Коломенское в истории Москвы и России: эпоха царя Алексея Михайловича
Александр Анатольевич Васькин родился в 1975 году в Москве. Российский писатель, журналист, историк. Окончил МГУП им. И.Федорова. Кандидат экономических наук.
Автор книг, статей, теле- и радиопередач по истории Москвы. Публикуется в различных изданиях.
Активно выступает в защиту культурного и исторического наследия Москвы на телевидении и радио. Ведет просветительскую работу, читает лекции в Политехническом музее, Музее архитектуры им. А.В. Щусева, в Ясной Поляне в рамках проектов «Книги в парках», «Библионочь», «Бульвар читателей» и др. Ведущий радиопрограммы «Музыкальные маршруты» на радио «Орфей».
Финалист премии «Просветитель-2013». Лауреат Горьковской литературной премии, конкурса «Лучшие книги года», премий «Сорок сороков», «Москва Медиа» и др.
Член Союза писателей Москвы. Член Союза журналистов Москвы.
Ярким свидетельством внимания к Коломенскому царствующего дома Романовых служит храм Казанской иконы Божией Матери, возведенный чаяниями первого самодержца династии — Михаила Федоровича. Название храма указывает на основную и наиболее вероятную версию его возведения — в память освобождения Москвы от польско-литовских интервентов 4 ноября 1612 года, день почитания Казанской иконы Божией Матери. Поначалу храм был деревянным, время его строительства относят к 30-м годам XVII века, когда и на Красной площади появился собор, также освященный в честь чудотворной иконы и известный нам сегодня как Казанский. Храм в Коломенском был домовым и связывался со вновь отстроенным царским дворцом широким пятидесятиметровым переходом.
Сам дворец был возведен к сентябрю 1640 года, когда на Руси отмечался Новый год. Сохранившиеся документы скупо указывают и дату новоселья — 17 сентября, а «сентября 20–26 в Коломенском, по случаю новоселья в новых хоромах, царица Евдокия Лукьяновна (Стрешнева. — А.В.) раздает милостыни больши 10 рублей». Милостыню с поклоном и благодарностью принимали крестьяне Коломенского, по-прежнему поставлявшие к царскому столу всякого рода продукты и угощения.
С воцарением Алексея Михайловича в 1645 году активизировались строительные работы в Коломенском. В 1649 году по случаю рождения у царя наследника Дмитрия к Казанскому храму пристроили придел св. Дмитрия Солунского, еще один придел храма был посвящен св. Аверкию Иеропольскому, день памяти которого приходится на 4 ноября.
Приезжая в Коломенское, отличавшийся необыкновенной набожностью Алексей Михайлович неоднократно наведывался в Казанский храм. Русский историк П.Строев в своей книге «Выходы государей, царей и великих князей Михаила Феодоровича, Алексия Михайловича, Феодора Алексиевича, всея Руси самодержцев (с 1632 по 1682 год)» сообщал, что в июле 1653 года царь прожил в Коломенском две недели. 12-го числа «слушал всенощную у Пречистыя Богородицы Казанские в объезде в селе Коломенском», а затем отметил день ангела царевны Анны Михайловны, своей сестры. А 5 июля 1657 года Алексей Михайлович пришел послушать «Всенощное бдение в церкви у Казанской Богородицы».
Летописи гласят, что 8 мая 1666 года в присутствии царя был освящен алтарь и водружен крест на Казанском храме. Возможно, что в тот год велось строительство уже каменного храма. Во всяком случае, хотя точная дата окончания строительства неизвестна, его архитектурный стиль относят к 1660–1670 годам. А в 1771 году прибывшие в Коломенское польские дипломаты отмечали: «В начале церковь каменная, с притворами, по обе стороны в которых окна, полчетверти аршина ширина, мосты войлоками постланы для тепла и мягкого хождения». Мосты — это переход, соединявший храм с дворцом. Сооружение храма велось одновременно со строительством новых царских палат.
