасса охватывает значительный период поэтического развития Донецкого и частично Луганского края, начиная со знаменитого стихотворения Николая Анциферова «Я работаю как вельможа, / Я работаю только лежа...» и заканчивая произведениями сегодняшних молодых авторов. Разница между поэтами советской эпохи и нынешних дней поразительная: авторы прежних лет писали в основном о любви и труде, тогда как сегодняшние — о войне и смерти, но и те и другие хотели и хотят одного — быть услышанными своей страной и быть нужными людям, о чем красноречиво писал донецкий поэт Николай Хапланов в стихотворении «К музе»:

...Продли мне вдохновений дивных строки.
Дай силы телу, сердцу и уму.
Чтоб я успел рожденные мной строки
Оставить в дар народу своему.

Мощный сборник стихов, составленный Кареном Джангировым, помогает сегодняшним людям услышать стихи как советских, так и нынешних поэтов, отдающих свой талант любимому Донбасскому краю и надеющихся, что скоро здесь снова заколосятся пшеничные поля, зацветут розы и зазвучат стихи о любви и счастье. И мы тоже надеемся на это и верим, что так здесь однажды снова — будет.

Николай ПЕРЕЯСЛОВ
 

Виктор Вучетич. Вучетич. Скульптор эпохи

«Вучетич. Скульптор эпохи» — книга о Евгении Викторовиче Вучетиче — не является обычной биографией скульптора. Она написана его сыном, Виктором Евгеньевичем Вучетичем, писателем, автором книг на военные, исторические, фантастические и другие темы. Помимо собственно биографических глав о жизни легендарного скульптора, в книге ярко и выпукло отображена эпоха, в которую тот жил, и рассказано о многих героях и простых людях той поры. Кроме того, это книга и о самом Викторе Евгеньевиче, ибо писалась она о тех временах, когда он жил бок о бок с отцом, а потому и проникнута она схожими мыслями и представлениями. «Вучетич. Скульптор эпохи» с полным правом можно назвать литературным произведением, это настоящая проза, и это чувствуется на протяжении всего повествования.

Первое впечатление от нее чисто эмоциональное: прекрасная и увлекательно написанная книга, удивительная жизнь. В ней встречаются точные и порой довольно острые характеристики разных людей — от близких родственников (мать, отец, бабушка) до соавторов по творчеству и товарищей по профессиональному цеху (Я.Белопольский, А.Герасимов и др.). На протяжении всего чтения зарисовки друзей и знакомых, наблюдения об «ординарных» людях и «небожителях» полны психологизма и интересных деталей. Есть там раскрытие секретов мастерства и этических проблем. А уж драматические эпизоды истории: опасное путешествие Анны Александровны Вучетич с детьми через фронты Гражданской войны, борьба с басмачами в Средней Азии, сражения Великой Отечественной войны, отступление наших войск, защита Сталинграда, военные будни и пр., и пр. — встают перед читателем зримо и красочно.

Анализу и языку этой книги свойственны жизненный реализм и стремительный ритм, которые формировались у автора под воздействием творческого ритма его отца — порывистого, порой напористого, порой веселого, но всегда увлекательного. Широта видения и глубина анализа возвышают эти воспоминания над простым пересказом события и впечатлений, будь то критика либеральных идей современных медиа, либо вскрытие проблем этического свойства, — наблюдения автора всегда свежи и неординарны.

Книга подробно раскрывает творческие и общественные интересы Е.В. Вучетича. Евгений Викторович Вучетич принадлежал к поколению людей хотя и родившихся до 1917 года, но сформировавшихся уже в годы советской власти. Родился он в Екатеринославе (Днепропетровск, нынешний Днепр). Детские и отроческие годы провел в Ростове, куда переехали его мать с отчимом. Здесь он получает среднее образование и поступает в художественную школу. В книге автор подробно останавливается на юношеских мечтах скульптора, его первых творческих опытах.

