Ни лица я не помню, ни имени

Разогнавшейся вагонеткою
с рыжей искрой из-под колес
заплутавшей заржавленной веткою
мчится жизнь ее под откос.

И ладонь не разжать онемелую,
не схватить верстовые столбы,
лишь жалеть ей себя, неумелую,
да отсрочки ждать от судьбы.

«Про кого эти строки?» — спроси меня,
но не жди, что получишь ответ.
Ни лица я не помню, ни имени,
только тающий силуэт...


Журавель

Ты не слушай меня, не слушай,
обезумевшую в ноябре!
Не бывать мне унылою клушей
на тоскливом птичьем дворе.
Не нужна мне синица в руки —
ясным светом зовет апрель:
обессилевший от разлуки,
рухнешь с неба ко мне, журавель...


Последний круг

Держи меня. Мне тяжело.
Я погибаю, погибаю!
Вбирай в себя мое тепло,
Пока я здесь, пока живая.

Держи, как можешь только ты.
Держи и взглядом, и рукою.
А я парящие мосты
К мирам иным тебе открою.

Когда же на излете вдруг
Скользну я сумеречным краем,
Не ослабляй сцепленья рук —
Мы круг последний замыкаем...


В осенних аллеях

Как хорошо, что здесь безлюдно, —
Порой не встретишь ни души.
Мне до сих пор поверить трудно:
Живу почти в лесной глуши.
Дискретное движенье белки
Меж перепутанных ветвей —
И вот она, как из тарелки,
Берет орех с руки твоей...
Мелькает луч сквозь кроны сосен
И гаснет в глубине аллей.
И песня, что выводит осень,
Мне все понятней и милей.


* * *
Было восемь часов,
и таинственный сумерек полог
опускался на землю,
дождем еле слышно шурша.
Пусть весь мир на засов,
пусть наш век так печально недолог —
все смиренно приемлю,
и жизнь все равно хороша!
Померещилось ли,
но деревьев могучие кроны
укрывали меня
от разверзшихся хлябей небес.
И яснело вдали —
сквозь стволов корабельных колонны,
ворожа и маня,
светлый край мне показывал лес...