Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Пронизки

Василий Иванович Аксёнов ро­дился в 1953 году в селе Ялань Ени­сейского района Красноярского края. Окончил исторический факультет Ленинградского государственного университета имени А.Жданова. Первые публикации появились в 80-х годах. В 1990 году вышла книга «День первого снегопада», в 2004-м — «Солноворот», в 2010 году — «Время Ноль». Лауреат премии андрея Белого (1985). Член Союза писателей Санкт-Петербурга. С 1974 года живет и работает в Санкт-Петербурге.

* * *

Человек часто приписывает Богу свои личные мечтания и качества. Вот и я нет-нет да и озадачусь: может ли без рыбалки обходиться Тот, по образу Кого мы?..

Но первыми-то Господь позвал за Собой все-таки не каменщиков, не гончаров, не ткачей, не торговцев, а рыбаков. Ведь не случайно. Что-то стоит за этим сокровенно.
 

* * *

Мой первый «опыт выхода (души) из тела».

Июль. Жара. Кемь. Нас, мальчишек и девчонок, на берегу полным-полно, не меньше сотни. Кто-то играет в волейбол, кто-то гоняет по обжигающему ступни песку футбольный мяч. Я только что искупался, взбежал на прибрежный откос, как на бархан, и повалился на спину.

Сразу и чувствую, как поднимаюсь невесомо в воздух. И вижу все: сопки, реку, бегающих по пляжу ребят, плывущую километрах в трех выше по течению черную просмоленную деревянную лодку с тремя в ней рыбаками и сохнущим на носу лодки неводом, ну и себя, лежащего навзничь, — с высоты птичьего полета, на уровне парящих в небе коршунов. Вижу так ясно, как никогда еще не видел. Слышу четко, как никогда, даже и то, о чем в лодке разговаривают рыбаки. Ощущение удивительной легкости и в то же время — страха оттого, что вижу, но не могу заставить себя, лежащего на песке, шевельнуть рукой и открыть рот, чтобы позвать кого-нибудь на помощь, — тело мое не подчиняется мне, и я в него вернуться не могу. И тут вдруг замечаю, что бежит, гоня перед собой мяч, в мою сторону, вернее, в сторону моего неподвластного моей воле тела, мой одноклассник, наступает мне на живот, тело мое резко сгибается, и я (душа моя) в него молниеносно втискиваюсь, полностью совместившись с моим телом.

Что это было? Солнечный удар? Возможно. Но одно знаю точно: что сознание при этом я не терял, а находился в самом что ни на есть ясном уме.
 

* * *

Второй случай «выхода из тела».

Было нам лет по шестнадцать. Готовились мы к «Осеннему балу» в школе. Истопили у моего друга баню. Ребята были чем-то заняты — может быть, брюки гладили, рубашки, сейчас не вспомню. Я, не дожидаясь, когда баня толком протопится, пошел первым и сразу скутал в бане печь — задвинул вьюшку. Помылся, в предбанник вышел, хотел сесть на скамью и повалился, помню, на пол. Угорел. Лежу в полном сознании, но ни двинуть пальцем, ни что-то сказать или крикнуть не могу — тело не повинуется, словно чужое. Приходят ребята, видят меня лежащим на полу и начинают вокруг суетиться — кто-то шлепает меня ладонями по щекам, кто-то пытается сделать мне искусственное дыхание. Я — будто мертвый. Понесли меня ребята в дом. А дома никого из взрослых, только парализованная бабушка моего друга, тетка Матрена, на своей кровати. Положили меня ребята на деревянный диван, а я сквозь него «провалился». Взлетел в угол с иконами, смотрю оттуда на все, что происходит в доме, и на свое тело на диване. Все ясно вижу и все четко слышу. Друг мой, побледнев, кричит: «У Васьки ноги уже синие — он умирает... или умер!» Выгнув шею, смотрит с подушки в сторону ребят бабушка Матрена и говорит внуку: «Вовка, беги за матерью его и за врачом!» Как только представил я подбегающую ко мне маму, ее испуганное лицо, тут же словно ухватил меня кто-то, как котенка, за шею и, молниеносно переместив, втиснул в мое тело. Я и очнулся.

О третьем случае — когда-нибудь.
 

* * *

Злободневное.

Перед глазами вдруг возникло...

Ходят-бродят, как калики, по России, в основном по крупным городам и двум столицам, тысячи бойких, говорливых, наглых и напористых, как свидетели Иеговы, все знающих людей, указывают пальцами в миллионы других и твердят им, лукаво посмеиваясь: «Вы не русские, вы не русские и никогда ими не были, и Пушкин ваш — эфиоп, и Тургенев — татарин, и Лермонтов — шотландец (Ленина и Троцкого не поминают), и всех вас только поскреби...»