Вот в 1924 году после известия о смерти В.И. Ленина он впервые вылепил во дворе снежный бюст вождя. Новость об этом быстро разнеслась по городу. Но, как рассказывал позднее сам скульптор, к рассвету он с ужасом обнаружил, что у «Ильича не было ушей», он забыл о них. Поспешно и кое-как он стал «примораживать» уши, которые никак не хотели прилипать. В конце концов все-таки приделал их, и окружающие ничего не заметили. Это был дебют Евгения Вучетича.

В начале 30-х годов, работая в Ростове на строительстве драматического театра имени М.Горького, Вучетич знакомится с академиком Владимиром Алексеевичем Щуко, который проектировал этот театр (в соавторстве с В.Гельфрейхом). В.Щуко обратил внимание на молодого скульптора и тоном, не терпящим возражения, заявил, что «молодому человеку надлежит сейчас же, немедленно ехать в Москву» (с. 150). Евгений Вучетич последовал совету маститого академика. Описанию атмосферы и событий московской жизни на протяжении десятилетий посвящены дальнейшие главы книги. Сюда вмещаются и становление Вучетича как скульптора, и расцвет его таланта, и уход на войну, и дальнейшее творчество, и деятельность уже сложившегося художника.

Евгений Вучетич вынашивает и формулирует для себя жизненное кредо: «Сделай раз по сто, и будет просто», то есть ни дня без работы. И он работал всегда и отвечал на все вызовы времени. Конечно, у него, как у большинства творческих людей, были и долгие поиски, и задержки, неудачи, но это никогда не останавливало скульптора. Творчество Вучетича — его практическое каждодневное дело — это модель жизни, включая все, чем живет человек. Вучетич совершенно не лирик, он боец, его удел и желание — постоянное завоевание мира. Он герой современной ему эпохи: эпохи великих строек и пятилеток, открытия полюса и победы в войне и т.д. и т.п. — в общем, всего того, что надо было ему отобразить, отрефлексировать и воспеть.

Скульптор жил без полутонов, на разрыв. Он не только певец своей жизни, он носитель коллективной мечты. Его памятник Воину-освободителю в Трептов-парке, или, как он именуется официально, «Памятник воинам Советской армии, павшим в боях с фашизмом, в Берлине», и памятник-ансамбль героям Сталинградской битвы в Волгограде — эти грандиозные и запоминающиеся монументы воплотили всю боль, всю нескончаемую энергию людей, направленную на свержение зла и на победу. Недаром работа над этими монументами принесла ему не только все высшие государственные награды и почести, но и несколько инфарктов...

Евгений Вучетич нес ответственность за свою работу буквально на своих плечах. Вот, например, один случай, о котором пишет автор, передавая рассказ скульптора Якова Белопольского, постоянного соавтора и долговременного товарища его отца, о памятнике генералу Ватутину (памятник, который в сегодняшнем Киеве осквернили). Когда в 1947 году танкисты доставляли огромный гранитный блок в Киев из Волыни, они отказались перевозить его через мост, временно сооруженный военными саперами из подручных материалов во время войны, мотивируя отказ непрочностью моста. «И тогда Вучетич пошел на крайний шаг. Он приказал привязать себя к опорному деревянному столбу моста в самом опасном месте и заявил, что берет всю ответственность на себя. Провалятся — так прямо на него. <...> В конце концов танкисты сели за рычаги, “караван” миновал последнее препятствие. А когда под сумасшедшей тяжестью прогибались и скрипели деревянные связки моста, у Якова Борисовича, по его словам, от каждого скрипа готово было разорваться сердце» (с. 6). И так было всегда, скульптор всегда решал поставленные перед ним задачи, чего бы это ему ни стоило.

На протяжении всей книги Виктор Вучетич описывает не только своего отца, но и передает свои переживания, рассказывает о своей жизни. Он на опыте знает, что такое жить рядом с огромным талантом. Виктор Вучетич вспоминает, что его отец всегда что-то мастерил, лепил или делал. Например, размышляя о будущих проектах, работах, Евгений Вучетич во время разговоров или встреч делал портреты знакомых из хлебного мякиша, чтобы «дать практически выход мыслям» (с. 39). Даже проснувшись ночью, сын заставал скульптора за работой: из спичек, проволоки или кусочков пластилина он создавал какие-то композиции; это были своего рода задумки, которые позже воплощались в конкретную модель, а дальше — в очередную скульптуру или сложнейший ансамбль.