История дворца Алексея Михайловича — яркая страница жизни не только села Коломенского, но и всего государства Российского второй половины XVII столетия. Судьбоносные исторические события, в ряду которых стоит строительство дворца, во многом определили создание предпосылок для дальнейшего становления Российской империи. Пришлись эти события на вторую половину 60-х годов XVII столетия. Если первые два десятка лет своего правления Алексей Михайлович, как говорится, «разбрасывал камни», то начиная с 1665 года пришло время их «собирать».
В 1666 году в Москве начался Большой Московский Собор, низложивший патриарха Никона, в 1667 году был подписан мир в Андрусе, оформивший присоединение к России украинских и белорусских земель, тогда же закончилось строительство первого российского корабля «Орел», для которого и был выткан первый российский триколор, а еще был утвержден Новоторговый устав. Вот в какой оптимистичной обстановке затевался царем новый дворец в Коломенском, одной из важнейших функций которого стала представительская. И по внешнему виду дворца, и по его интерьеру у все большего числа приезжих иностранцев должно было создаваться мнение о России как богатом, большом и сильном государстве.
Еще в 1666 году царь повелел заготавливать древесину в лесах по берегам Оки, Угры и Жиздры. Лесами, как мы помним, Россия всегда была богата. Дворец строился не на один год, а потому и отношение к заготовке требовалось особое. Еще в те времена строители знали, в какое именно время надо рубить деревья, как хранить, чтобы лес служил долго и прочно. Дата закладки дворца известна — 3 мая 1667 года (большой церковный праздник. — А.В.)[1], царь по такому случаю заранее приехал в Коломенское: «В четверток, после столового кушания, за два часа до вечера государь пошел с Москвы в Коломенское для складывания своих государевых хором». Создавался дворец по заранее одобренному царем проекту, для пущей наглядности и ясности ему была продемонстрирована уменьшенная копия будущих хором.
Дворец выстроили к 1668 году. Впрочем, более правильным было бы использовать здесь другой глагол: срубили. А трудились на строительстве царских хором рубленики — именно так называли мастеров плотницкого дела в те благословенные времена. Сохранились имена мастеров и их руководителей: стрелецкий голова Иван Михайлов и плотницкий староста Семен Петров. Иван Забелин в книге «Домашний быт русских царей...» пишет: «Замечательным памятником их (рублеников. — А.В.) искусства, о котором мы можем иметь понятие хотя по сохранившимся рисункам, служит деревянный Коломенский дворец XVII столетия». Забелин считал дворец Алексея Михайловича «типическим памятником древних деревянных построек».
Отыскав в архиве план дворца, историк установил, что «дворец заключал в себе несколько отделений, или особых хором, соединенных между собою переходами и частию сенями; что постройка этих отделений происходила в разное время, смотря по надобности; что постепенно к старым пристроивались новые клети, избы, избушки, сени, крыльца, переходы, так что целое лишено всякой симметрии и того порядка в соответствии частей, к которому приучены теперешние вкусы строителей. Хоромы, крыльца, переходы разбросаны с мыслию не о правильности плана или о его красоте, а об удобствах, какие представлялись местом постройки или отношением и зависимостью этой постройки от других отделений дворца. В лице всех построек, с восточной их стороны, стояли передние хоромы государевы, заключавшие пять комнат жилых, с отдельными сенями при каждом выходе: именно две впереди, в лице, передняя и комната, и три, составлявшие как бы особое отделение, назади, глубже во двор. Противоположно передней, дальше к северу, стояла обширная столовая. Она соединялась с комнатами посредством весьма обширных столовых сеней, над которыми в три яруса возвышались светлые чердаки, или терема, с открытыми галереями, или гульбищами, со всех четырех сторон. Кровля столовой была устроена кубом четвероугольным и на вершине украшена глобусом с изображением орла промежду льва и единорога, или инрога...
Еще глубже во двор, за комнатами государя, стояли хоромы царевича с двумя комнатами и с теремами наверху, крытые двумя шатровыми кровлями в виде башен, соединенных в верхних чердаках переходцами. Далее, за хоромами царевича, стояла государева мыленка, а за нею Оружейная и Стряпущие избы. Из мыленки шла лестница вверх, на сени царицыных хором, которые стояли лицом к северу, позади хором государевых, и заключали в себе три комнаты с обширными теремами наверху, крытые бочкою; и одну комнату также с теремами, крытую шатром в виде башни. Обширные передние сени этих хором были покрыты также шатром, а крыльцо — шатром с бочками».