А миллионы, обхватив в растерянности и отчаянии руками голову, с ними соглашаются: «Ох, мы не русские, ох, мы не русские, и государства у нас своего никогда, выходит, не было, и Православие наше — мрак и дикость!.. Как мы еще живыми тут остались?.. Скорей бы дать отсюда дёру — определиться где-нибудь, кто мы такие».

Сижу вот, думаю: «А я-то русский?.. Да русский вроде».
 

* * *

О конце света (сейчас так много говорят об этом).

Как-то один монах спросил Серафима Саровского о конце света. Преподобный ему ответил: «Радость моя! Ты много думаешь об убогом Серафиме, мне ли знать, когда будет конец миру сему и тот великий день, в котором Господь будет судить живых и мертвых и воздаст каждому по делам его! Нет, сего мне знать невозможно».

Не нам ответил — мы не убогие, мы знаем все, и даже невозможное.

И в продолжение.

Митрополит Вениамин (Федченков): «А интеллигенция, заразившаяся материализмом, — в данном случае — половинчатого характера, все строит “Царство Божие на земле”, как и до революции... И косвенно поддерживает идеи социалистические...

Ох, даже и писать неохота... Скучно! Скучно! И безнадежно старо!.. Болезнь “прогрессивного паралича”».

Он же, владыка Вениамин: «“Когда будет кончина мира?” — спрашивают Господа. “Никто не знает; только один Отец Мой... Да и «не ваше дело знать времена или сроки, которые Отец положил в Своей власти» (Деян. 1, 7)”. Не знаю, может ли быть более ясное и решительное запрещение высчитывать сроки?.. Прямой грех! Дерзкое противление Слову Господа! И как люди не страшатся высчитывать сроки?»
 

* * *

Из книги «Пастырь» святого Ермы: «...слово истины водворяет глубокий мир, покой и сладость в верующем сердце; слово же лживых воздымает мечты и сомнения и, как соленая вода, разжигает жажду знания, запирая ум, как пленника, в неопределенной, мрачной пустыне».

Ум гоняется за информацией, душа требует знания.
 

* * *

Падая — лишаешься подобия; если не поднимаешься — и образа.
 

* * *

Тексты. Одни их пишут умом, другие — сердцем. Так же и читают.

Л.Н. Толстой Евангелие прочитал умом, умом же и решил его переписать. «Войну и мир», «Анну Каренину», «Севастопольские рассказы» Лев Николаевич писал сердцем, и этим жизнь им обеспечил долгую. Ум же наш — короток и злободневен.
 

* * *

Середина мая. Ночь. Сидим с дядей Саней Ш. на берегу Кеми. Рыбачим на налимов.

Тьма непроглядная, еще и морось, видно лишь то, что костер освещает. Дяде Сане 75 лет. Для меня «старик глубокий». Был он когда-то комсомольцем, в партию вступать не стал — «отбрехался». Не верит «ни в тестя и ни в тещу, ни в черта, ни в Бога». Атеист, но не воинствующий. «Увижу, — говорит, — поверю. Пока не видел. Другие, может, чё и видели». После смерти «жить» не хочет. «Нажился». Чай пьем. Только что заварили. Со смородиновым листом. И говорит вдруг дядя Саня:

— Тело — работник своевольный, душа — прораб, а дух — заказчик.

— Ты это к чему, дядя Саня? — спрашиваю.

— Да так чё-то, — отвечает, — ляпнул... Отец мой все так приговаривал.

— Понятно, — говорю.

Налим клевал в ту ночь неплохо, под утро — вовсе. Один чуть удилище не сломал мне.
 

* * *

Человек влюбляется, но как это и почему вдруг с ним случается, объяснить себе не может. И я вот каждый вечер засыпаю, но как это происходит, понять не могу.
 

* * *

Поздний август. Звездная ночь. Крутой, высокий берег Тахи. Трава пожухлая сверкает — в инее. Медведь, слышно, ходит, трещит сучьями — кто тут хозяин, нас предупреждает. Ладно. Лежим мы — я и мой старинный друг и товарищ по рыбалке Николай Петрович Н., бывший летчик («международник»), — на мягком пихтовом лапнике, возле костра, сытно поужинав шарбой (уха такая, по-сибирски: в ней только зелень, пряности да рыба) и спирту выпив — не без этого, — «чтоб не замерзнуть». Искры столбом вверх улетают, в хвое густой высоких кедров гаснут. Мы завороженно за ними наблюдаем — не оторваться.

И говорит вдруг Николай Петрович:

— Ну вот... Родился человек — кричит, плачет. Чума такая — где ты оказался?! Страшно ему после привычного уюта и тепла, среда другая... Вышвырнули, бедного, неведомо куда и не спросили. Одуреть. Чудовища какие-то стоят рядом, чему-то радуются, зубы скалят — сожрать решили. И пуповину отрезают... Да свет такой — глаз не откроешь, с таких потемок-то приятных. Немного позже: насосался молока вдоволь, видит маму — хорошо ему, счастлив, уже забыл свои все страхи... Вырос. Повзрослел, состарился. Пришло время ему помирать — ужас!.. А как умрет, осмотрится, обвыкнет чуть, так, может быть, и ничего... А как ты думаешь?