Мы видим это в почти детективной истории, рассказанной автором воспоминаний о создании знаменитой композиции «Перекуем мечи на орала!». Идея композиции возникла у скульптора давно, задолго до того, как он начал непосредственно работать над ней. Дело в том, что в середине 50-х в Москве проходил Всемирный фестиваль молодежи, целью и основным девизом которого значились единение и борьба за мир. Слишком большую цену платило человечество богам войны во все времена.

Для Вучетича, прошедшего войну, эти идеи были понятны, и он стал думать, как изобразить их пластическими методами. В скульптуре, по мысли Вучетича, должна была звучать «вечная тема» — мощь человеческого духа и духовный максимализм. И начался обычный творческий процесс, в котором участвовал и сын скульптора, автор этой книги. Он позировал, а скульптор пробовал различные варианты поз, материалов и т.п., а потом, уже уяснив композицию, он приступил к окончательной обработке модели. Позже, когда модель скульптуры была готова, то есть отформована и отлита в гипсе, началось ее обсуждение в узком кругу.

А дальше конкурс, и тут начинается детективная часть истории. В конце концов композиция Е.Вучетича «Перекуем мечи на орала!» выиграла конкурс и заняла достойное место на Всемирной выставке в Брюсселе, где получила Гран-при. А вернувшись в Москву, ее установили перед зданием Третьяковской галереи. Позже Н.С. Хрущев торжественно подарил бронзовую копию композиции Организации Объединенных Наций.

Книга подробно останавливается на творческих и общественных интересах скульптора Вучетича. В самом ее начале, во второй главе «Немного о противоречиях», Виктор Вучетич затрагивает две очень неоднозначные темы, которые будут встречаться в той или иной степени на протяжении всей книги. Одна связана с отношением скульптора к религии, другая — еще более «скандальная и спорная» — с именем главного человека той эпохи — И.В. Сталина.

Кроме того, в книге обозначается и такая важная проблема, значимая для Евгения Викторовича Вучетича, как столкновение творческих позиций в изобразительном искусстве. Столкновение формализма в различных его проявлениях — кубизма, дадаизма, примитивизма, модернизма и прочих «измов» — и реализма, точнее, социалистического реализма. И в этой борьбе реализма и формализма Евгений Вучетич занимал очень четкую и бескомпромиссную позицию. Он считал, «что реалистическое искусство никогда не стремилось занять чужое место. <...> А формализм и прочие “измы” всегда стремились занять не свое место» (с. 27).

Случай и внутренние предпочтения влекли Евгения Вучетича к определенному кругу людей, не мыслящих себя без творчества, без полной отдачи себя делу, которому они служили. Это были не только люди творческих профессий, но и известные ученые, военачальники и др.

Одним из своих учителей в жизни скульптор называл академика Алексея Дмитриевича Сперанского, ученого-медика, создателя теории о роли нервной системы в возникновении болезней. Вучетич часто цитировал Сперанского, который говорил: «Лошадь, взятая в шоры, видит, разумеется, уже, но при этом значительно дальше!» (с. 25).

Но главным своим учителем Евгений Вучетич считал Владимира Алексеевича Щуко, известнейшего архитектора, ставшего академиком и прославившегося еще в начале XX века. А кроме всего прочего, он был блестящим знатоком искусства, преподававшим когда-то в Академии художеств и Рисовальной школе Общества поощрения художеств в Санкт-Петербурге. В.Щуко стал для Евгения Вучетича примером настоящего художника-экспериментатора, который принял новую власть и создал множество монументальных проектов советского периода. Он посоветовал Вучетичу быть более дерзновенным и стремиться к высочайшим идеалам (например, Микеланджело). И великий Микеланджело «всегда был для него (Е.Вучетича. — Н.П.) подлинным богом».