Рассказ Забелина о Коломенском дворце дополняется воспоминаниями Якова Рейтенфельса, утверждавшего, что он «так превосходно украшен был резьбою и позолотою, что подумаешь — это игрушечка, только что вынутая из ящика». Все шесть ворот дворца, как и его интерьер, действительно были щедро украшены. На позолоту Алексей Михайлович денег не пожалел. Центром этого великолепия, его серединной частью были иконы: «В Коломенском на шести воротах государева двора поставлены были иконы: Вознесения Христова, Богородицы Смоленской, Богородицы Казанской, Спаса Нерукотворенного, Иоанна Предтечи, московских чудотворцев...»
Особая тема — роспись дворцовых интерьеров, в которой принимали участие выдающиеся иконописцы Симон Ушаков, Федор Евстигнеев, Иван Филатов. Привлекли и иностранцев, среди которых встречаются польские имена — Иван Мировский, Станислав Лопуцкий — и даже один армянин, по фамилии Богдан Салтанов.
Личные впечатления от «восьмого чуда света» выразил в своих произведениях придворный стихотворец царя просветитель Симеон Полоцкий. Он создал цикл «приветств» по случаю вселения Алексея Михайловича «в дом, велим иждивением, предивною хитростию, пречюдною красотою в селе Коломенском новосозданный». Через три с половиной века довольно трудно читать оды Симеона Полоцкого, но кое-что понять можно:
...Дом, иже миру есть удивление,
...дом зело красный, прехитро созданный
Честности царстей лепо сготованный.
Красоту его мощно есть равняти
Соломоновой прекрасной полате.
Аще же древо зде не есть кедрово,
Но стоит за кедр, истинно то слово.
А злато везде пресветло блистает,
Царский дом быти лепота являет.
Написания егда возглядаю,
Много историй чюдных познаваю.
Четыре части мира написаны,
Аки на меди хитро изваяны.
Зодий небесный чюдни написася.
Образы свойств си лепо знаменася.
И части лета суть изображены,
Яко достоит чинно положены.
И ина многа дом сей украшают,
Разумы зрящих зело удивляют.
Множество цветов живонаписанных
И острым хитро длатом изваянных.
Удивлятися всяк ум понуждает.
Как следует из процитированных стихов, Коломенский дворец уподоблен в них дворцу царя Соломона, недаром упоминается и кедр — легендарное дерево Святой земли (помимо кедров, росли в дворцовых садах грецкий орех и пихта). Узнаем мы и живописные сюжеты, коими были расписаны стены и потолки дворца: знаки Зодиака, времена года, цветы и деревья...
Немало места отводит Полоцкий описанию диковинке дворца — «яко живым» львам, сторожившим царское место. Придумал механических львов Петр Высоцкий, знатный часовщик Оружейной палаты. «При царе Алексее в Коломенском дворце подле царского места поставлены были львы, которые, яко живые, рыкали, двигали глазами и зияли устами. Туловища их были медные, оклеенные барановыми кожами под львиную стать. Механика, приводившая в движение их пасти и глаза и издававшая львово рыкание, помещалась в особом чулане, в котором устроен был стан с мехами и с пружинами», — повествует Забелин. Львы восхищали многих иноземцев.
На чем сидела и за какими столами пила-ела царская семья? Здесь удивлять особо было нечем. Привычные и в крестьянских избах деревянные лавки украшали и царские палаты. А еще «в передних, или красных, углах, под образами, которые составляли необходимейшее украшение каждой комнаты, стояли столы простые дубовые, иногда на точеных ногах, или липовые крашеные. Передний угол был первым, почетным местом в комнате, точно так, как в современном быту, в наших гостиных, диван с неизбежным круглым столом; поэтому значение лавки и стола в переднем углу древних хором было совершенно одинаково с значением дивана и стола в наших гостиных. В обыкновенное время столы покрывались червчатым (темно-красным. — А.В.), алым или зеленым сукном, а в торжественные дни — золотными коврами и аксамитными (аксамит — плотная ворсистая ткань из шелка и золотой нити. — А.В.), алтабасными (разновидность парчи. — А.В.) или бархатными подскатертниками. Иногда они обивались сукном или атласом... В Теремной Комнате государев стол обыкновенно покрыт был сукном багрецом или червчатым».