— Не знаю, — говорю.

— Ну, — продолжает Николай Петрович, — кто не родился, тот и не умрет.

— Мудрей не скажешь, — говорю.

— За это стоит выпить.

Выпили.

До места плыть еще дней семь нам оставалось.
 

* * *

Зависть и ненависть искусные художники: каких только красочных и выразительных картин расправы и мести не «нарисуют», не создадут в сознании твоем — прямо хоть сцены Страшного суда с них списывай.
 

* * *

Трое юношей сидят за одной партой, учатся друзья одной науке, из двух получаются великие столпы Церкви, а из третьего — великий отступник.

Кто же пути так сводит и разводит?
 

* * *

Россия могла перестать быть как государство:

— в XIII веке (татаро-монголы);

— в 1612 году (собственная смута и нашествие поляков);

— в 1709-м (шведы);

— в 1812-м (французы вместе с пол-Европой);

— в 1920-м (Гражданская война);

— в 1941-м (немцы с пол-Европой);

— после развала СССР.

Были и еще опасные периоды, но — живы вот и живы будем.

Сами себя-то если не съедим.
 

* * *

В детстве по счастливому стечению обстоятельств читал хорошие книжки. В юности, особенно в студенческие годы, перелистал столько разного мусора. Зачем? Теперь, уже сознательно, стал строг в выборе. Знаю одну престарелую женщину, которой около ста лет, она сейчас читает те же книжки, которые я читал в детстве. И нам с ней есть о чем поговорить.
 

* * *

Дмитрий Иванович Менделеев. Величайший ученый. Химик, физик, экономист, технолог, геолог, метеоролог, воздухоплаватель, педагог. Любил мастерить чемоданы. А вот в академию избран не был. За «излишний» русский патриотизм.
 

* * *

Сначала тебе нужно только необходимое. Потом этого необходимого тебе нужно все больше и больше.
 

* * *

Злободневное.

Канал «Культура». Цикл ACADEMIA. Томассо Каларко, профессор Университета Ульма и координатор Европейского центра по квантовой информации и коммуникации. Лекция «Будущее квантовой технологии».

Среди прочего интересного физик вдруг заявляет: «Если (воспроизвожу по памяти, не дословно, но смысл не искажаю) у нас (на Западе, конечно. — В.А.) возникает какая-то задача (или проблема), мы знаем, что есть русский ученый, который лет сорок назад уже решил ее для нас».

Ловишь себя на том, что слышать тебе это приятно. Но рассуждать на эту тему — нет. У меня есть друзья-физики, и я от них много чего наслушался — как им было трудно, а чаще — невозможно внедрить или пристроить свои многочисленные изобретения, которые потом все же реализовывались на этом Западе, без упоминания, естественно, первопроходцев, без вознаграждения, конечно. Так и сейчас, препоны только изменились. Случайность и бессмысленность не Божье дело. Но в чем высший смысл этой нашей русской незадачи? Может быть, Божий Промысел (для которого нет ни эллина, ни иудея, ни русского) определил для нас такое: покоряйте, полуголодные, обмороженные, изъеденные комарами и мошками, великие просторы, валите на продажу лес, разрабатывайте рудники, бурите скважины и поставляйте другим Моим народам энергоносители и редкие металлы, а попутно снабжайте их еще и идеями, ну а живите как уж сможете — и вас ожидает Царствие Небесное?
 

* * *

Бог творит, дьявол вытворяет.

А с нами так: мы то творим, то вытворяем.
 

* * *

Можете считать меня сумасшедшим, но я видел летающую тарелку (НЛО), и, предупреждая чей-нибудь язвительный комментарий, добавлю, что был при этом трезв как стеклышко. (Кому интересно, свяжитесь со мной.)
 

* * *

Говорил когда-то авва Антоний, что придет, мол, время, когда все люди сойдут с ума и, если увидят кого в здравом уме, будут сердиться и скажут ему, что он, дескать, безумствует, — потому что он не будет им подобен.

Без комментариев.
 

* * *

Несколько дней назад рассказал соседу по лестничной площадке о том, что в Сибири продают иностранцам на отстрел медведей в берлоге (зимой) или на приваде (летом или ранней осенью). Встречаемся сегодня во дворе. Сосед мне говорит:

— А у меня идея появилась.

— Какая? — спрашиваю. — Выпить?

— Выпить-то мы и без идеи выпьем...

— И в чем она?

— Идея вот в чем... Допустим, осудили какого-нибудь преступника, какого-нибудь маньяка или педофила, на пожизненное или на смертную казнь. Не держать его в тюрьме, не тратить денег на кастрацию, на содержание его, а сразу после суда вывезти в лес и отпустить, а перед этим продать его иностранному киллеру-охотнику, можно и русскому — тому со скидкой. И пусть охотится. И государству выгодно, и педофилу страшно...