Много места в книге уделено друзьям и знакомым скульптора, а их было огромное количество. Из всех встреч он выносит что-то важное, поучительное и полезное для себя. Перед нами проходит череда друзей и товарищей по профессиональному цеху. Совершенно замечательно описан Александр Михайлович Герасимов, долговременный президент Академии художеств СССР. Он любил играть под простачка и разговаривал как «тамбовский прасол: “И чавой-та ты, милай друг, нясешь?”» (с. 33). Это когда ему чья-то речь не нравилась. Но был необычайно образованным человеком, говорил по-французски с «великолепным произношением». Он знал, например, «Париж, не говоря уже о Лувре, как свои пять пальцев еще с тридцатых годов» (Там же).

Или вот его ближайший товарищ и друг по Ростову Александр Иванович Лактионов, с которым вместе учились, рисовали предметы, писали пейзажи, вместе отдыхали и хулиганили. Особо следует сказать о военных знакомствах Е.В. Вучетича. Он лепил и делал скульптуры многих военачальников и простых солдат. Это и маршалы (С.Буденный, И.Конев и др.), и генералы (В.Чуйков, Н.Ватутин и др.), и солдаты (А.Матросов и др.). А сколько интересных историй рассказывает нам автор воспоминаний об их отношениях с Е.Вучетичем.

И конечно, говоря о военачальниках, невозможно не упомянуть о самой главной теме творчества скульптора — о войне. Он сам участвовал в ней, был тяжело ранен. Был батальонным командиром. А после войны — да еще и в войну  — стал работать над прославлением ее героев, павших и живых.

Вучетич создал такие замечательные памятники героям Великой Отечественной, как памятник Ватутину в Киеве, Матросову в Великих Луках, генералу Ефремову в Вязьме, памятники в честь соединения фронтов под Калачом, на Дону, освобождения Ростова в двадцатом году, и множество других. А кроме того, более семисот скульптурных портретов современников — маршалов, генералов, простых солдат, ученых, артистов, писателей, колхозников и рабочих, — выполненных в бронзе, граните и мраморе. Не говоря уже о тысячах рисунков и портретных набросков.

Он творил, строил, побеждал. Но, пожалуй, вершинами его творчества стали (как мы указывали выше) два мемориальных комплекса, два памятника советским воинам. Один находится в Берлине, в сердце побежденного врага, второй — в Сталинграде–Волгограде, разрушенном до основания, но не сдавшемся. Именно сооружая эти грандиозные монументы, Вучетич раздвинул границы своих экспериментальных поисков и создал подлинные шедевры.

И в первом, и во втором случае Вучетич не побоялся отойти от стандартных решений, не побоялся подвергнуть человеческую психику на прочность. Так, в мемориале на Мамаевом кургане заняли достойное место пластические образы, которые рождались у скульптора при чтении записей боевых расчетов, воспоминаний бойцов — защитников Сталинграда и других свидетельств. Он постигал «подлинный дух того времени <...> привязанный к конкретному месту действия и конкретному лицу» (с. 366). И в результате появился этот невиданный прежде, непревзойденный скульптурно-архитектурный ансамбль — воплощение стойкости и героизма советского солдата.

Смерть помешала Евгению Вучетичу завершить множество планов, которые он вынашивал и собирался претворять в жизнь. Среди крупных — мемориальный комплекс в Киеве, памятник Победе в Москве, мемориальный комплекс на Курской дуге и др. Первый из названных комплексов был завершен уже после его смерти, причем многое в проекте пересмотрели. Не случайно при открытии памятника прозвучало: «Создан по замыслу выдающегося советского скульптора Евгения Викторовича Вучетича» (с. 500).

Второй был трижды утвержден (сначала Хрущевым, потом Брежневым), но так и не дождался своего часа. Третий ждала та же судьба. Остается только сожалеть об этом и надеяться, что тому грандиозному танковому сражению когда-нибудь воздвигнут достойный памятник.

Надежда Подунова
 

Блейк Крауч. Возвращение

Этот автор относительно новая звезда на небе американской беллетристики. Хотя он успел уже сделать довольно много, одна трилогия «Сосны» чего стоит.