Освящение дворца состоялось 27 августа 1672 года и было приурочено ко дню рождения царицы Натальи Кирилловны, родившей за три месяца до этого, 30 мая 1772 года, сына, царевича Петра — будущего первого российского императора. Патриарх Питирим в своем послании восхвалил «дом царский из дерева ливанова и кедрова чюден зело», сравнив Алексея Михайловича с первым христианским императором Константином Великим, уподобив его царские палаты византийскому дворцу.
Обосновавшись в Коломенском, царь Алексей Михайлович вскоре решил пригласить сюда иноземных дипломатов, причем исключительно из стран христианского вероисповедания. Уже в 1672 году в Коломенском побывали послы Речи Посполитой, приглашенные на царскую охоту. Участвовали иностранцы и во встречах Нового года, так называемых «торжествах Новолетия», отмечаемых на Руси 1 сентября. В частности, в 1675 году на новогоднее торжество в Коломенское пригласили послов императора Леопольда I, а также бранденбургского и датского дипломатов. Любопытные записки от посещения царской усадьбы в 1675 году оставил посланник римского императора А.Лизек.
Надежды русского царя произвести ошеломляющее впечатление на послов оправдались, тем самым способствуя серьезному повышению международного престижа России. В своих сообщениях на родину иноземцы не скрывали восторга, о чем свидетельствуют отчеты послов Баттони и Терлинго, пораженных роскошью и богатством дворца. Вплоть до смерти Алексея Михайловича в 1776 году в Коломенском решались важнейшие вопросы европейской политики — союза с Речью Посполитой на фоне Русско-турецкой войны, возможного участия России в Голландской войне и войне со Швецией и т.п.
Если характер у Алексея Михайловича был тишайшим, то его внутреннюю и внешнюю политику таковой никак нельзя было назвать. Уже через три года после его коронации, в 1648 году, в Москве грянул Соляной бунт. В 1654 году разразилась война с Польшей, сначала первая, затем вторая. Всю тяжесть расходов, оказавшихся непомерными, царь с подачи своих бояр-советчиков решил возложить на народ, начав денежную реформу, заменившую серебряные деньги медными.
Свое серебро в то время Россия не добывала, закупая драгоценный металл в Европе. Из него и чеканили русские монеты — копейки да полушки. С началом реформы подати и налоги по-прежнему собирали серебром, а в денежный оборот в большом количестве пустили медь, которой и стали выплачивать жалованье. В итоге инфляция привела к стремительному обесцениванию медных денег, росту цен и обнищанию населения. К началу 1660 года за один серебряный рубль давали 50 медных. В народе возникло недовольство, выбравшее главными виновниками всех бед приближенных к царю бояр и купцов.
Соловьев писал: «Все эти несчастья тяжело отдавались в Москве; войне не было видно конца; тяжкие подати пали на народ, торговые люди истощились. Уже в 1656 году казны недостало ратным людям на жалованье, и государь велел выпустить медные деньги, которые должны были ходить по одной цене с серебряными, как у нас теперь ассигнации. Года два деньги эти действительно ходили как серебряные, но потом начали понижаться в цене, когда в Малороссии после измены Выговского перестали их брать и когда появились фальшивые медные деньги; наступила страшная дороговизна. В июле 1662 года в Москве вспыхнул мятеж по поводу приклеенного на улице письма, обвинявшего в измене Милославских, Ртищева (которому приписывалась мысль о медных деньгах), богатого купца Шорина. Мятежники двинулись в село Коломенское, где был тогда государь, и на увещание Алексея Михайловича разойтись и предоставить дело ему кричали: “Если добром тех бояр не отдашь, то мы станем брать их у тебя силою”. Тогда придворные и стрельцы по приказанию государя ударили на мятежников, и больше 7000 их было перебито и переловлено».