— А ты, — спрашиваю, — лицензию на отстрел этого преступника купил бы?

— Купить-то купил бы, — отвечает, — но сам бы охотиться за ним не стал, ноги болят — за ним побегай, кому-нибудь перепродал бы.

Пошли мы в рюмочную. Выпили.
 

* * *

Есть у меня знакомые. Приятель юности и его жена. Был у них сын. Единственный. В шестнадцать лет покуривал травку. Родители об этом знали. Когда я спросил, почему они ему это позволяют, они чуть ли не в голос мне ответили: «Человек в целях развития должен попробовать все». Года через два «человек в целях развития» попробовал героин. Последняя, в двадцать четыре года, «проба» — смерть: с девятого этажа в окно к ней вышел, поджидала внизу, на асфальте. Двадцать лет как нет его уже на белом свете. Когда я раньше у них спрашивал, почему они его никак не наказывают за провинности, даже не журят, — он мог на шею гостю сесть, вареньем голову его испачкать, не мне, конечно, — они отвечали: «В Японии детей до пяти (или до семи лет, уже не помню) не наказывают». Я им: «Ну мы-то с вами не в Японии живем». Они мне: «Ну вот поэтому мы все такие скованные и забитые». Сын расковался.
 

* * *

Был в жизни нашей страны и еще более вопиющий, чем нынешний, отрыв «элиты» от народа — Двор и дворяне в XVIII веке, которых народ стал называть «немцами», уж и по-русски не умели говорить. Пережили мы то, переживем и это.
 

* * *

Проехав дальний, утомительный путь, нравится сидеть на железнодорожном вокзале в Ачинске в ожидании поезда на север. Всегда полупусто, свежо и люди (уезжающие, встречающие и провожающие) по-сибирски миролюбивые и добродушные.

Вижу, входят в зал с улицы двое — мужчины неопределенного возраста, лица их в недельной щетине, одеты оба в засаленные спортивные костюмы с зелеными лампасами, обуты в драные кроссовки, на головах разношенные вязаные шапочки. В руках у одного пластиковая полуторалитровая бутылка из-под минеральной воды. Проходят через весь зал, садятся за моей спиной.

Слышу:

— Виктор Иванович, ну умоляю... Перестали бы уж, что ли... Ваш несравненный Владимир Владимирович напоминает мне вечного мальчика в шортиках и с сачком, подглядывающего в замочную скважину за теми, кто приходит в гости к его замечательным мамочке и папочке — «толстые дуры» и «глупые мужчины».

Чувствую, запахло остро алкоголем (явно в их пластиковой бутылке была не минеральная вода).

— Сергей Сергеич, вы не правы, отрезвитесь... За одно только Владимиру Владимировичу я все могу простить. Помните в «Даре»: «На другой день он умер, но перед тем пришел в себя, жаловался на мучения и потом сказал, а в комнате было полутемно из-за спущенных штор: “Какие глупости. Конечно, ничего потом нет”. Он вздохнул, прислушался к плеску и журчанию за окном и повторил необыкновенно отчетливо: “Ничего нет. Это так же ясно, как то, что идет дождь”. А между тем за окном играло на черепицах крыш весеннее солнце, небо было задумчиво и безоблачно, и верхняя квартирантка поливала цветы по краю своего балкона, и вода с журчанием стекала вниз».

— Виктор Иванович, да прекратите... Все это он, ваш Владимир Владимирович, подслушал в замочную скважину от одного из «глупых дядек»... А вы всем этим память забиваете.

— Сергей Сергеич, разве важно, где он и как это подслушал?

— Для вас — нет, а для меня — да... Вот, электричку нашу объявили.

Мужчины, слышу, поднялись, прошли неспешно через зал, спустились вниз — к перрону.

И мне своего поезда оставалось ждать недолго.
 

* * *

Великий русский полководец генералиссимус Александр Васильевич Суворов скончался 6 мая 1800 года, предсмертными словами его были: «Долго я гонялся за славой. Все суета. Покой души — у престола Всевышнего».
 

* * *

Разговор бабушки с внучкой, подслушанный в сибирской деревне (в среднем течении Енисея).

Бабушка заставляет внучку прополоть грядку с луком.

Внучка, девочка лет семи или восьми:

— Ба-а, откуль докуль?

Бабушка, указывая:

— Отсуль досуль — всю грядку, девка.

Внучка:

— А покэль ходить, ба-а?

Бабушка:

— Поцэль, милая, по межугрядью, не по грядам идь, то удумашь.
 