Крауча особенно тревожит, насколько можно судить по прочитанным книгам, проблема физического времени в картине мира. И в уже упомянутых «Соснах», и в знаменитом «Абадонне» он так или иначе ее касается. В новом романе он поставил проблему времени в центр повествования. Герои у него свободно путешествуют из настоящего в прошлое и обратно. Казалось бы, что тут нового, но Крауч, как человек очень изобретательный, придумывает свою версию механизма использования времени. Надо сказать, довольно оригинальную и, если так можно выразиться, убедительную.

По Краучу, мы можем с помощью изменения наших воспоминаний менять картину реального мира. Одна из главных героинь Хелена, мечтая помочь матери, страдающей от болезни Альцгеймера, придумывает некое «кресло», которое замедляет скорость выветривания воспоминаний из сознания человека, а в конечном итоге приводит к тому, что человек становится властителем пространственно-временного континуума.

Не будем рассказывать детали сюжета, потому что сюжет в данном романе играет огромную роль. Все его перипетии обоснованны и хорошо аргументированны.

Роман развивается стремительно.

Герои повествования не ходячие манекены, что иногда случается в произведениях этого жанра, а достаточно хорошо и старательно прописаны. И злодей сначала не выглядит злодеем, что в данном случае очень на пользу тексту.

Очень забавна политическая картина мира, в котором развиваются вышеописанные события. Америка находится в состоянии реальной и жесткой конфронтации с Россией и Китаем. Поскольку владение «креслом» становится видом хронооружия, чрезвычайно опасного для всех стран мира, потому что, изменяя прошлое, можно править в настоящем, то что-то почувствовавшие Россия и Китай грозят Америке ядерными ударами в случае ее манипуляций со временем. А потом переходят от слов к делу.

Очень красочны картины обрушения русских и китайских ракет на Нью-Йорк.

Такое впечатление, что Краучу Америку в общем-то и не очень жаль.

Очень живописны сцены массовых самоубийств, когда сотни людей просто градом сыплются из окон небоскребов.

Одним словом, во многих отношениях примечательная книга.
 

Нил Гейман. Океан в конце дороги

Нил Гейман в настоящий момент один из самых читаемых иностранных авторов у нас в стране. У него репутация невероятного выдумщика, его сюжеты ни на что не похожи. Взять хотя бы роман «Американские боги» или такое сочинение, как «Звездная пыль», где чуть ли не на каждой странице неожиданный поворот сюжета, фантастический образ.

Но мы решили обратить внимание на роман, если так можно выразиться, более традиционный. По крайней мере, в той же самой американской литературе есть авторитетные предшественники у «Океана в конце дороги», достаточно упомянуть знаменитое «Вино из одуванчиков». Книга Геймана так же, как и книга Рэя Бредбери, о детстве.

Детство обычно принято рассматривать как пору безмятежности и приятных, не травмирующих открытий. На самом деле все значительно серьезнее. Даже в солнечном, одуванчиковом мире Бредбери мы наталкиваемся на драматические эпизоды: расставание героев и др. У Геймана детство вообще пора жутковатая, мир, населенный демонами, окружает главного героя — мальчика, проживающего в английской глубинке.

«Ребенком я не был счастлив. Иногда был доволен. Я больше жил в книгах, чем где-нибудь еще», — говорит главный герой. Можно представить себе этакого ботаника в очках. Но жизнь героя заполнена многочисленными, не всегда безопасными, приключениями. Причем основное действие происходит в непосредственной близости от дома.

Подружка, Лэтти Хэмсток, знакомит его с чудищами, проживающими где-то на окраине фермерской земли. В домашнюю жизнь мальчика вторгается жуткая красотка, своего рода «домомучительница», стремящаяся разрушить жизнь семьи. Сестра жестока и упряма, с ней ни о чем нельзя договориться.

Самое интересное, что при всей фантасмагоричности рисуемого мира он выглядит вполне убедительно. Автор рассказывает небывалые вещи, но таким тоном, что ему всегда веришь.

В общем, перед нами некая реинкарнация изрядно обветшавшего «магического реализма». Оказывается, не все его возможности исчерпаны и при грамотном использовании он может принести еще немало счастливых читательских минут.

Михаил ПОПОВ





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0