Это случилось 25 июля 1662 года, когда Алексей Михайлович находился в Казанском храме Коломенского, на обедне по случаю именин одной из своих дочерей. Здесь же были и перечисленные в воровских листах бояре. Еще с утра на Красной площади стал собираться народ, созываемый набатом со всей Первопрестольной. После недолгого митинга, по доброй русской традиции, решили идти прямо к царю челом бить. В то время расстояние между народом и властью было гораздо меньшим. Толпа, идущая в Коломенское, обрастая все большим числом людей, достигла пяти тысяч человек, вскоре представших перед ошеломленной царской семьей. Несмотря на то что царь был застигнут врасплох, поначалу народ, пришедший в Коломенское, ему удалось утихомирить обещаниями найти и наказать виновных в обмане населения. А боярам он приказал схорониться на половине царицы. Пока уверенные в доброте государя люди возвращались в Москву по одной дороге, по другому пути царские гонцы из Коломенского устремились в Стрелецкую слободу за подмогой.
А в Первопрестольной уже вовсю шли погромы, русский бунт достигал апогея в своей бессмысленности и беспощадности. И уже новая толпа требовала жертв. Люди вновь двинулись к Коломенскому. Их стало еще больше — к тем, кто шел в царскую усадьбу, присоединились другие, кого царь только что успокоил. Они уже не просто просили, а требовали у царя выдать им зловредных бояр, причем немедля.
Неизвестно, чем закончился бы этот день для Алексея Михайловича, если бы не подоспевшие стрелецкие полки. Они вошли в усадьбу через Спасские ворота, после отказа толпы разойтись началась кровавая расправа. Первые жертвы утонули в Москве-реке, затем пойманных стали вешать непосредственно у Коломенского. «И того ж дни около того села повесили со 150 человек, а остальным всем был указ, пытали и жгли, и по сыску за вину отсекали руки и ноги и у рук и у ног пальцы, а иных бив кнутьем, и клали на лице на правой стороне признаки, розжегши железо на красно, а поставлено на том железе “буки”, то есть бунтовщик, чтоб был до веку признатен; и чиня им наказания, розослали всех в дальние города, в Казань, и в Астрахань, и на Терки, и в Сибирь, на вечное житье... а иным пущим вором того ж дни, в ночи, учинен указ, завязав руки назад посадя в болшие суды, потопили в Москве реке», — сообщал летописец.
По разным оценкам, всего было так или иначе казнено, наказано более 15 тысяч человек. А тех, чье участие в Медном бунте не удалось доказать, заставили дать образцы своего почерка, дабы установить, кто писал те возмутившие народ «воровские листы». Грамотных, правда, в Москве было немного.
В 1663 году денежная реформа была свернута. За это была заплачена чрезмерно высокая цена.
Подавление Медного бунта в Коломенском в июле 1662 года еще раз подтвердило значение этой вотчины для царской власти, необходимость ее защиты, прежде всего от своих же подданных. Интересно, что еще в конце XVI века царь Федор Иоаннович инициировал строительство стены Белого города, должной предохранять Москву от нападения внешнего врага, теперь же, с укреплением самодержавия, главная опасность стала исходить изнутри страны. Следовательно, внутренняя политика требовала еще большего ужесточения и сокращения каких-либо вольностей. Ответом на ужесточение стали новые мятежи — восстание Степана Разина и Соловецкий бунт. Что же касается Коломенского, то виденные им во множестве народные возмущения придали этому селу образ выдержавшего тяжелые испытания символа верховной и незыблемой власти.
В Коломенском произошло важнейшее событие, оказавшее влияние на развитие отношений государства и Церкви. Здесь летом 1646 года царь Алексей Михайлович впервые встретился с будущим патриархом Никоном, знакомство с которым оставило глубокий след в душе молодого государя. Будучи на четверть века старше, Никон (род. 1605) годился Алексею Михайловичу в отцы, присутствие которого рядом с царем было ох как нужно в эту трудную пору. Но процесс передачи власти был устроен так, что сын мог унаследовать престол лишь после смерти отца. Вот почему Алексей Михайлович остро нуждался в мудром и опытном наставнике, в отце, пусть и духовном.