* * *

Из писцовой книги XVI века: «В Тамбовском крае продается земля с сычем, с орловым и ястребцовым гнездом, и со пнем, и с лежачей колодою, и с стоячим деревом, и с бортною делию, и со пчелами старыми и молодыми, и с луги, и с озеры, и с малыми текучими речками, и с липяги, и с дубровами, и с рыбною и бобровою ловлею, и со всяким становым зверем, с лосем, с козою и свиньею, и с болотом клюквенным».

Купил бы.
 

* * *

Третий случай «выхода из тела».

У меня сложились очень хорошие отношения с директором школы, офицером военно-морских сил в отставке, и он мне после окончания десятого класса, чтобы «уже до армии получить трудовую книжку», предложил до призыва на срочную службу поработать в школе, у него лаборантом, а сам он физику преподавал. Я согласился.

Работа была не бей лежачего. Нужно было приготовить все для проведения очередного опыта, расставить по столам приборы, и ты свободен. Волейбол, футбол и прочее.

Однажды, закрыв дверь на ключ, чтобы не заглядывали в кабинет младшеклассники, учившиеся во вторую смену и заявившиеся в школу раньше времени, я приготовил все для опыта, подошел к учительскому столу и, повернувшись спиной, лег на него навзничь.

Тут же вдруг оказался я под потолком, рядом с матовым плафоном. Смотрю на себя, лежащего на столе, и беспокойно думаю, что скоро придут в кабинет десятиклассники, а дверь закрыта и я не смогу ее открыть, так как лежащее на столе мое тело мне никак не подчиняется.

Зазвонил на перемену электрический звонок, висящий на стене в коридоре рядом с моим кабинетом. Звонок оглушительный и резкий, всегда, не только в этот раз. Меня как силой будто кто-то впихнул в мое распластанное тело.

Поднялся, подошел к двери и повернул в замке оставленный там ключ.

Что со мной было?
 

* * *

Подводная лодка. 1718 год. Е.П. Никонов. Опередил американца Д.Бушнелла на 60 лет. Его «потаенная лодка» была построена и испытана на Неве в присутствии царя.

Такое дело.
 

* * *

XVII век, дьяк Иван Тимофеев: «Овии к востоку зрят, овии к западу».

Это про нас. Ничто у нас не изменилось.
 

* * *

Господь помогает нам жить, меняя в нас наше ощущение хода времени. Только представьте, что в старости с ее болячками и проблемами время бы шло для нас как в нашем детстве. День был (в детстве) год, как ночь для старика, когда ему не спится.

Мама в старости, проснувшись и одеваясь:

— Ночь-то промучилась — как год пережила.
 

* * *

Кто сказал — убей, не помню: «Русская интеллигенция — голова, оторванная от туловища».

Но не Ленин.
 

* * *

Немало знаем определений, что такое наша русская интеллигенция, в том числе и чеховское, и ленинское. А вот как определил ее Н.Я. Данилевский: «Интеллигенция — выветрившийся поверхностный слой».
 

* * *

Князь Иван Долгорукий, когда палач (во время бироновщины) четвертовал его, проговорил в смертных муках: «Благодарю Тебя, Господи, яко сподобил мя еси познать Тебя, Владыко».
 

* * *

Языческий философ Афинагор приступает к чтению Священного Писания, чтобы написать против христианства, но вместо этого становится блестящим апологетом Христовой веры.

Вот так берешься за что-то и не знаешь, чем это все закончится.
 

* * *

Когда вам будут зло слева нашептывать про «ужасную» русскую, и только русскую, историю, откройте и почитайте хотя бы Григория Турского — «Историю франков». Хотя бы это. Или полистайте книгу Жака Ле Гоффа «Цивилизация средневекового Запада». Отрезвляет. Не убедит — перечитайте Ветхий Завет.

Россия — чудо. О чуде говорят, но не судачат.
 

* * *

Когда мы с моей матерью, царство ей небесное, в чем-то не соглашались, она мне после короткого спора говорила, улыбаясь: «У тебя, родной мой, своя правда, у меня своя, а перед Богом мы одинаково с тобой без всякой правды, голые. Так что давай лучше помиримся». И мы мирились.
 

* * *

Протопоп Аввакум о новой для того времени манере писать иконы: «Пишет Спасов образ Эммануила, лице одутловато, уста червонная, власы кудрявая, руки и мышцы толстые, персты надутые, тако же и у ног бедры толстыя и весь яко немчин брюхат и толст учинен, лишо сабли той при бедре не написано. А все то писано по плотскому умыслу: понеже сами еретицы возлюбиша толстоту плотскую и опровергоша долу горняя. Христос же Бог наш тонкостны чувства имея все, якоже и богословцы научают нас».

Какого Эммануила написал бы сейчас изограф с Рублевки?
 