Никон мог много чего поведать царю, поскольку к своим сорока годам пережил немало. С открытым ртом слушал молодой самодержец и о трудном, голодном детстве Никиты Минина (так звали Никона в миру), не единожды битого своей мачехой, и про то, как тот ребенком освоил грамоту, а затем в 12 лет ушел послушником в монастырь. Едва исполнилось ему двадцать лет, как стал он настоятелем одной из московских церквей (благодаря купцам, узнавшим о его начитанности). А имя Никон принял вместе с постригом в 1630 году в Соловецком монастыре.
«Продолжительные разговоры, в которых царь почерпал для себя много полезного и интересного, так повлияли на чуткого и восприимчивого юношу, что он предложил игумену совсем остаться в Москве. Умный от природы, Никон сообразил, что вблизи доступного и ласкового царя он может принести несравненно больше пользы, чем в своем отдаленном Кожеозерском монастыре. Он видел хорошо, как мало истинного благочестия в большинстве монастырей, как небрежно относится черное духовенство к своим обязанностям, как обманывают венценосного юношу, пользуясь его неопытностью и доверием к своему воспитателю, боярину Борису Ивановичу Морозову», — писал в 1891 году Александр Быков, биограф патриарха Никона.
Обладая редкой наблюдательностью и даром проповедника, умением вести захватывающую и в то же время поучительную беседу, настоятель Кожеозерского монастыря Никон привязал к себе царя. Приехал он в Коломенское игуменом далекой северной обители, чтобы, по давней традиции, представиться царю (таково было правило для всех новопоставленных настоятелей), а стал архимандритом Новоспасского монастыря. Это было необычайным взлетом в его карьере, сам Алексей Михайлович обратился к патриарху Иосифу с просьбой поставить Никона во главе древней московской обители, служащей родовой усыпальницей Романовых. Особую и важную службу выбрал царь для своего нового советника.
Новоспасский монастырь, что на Симоновском валу, был местом частого посещения и царя, и его семьи, приезжавших помолиться за упокой предков и щедро одарявших древнюю обитель. После переезда Никона в Москву Алексей Михайлович стал бывать в монастыре еще чаще, к тому же обитель стояла на пути в Коломенское. Сам же Никон приезжал в царскую усадьбу обычно по пятницам. Часами бродил он с государем по яблоневым садам Коломенского, излагая свой взгляд на многие вопросы духовной жизни, требующие немедленного реформирования, в итоге став одним из самых близких Алексею Михайловичу людей.
В истории русской государственности было не так много случаев, когда предстоятель Церкви имел столь большое влияние на самодержца. Один из самых ярких примеров — патриарх Филарет и первый царь из династии Романовых Михаил Федорович. Филарета при живом царе называли не иначе как «Великий Государь». Но Филарет был отцом царя, что и обеспечивало известную стабильность царской власти.
Есть и другой пример: патриарх Филипп и Иван Грозный, чье короткое содружество плачевно закончилось и для предстоятеля, и для Церкви. Случайно ли, что в 1652 году именно Никон настоял на перенесении мощей Филиппа из Соловков в Москву? Тогда же над могилой святителя Филиппа царь предложил Никону патриарший престол, освободившийся после смерти патриарха Иосифа. Никон согласился при условии невмешательства царя в дела Церкви. Алексей Михайлович в ответ поклялся «послушати его во всем, яко начальника и пастыря и отца краснейшаго».
Никону, как и Филарету, удалось добиться чести называться «Великим Государем». Во время Польской войны и своего долгого отсутствия в Москве царь оставлял на хозяйстве именно патриарха, повелев добавить к его титулу «Великий Господин» еще и царский титул. Неудивительно, что число врагов патриарха росло с каждым годом, к тому же сам он, не стесняясь, высказывал царю свое неудовольствие устанавливаемыми порядками, в которых видел попытку государя нарушить данную в 1652 году клятву. Противился Никон и Соборному уложению 1649 года, подчинявшему Церковь государству.
В середине 50-х годов Никон все реже бывает в Коломенском, в гостях у царя, уже меньше нуждающегося в советах патриарха. Усиление самодержавия идет вразрез с отстаиваемой им независимостью Церкви. В 1658 году патриарх и вовсе покидает Москву (под предлогом того, что царский чиновник ударил его слугу) и уезжает в основанный им как будущий всемирный центр Православия Воскресенский Новоиерусалимский монастырь. А тем временем раскол в Русской Церкви становится неизбежным.
Лишь в 1666 году царю удалось собрать Большой Поместный Собор, лишивший Никона сана и сославший его в Ферапонтов монастырь. Был избран и новый патриарх. Впрочем, кто бы в дальнейшем ни занимал этот пост, силы и могущества Никона никому обрести было не суждено.
Насколько вероятно предположение, что Коломенский дворец Алексея Михайловича был задуман им как противовес Новоиерусалимскому монастырю Никона? Эта весьма смелая версия нуждается в серьезных аргументах. Обитель была заложена патриархом в 1656 году и по сей день считается жемчужиной русского зодчества, царь же приказал начать заготовку леса для строительства своей резиденции в Коломенском лишь через десять лет, когда о каком-либо противоборстве с амбициями Никона уже и речи не было. В этой связи можно рассматривать начало строительства дворца в 1667 году как символ окончательного подчинения Церкви государству. После окончания его строительства никому и в голову не пришло бы сравнивать монастырь с дворцом, получившим название восьмого чуда света.
При Алексее Михайловиче в Коломенском побывало немало иностранцев — в особом ряду стоят иностранные наемники на службе у русских царей. Уже на следующий год после воцарения, в 1646 году, в рамках проведения военной реформы Алексей Михайлович решает воспользоваться услугами иностранных наемников, которых к тому времени в Европе появилось во множестве (подходила к концу Тридцатилетняя война 1618–1648 годов. — А.В.). Иностранцы должны были составить основу командного состава русской армии, ее полков нового строя — рейтарских, солдатских, драгунских, гусарских. В Россию хлынул поток опытных французских, голландских, английских, немецких и прочих офицеров. Имя одного из наемников хорошо известно благодаря его влиянию на юного царя Петра Алексеевича — это уроженец Шотландии майор Патрик Гордон. Он был приглашен на аудиенцию к Алексею Михайловичу 5 сентября 1661 года.
Имел честь продемонстрировать в Коломенском свое умение владеть мушкетом и пикой француз Лоренц Мартот, принятый в русскую армию ротмистром. Это было в июне 1651 года. Офицер показывал, на что он способен, перед выстроенными по такому случаю драгунами и солдатами. Однако главным зрителем являлся Алексей Михайлович. Француз угодил государю, одарившему его отрезом «камки кармазину»[2] и званием подполковника. Карьера его в дальнейшем пошла вверх: в 1653 году он уже полковник, а еще через два года — командир солдатского полка. Возможно, что Мартот и дослужился бы до генерала, как и Гордон, если бы не вернулся на родину в 1655 году.
В эпоху Тишайшего Коломенское стало для него и излюбленным местом соколиной охоты, в пристрастии к которой он значительно превзошел предшественников. Еще Иван III не мог отказать себе в этом удовольствии. Популярен был этот вид досуга и среди зарубежных монархов. Однажды герцог Миланский Галеаццо в знак дружбы послал Ивану III своего сокольничьего с поручением посетить «славнейшего господина Великого Герцога России» и преподнести в дар несколько охотничьих соколов. С благодарностью приняв драгоценный подарок, Иван III в 1485 году, в октябре, направил в Милан с ответным визитом и подарками своего посла Георгия Перкамоту. Чтобы понять, насколько дорого ценились соколы, отметим, что ответное подношение Ивана III состояло из восьмидесяти выделанных соболиных шкурок, двух кречетов и нескольких живых соболей, проехавших в клетках более чем три тысячи миль. Знал русский царь, чем отплатить, — соболя в Европе ценились на вес золота, в основном за ними и приезжали в морозную Россию иноземные купцы. А кроме соболей, богата была русская земля лисицей, горностаем, белкой, рысью...