* * *

Воры, воры, кругом воры! — только и слышу. У меня много знакомых, перебрал в памяти чуть ли не всех — ни одного вора среди них нет. Спросил, специально позвонив, друга из Сибири. Он тоже с ходу не вспомнил. Но одного все же знаю, немца беглого из Казахстана, имя его называть не стану. Приютил я его, ясноглазого, — жить ему негде было — на несколько месяцев у себя. Сыновья мои стали к нему относиться как к брату, с друзьями своими его познакомили. А он в одну из посленовогодних ночей тихонько, как тать, встал и покинул нас, прихватив разную мелочь: мобильные телефоны, наушники, плееры, ну и еще, не помню, что-то. А, вспомнил, шарф еще зенитовский. Смотришь телевизор — там одна Россия — страна воров, дураков и жуликов. Оглядываешься вокруг — другая, с хорошими, умными, порядочными людьми. И разберись тут.
 

* * *

Культура русского Серебряного века — полуобморочное, полубессознательное, болезненно возбужденное, материально благополучное, но духовно сонное состояние — перед всероссийской общей встряской.
 

* * *

Ну вот кукушка. Суди ее, казалось бы. Детей своих подбрасывает. Все лето напролет кукует беззаботно. А она тем временем в день съедает до ста гусениц, причем ядовитых, которых другие птички в рацион свой не включают. А сохранись все эти гусеницы — и остальным птичкам негде было бы чирикать.
 

* * *

Знал я одного пожилого (тогда ему было уже около семидесяти, и для меня казалось, глубоко старого), умного, «малослового», как говорили про него, очень спокойного внешне человека, многому меня научившего в рыбацком промысле. Я был младше его лет на пятьдесят, как минимум. Рыбачили мы с ним иногда по весне «с ночевой» на налимов. Вечером, попив крепкого, «пустого», то есть без сахара, чая, он долго смотрел на заход солнца, а утром — на восход, что-то шепча при этом, после крестился и произносил уже разборчиво: «Сердце чисто созижди во мне, Боже, и дух прав обнови во утробе моей».

Лет через десять лишь наткнулся я на эти слова: Псалом 50, стих 12.

Был этот человек до революции есаулом Енисейского казачьего полка. Долго за это звание пробыл он за Полярным кругом, треть своей жизни. Царство небесное ему.

Что можно налима ловить на кусочек соленой селедки, я от него вот и узнал.
 

* * *

1 ноября 1916 года. Лидер Конституционно-демократической партии Милюков, зная, что лжет, но в интересах своей партии, произносит в Думе подлую речь об измене царской семьи «Глупость или измена?».

1917 год. Следственная комиссия под председательством Н.К. Муравьева не нашла в делах царской семьи чего-нибудь подозрительного или обличительного в смысле государственной измены.

Но гнусная клевета пошла гулять по миру, бродит и до сих пор, находя в чьих-то сердцах и головах поддержку и согласие.

Ложь, клевета — смертельное оружие.
 

* * *

Рыбачил я однажды на Кеми (левом притоке Енисея), блеснил — щука только-только стала браться. В июле. Жара была — предгрозовая — лютая. Решил искупаться. Разделся на камешнике, часы с руки снял, положил их поверх одежды. Нырнул в воду, плаваю. На спину перевернулся, лежу, не двигаясь, раскинув руки, — млею. Смотрю — летит надо мной на фоне белесого от зноя неба ворона, сверкает у нее что-то в клюве. Ну, думаю, зубы, что ли, золотые себе вставила? Накупался. На берег вышел. Одеваться стал. Часов-то нет. Она, ворона, их и утащила. Встает вроде и ложится спать по солнцу, свои часы вместе с компасом в мозжечке у нее безотказные с рождения вмонтированы — зачем мои-то ей понадобились? Так с ними где-то и живет. А у меня часы так и не водятся — то потеряю, то сломаются. Те, природные, что были когда-то, как у вороны в мозжечке, и у меня (у человека-то) в комплекте, давно не ходят, или по ним я разучился время узнавать, если и ходят.

Долг мой и вас предупредить.

Будете вдруг — привалит вам такое счастье — на Кеми и решите искупаться, все, что блестит, кладите под одежду... Чтобы потом ворон мне наших перед вами не оправдывать.
 

* * *

Яков Агранов. В революции с 1912 года, член Гомельского комитета партии эсеров.

1920 год — ВЧК, начальник особого отдела по делам высылки интеллигенции, заместитель председателя ОГПУ. 1938-й — расстрелян. Не реабилитирован.

В 1920 году лично допрашивал Ивана Александровича Ильина.

И что вот интересно. В августе 1915 года высылается (чуть не сказал: ко мне) в Ялань. По сообщению Енисейского губернского жандармского управления: «Страдает правосторонней паховой грыжей, отчего наблюдаются припадки и запоры».
 

* * *

Вот немецкое «Hat Grütze im Kopf» (букв. «имеет кашу в голове». — В.А.) — что у немцев означает «хорошо соображает». А у русских «каша в голове» означает совсем другое.