Иван Кондратьев рассказывал: «До какой степени была велика страсть царя Алексея Михайловича к соколиной охоте, видно из “Уложения чина Сокольничья пути”». Это уложение было составлено по повелению царя в 1668 году. В уложении говорится: «И зело потеха сия полевая утешает сердца печальныя и забавляет весельем радостным и веселит охотников сия птичья добыча. Угодительна же и потешна дремливая перелазка и добыча. Красносмотрителен же и радостен высокова сокола лет. По сих доброутешна и приветлива правленных ястребов и челигов ястребьих ловля, к водам рыщение, ко птицам же доступание». Соколиная охота была более известна под именем летней царской потехи, потому что производилась исключительно летом. Штат Сокольничьего пути состоял из одного сокольничего, двух подсокольничих и около ста человек сокольников. Сюда же причислялись верховный подьячий и казначей Сокольничьего пути. Низший чин — сокольники жаловались деньгами, платьем и пили и ели все царское. Обязанность сокольников, которые жили особенными слободами, состояла в том, что они должны были ходить за птицами, править (учить) их и во всякое время года, днем и ночью дежурить на Потешном дворе человек по двадцать. За хорошую службу рядовые сокольники повышались в начальные. Это повышение сопровождалось особой церемонией в присутствии самого царя. Служба по ведомству соколиной охоты считалась придворной. Главного сокольничего и подсокольничих называли свичем, начальных сокольников — полным именем, без свича, а рядовых — полуименами: Мишка, Ларька, Федька и т.д.».
Общее число ловчих птиц, которых держали в Москве для царской охоты, достигало трех тысяч, кормили их говядиной, бараниной, голубями, которых разводили десятками тысяч. Царь знал любимых птиц по именам, например Крысалко, Друг, Сирин, Смиренная, Булат и др. Алексей Михайлович нередко давал ценные советы по содержанию и обучению ловчих птиц, а его торжественные выезды на охоту именовали «походами на потехи». В Коломенском соколов для охоты держали на Водовзводной башне, прозванной также Соколиной. Башня (70-е годы XVII века) содержала внутри уникальный водоподъемный механизм работы Богдана Пучина, мастера «по водовзводному делу» из Оружейной палаты, и сохранилась до наших дней.
Интересная достопримечательность возникла в Коломенском при Алексее Михайловиче. Как гласит предание, царь повелел установить перед своим дворцом специальный ящик для челобитных, что можно рассматривать как зарождение в нашей стране ростков суверенной демократии. Окна царской спальни выходили на этот ящик. Когда самодержец просыпался после своего державного сна, о чем извещали царские слуги, собравшиеся челобитчики подходили к ящику и, отдав земной поклон, опускали в него свои жалобы на неправедный суд, после чего ящик несли к царю, лично читавшему каждое послание. По всей Руси пошел слух о волшебном ящике, благодаря которому простой человек добивался справедливости, а обидчик получал заслуженное наказание. А вера в доброго царя, единственного защитника и кормильца, крепла в веках.
Занятно, что царь искренне верил в эффективность такого вот своеобразного способа ручного управления своим народом. Им владело убеждение, что складывавшийся десятилетиями, основанный на страхе и чинопочитании порядок можно поменять косметическим, а не капитальным ремонтом, потому масштабным реформатором (как, например, его сына Петра) Алексея Михайловича не назовешь. Но, быть может, его поступательный подход к осуществлению преобразований для России оказался более подходящим. В частности, Алексей Михайлович после Соляного бунта довольно быстро отреагировал на косность и недостатки сложившейся системы правосудия. Он велел ввести новые законы и исправить старые, что привело к составлению Соборного уложения. Алексей Михайлович учредил своего рода «прямую линию с царем», которую и обеспечивал коломенский ящик. Вспомним, что еще один русский монарх — император Павел I в конце XVIII века также распорядился установить в Петербурге подобный чудо-ящик, что, впрочем, не спасло его от трагической гибели. Видимо к тому времени вера в доброго царя несколько поутихла. Со временем челобитчиков стало так много, что пришлось отмерить дорогу на Коломенское специальными верстовыми столбами непривычной высоты. Так и возникло крылатое выражение «верста коломенская», употребляющееся сегодня для обозначения высокого человека. Изменение толкования этого словосочетания демонстрирует причудливое развитие русского языка...
Окончание следует.