«У нас все не как у людей! — говорил мой дед, когда был чем-то недоволен. — Вот у соседей то ли дело».
 

* * *

Дьявол не имеет творческого дара, он не способен выдумывать новое, а может лишь подражать, искажать и глумиться, и вездесущ при этом и навязчив: вот вам бесчисленные хохмачи, пародисты и быково-ефремовские зубоскалы — из каждой щели.
 

* * *

Дернуло меня (вопреки долго отговаривавшей меня от этого интуиции) посмотреть фильм «Царь» Павла Лунгина. На Олега Янковского клюнул.

О монархическом правлении XVI века снял современный гуманист и демократ-либерал. Никакой правды, никакого проникновения в русскую историю (ну и, конечно, в мировую), осмысление плоское, в угоду времени (или кому-то), но уж не истине, которая одна. А о духовности — уж вовсе пальцем в небо. Мимо — как в «Острове». Во что только стрелял?
 

* * *

Личное.

Давно это было. Конец июля. Раннее утро, но уже жарко. Мы — я, еще школьник, мой старший брат, уже студент, и мама — идем на покос. Отец чуть свет еще туда «умчался» — копны стеречь, чтобы коровы не «разбили» их. Следуем ельником, дорогой травянистой. Мама молчит, а мы с братом, как обычно, болтаем беспечно о чем-то, отмахиваясь сломанными пихтовыми ветками от комаров и слепней, хоть и одеты в сетки-накомарники, — от комаров и слепней света белого не видно. Мама вдруг останавливается и говорит: «Василий умер... Только что». Я спрашиваю: «Какой, мама, Василий?» «Мотин», — отвечает мама. Мотя — это ее родная сестра и наша тетя Матрена Макеевна. А мужем у нее был Василий Максимович. Ну, мы плечами лишь пожали. И потом уже, на покосе, во время обеда, приехал к нам на велосипеде мой одноклассник Саша Сапожников, привез известие и просьбу: «Умер Василий, приезжайте».
 

* * *

Пока в каждой нашей школе будет свой учебник истории, мы будем разделенным народом, и не только внешними границами, но и внутренними.
 

* * *

Один из моих университетских преподавателей, царство ему небесное, собираясь в воскресенье на службу в церковь, говорил добродушно своим неверующим жене и теще:

— Ну, праведницы мои дорогие, устал я от телевизора и вашей святости незыблемой, пойду в сообщество отъявленных грешников — душу потешу.
 

* * *

Мы отрицаем не Того Бога, Который есть («Бога никто никогда не видел, но Сын, находящийся в недрах Отчих, Тот явил нам»), а того идола, которого себе придумываем, того, которого воображаем, с чужих слов ли представляем.
 

* * *

Внешне, физически, последний человек, человек Апокалипсиса, не может отличаться от первого человека, Адама, так как сотворен по образу Совершенного, может меняться только в духе, внутренне, — уподобляясь.

Могу сказать как археолог: каким 35–40 тысяч лет назад (по всем обмерам) появляется вдруг человек, Хомо сапиенс, таким он остается и по сей день. Когда еще я был студентом, на кафедре нам говорили, что тому, кто найдет переходное звено от обезьяны к человеку, обещана награда — Нобелевская премия. Ну, ради этого бы постарались. Пока не найдено.

Вот появляется он, этот человек, и чуть ли не сразу начинает рисовать в пещерах и на скалах. Кто обучил его? Не знаю.
 

* * *

Пришел однажды к Амвросию Оптинскому паломник за советом. День ждет ответа, другой, третий. Старец молчит. «Я не могу больше ждать, — говорит старцу паломник, — домой надо ехать. Дай мне ответ сейчас». «Что я могу тебе сказать? — говорит преподобный. — Я спрашивал Бога, и Он мне не отвечает».
 

* * *

«От Виктора Петровича Астафьева. Жене. Детям. Внукам. Прочесть после моей смерти.

Эпитафия

Я пришел в этот мир добрый, родной и любил его безмерно.

Ухожу из мира чужого, злобного, порочного.

Мне нечего сказать вам на прощанье.

Виктор Астафьев».

Топором уже не вырубишь...

Горько. Мир-то, в общем, не меняется...

Знал одного фронтовика, без рук, без ног, которому в День Победы, при мне за «празнишным» столом его жена подносила ко рту рюмочку, он выпивал и, во все светлое, голубоглазое лицо улыбаясь и жамкая беззубыми дёснами квашеную капусту, говорил: «От красотишша-то, от красотишша... пожил маленечко, повоевал... за все за это слава Богу... типерь туды пора — к ответу, набедокурил-то... набедокурил». На потолок кивал при этом.

Умер он. Был я на кладбище, видел: могилка, крест, на нем «эпитафия»: «Сладких Прокопий Степанович, октябрь 1912 — сентябрь 1996».

Царство небесное. Тому и другому.

Не мне судить, не мне судить.
 

* * *

Мне (за рюмкой водки) похвалился как-то один критик-зубодробитель, что читать книги не царское дело, автор приносит ему, критику, книгу (в книжке «задаточек на коньячишко»), а заодно и набросок отзыва или статьи, а он, критик, только немного подправляет и «подмахивает». Имя мое уже работает, мол, и-мя. На что работает-то? На карман.

Ну, это критик, а не Критик. С Критиком автору редко удается встретиться.
 

* * *

Есть у меня близкий родственник. Умный, красивый сорокалетний мужик. Сам не пьет, а вот жена у него запойная. Трое малых детей. Придет он с работы домой, детей накормит и отправится искать жену свою по поселку. Отыщет ее, иной раз спящую среди дороги, прямо в луже, домой приведет, разденет, помоет, одежду ее постирает, а саму, постелив ей чистое белье, спать уложит. Так и живут вот.

В меня это не вмещается, для этого я мелкий.
 

* * *

Есть в человеке глубины, которые он не может заполнить ничем. Заполнить их может только Бог. Когда они пустуют, заглядывать в них жутко.
 

* * *

Все по-настоящему необходимое — просто; все на самом деле ненужное — сложно.
 

* * *

Пришел я однажды к старому человеку, когда-то моему преподавателю, очень больному, — попрощаться. Сидел возле его кровати. Больной молчал, сомкнув веки. После открыл глаза и, глядя на меня, сказал: «Никого не помню, никого... и вас тоже». Эти его слова были последними. Он тем же вечером скончался.
 

* * *

Прошло уже много лет, но мимолетный этот разговор до сих пор помню чуть ли не слово в слово.

Ленинградская область. Конец августа. День погожий. Я раскапываю жальник XIV века. Рядом дорога. По дороге следуют двое. Пожилые женщина и мужчина. Женщина катит тележку с песком, на плече у нее висит сумка, судя по всему, тяжелая, за плечами у нее чем-то набитый рюкзак. Мужчина идет, заложив руки за спину, налегке.

Женщина мужчине:

— Я тебе про Люську, а ты мне про Муську.

Мужчина в ответ:

— И я про Люську... Христос-то твой мне что, учитель, что ли?.. Он на четвертом десятке уже помер. На четвертом?

— Ну, на четвертом. И не помер, а — убили!.. Такие же, как ты, обалдуи.

— Вот так оно еще и хуже, раз убили... А мне уже седьмой десяток, и я еще... на мне еще... ну не пахать, а сеять можно.

О чем они говорили дальше, я уже не слышал.

В жальнике было два «костяка» — мужской и женский. Судя по сопровождающему их инвентарю — славяне.
 

* * *

У всех есть второе имя, которое знает только Бог.

См. Откр. 2, 17.

Неповторимое, как и каждый из нас.
 

* * *

Ну вот.

Св. Анджела да Фолиньо: «Однажды я была восхищена в духе, образ Человека-Бога предстал передо мной снова в момент Его снятия со креста, кровь только что пролилась, была свежей, красной, текла из открытых ран, только что вышла из тела, и тогда в суставах я увидела такую муку, я увидела такое напряжение жил и кости, настолько смещенными усилиями палачей, что меч пронзил меня насквозь, и когда я вспоминаю боли, испытанные в жизни, я не нахожу ничего равного этой боли».

(Выбрал «мягкое».)

Впечатляющий фильм М.Гибсона «Страсти Христовы».

Выскажу свое, частное — без спросу у матери Церкви, — очень частное мнение: католики «тормознули» на пятнице, как иудеи — на субботе, а нас, православных, как-то вот «вынесло» к Светлому воскресенью.
 

* * *

Кто иногда в тебе кричит: «Душа моя болит!»?

Ну ведь не тело же, а кто-то третий.
 

* * *

Пересказав притчу о богатом и Лазаре, ярословый протопоп Аввакум выразился: «Я не Авраам, не стану чадом звать: собака ты... Плюнул бы ему в рожу ту и в брюхо то толстое пнул бы ногою». Речь свою Аввакум называл «вяканьем», а писания свои — «ковырянием». «Чюдной» был «батюшко», не «блядин сын».
 

* * *

Ну вот. Начинается русская литература (XI век), и сразу так — не о привилегиях, не о колбасе и не о правах секс-меньшинств и в целом человека — «но о Законе, через Моисея данном, и о Благодати и Истине, явленной через Христа, повесть сия; и (о том), чего достиг Закон, а чего — Благодать. Прежде Закон, потом Благодать; прежде тень, потом Истина. Образ же Закона и Благодати — Агарь и Сарра, раба Агарь и свободная Сарра. Раба прежде, потом свободная. Да разумеет читающий: Авраам ведь от юности своей Сарру имел женой — свободную, а не рабу».

«Слово о Законе и Благодати» митрополита Илариона.

Продолжение следует.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0