— Дайте мне свечку! — сказал Виктор Делеорович.

— Вам какую?

— Самую большую! Вон ту! Куда поставить за здравие?

— Можно Пресвятой Богородице. Или вон туда, к мощам святого Алексея. Это наш, из новомучеников. Настоятелем был у нас в тридцатые. Можно и записку за здравие подать, напишите имена.

Свечница хотела передать мужчине бумажку, но он не взял. Только мотнул головой:

— «Анна»! Напишите «Анна»!

— Только одно имя?

— Одно. «Анна»!

И так это имя он произнес, что свечнице стало ясно: жизнь женщины, носящей его, висит на волоске и если оборвется этот волосок, то закончится и жизнь этого мужчины. Он был немолод, но вполне еще крепок, однако так произнес это имя, что стал похож на огонек в лампадке, когда в ней кончается масло и она мигает, готовясь погаснуть.

Виктор Делеорович взял свечку и направился, куда ему указала свечница — в угол, где стояла рака с мощами святого Алексея. У ступенек перед ракой была небольшая очередь. Он встал в очередь, поднялся по ступеням к мощам святого и ткнулся губами в холодное серебро крышки.

— Это моя единственная дочь, больше никого нет на свете, — жарко зашептал Виктор Делеорович в серебро. — Святой Алексей, помоги! Пусть она живет! Хоть какой, но пусть живет! Прошу тебя, помоги! Только пусть живет!

Он спустился вниз и отошел в сторонку, подальше от людей. Глаза его были как прибрежные речные камушки, которые только что накрыла и ушла восвояси волна от случайного катерка.

Виктор Делеорович сжал кулаки — ему вдруг вспомнилось самодовольное лицо молодого врача, говорившего, что никаких серьезных проблем со здоровьем у его дочери нет, что недомогание — всего лишь осложнение после гриппа. Потом в памяти возникли виноватые лица других врачей, говоривших, что медицина в случае с его дочерью бессильна и что ее теперь может спасти только чудо.

Немного постояв, Виктор Делеорович подошел к свечнице и купил еще две свечи.

Одну он поставил за упокой родителей. Перекрестился за мать, которая ушла из жизни лет пять назад, за отца, лицо которого он почти уже не помнил, но который наградил его необычным отчеством, расшифровывающимся как «десять лет Октябрьской революции».

Он смотрел на желтую каплю огня над свечой и по крупицам пытался восстановить в памяти облик родителя.

Почему-то вспомнилось, как они с ним были на чьих-то похоронах на кладбище и по этому случаю отец стал искать могилу своего отца, деда Виктора Делеоровича. Отец тогда говорил, что тот был полезным обществу, уважаемым и вообще хорошим человеком.

— Вон вроде бы там был похоронен, — сказал отец и повел рукой на кучи мусора. — Эх, сколько времени прошло, теперь уж и могилу не найти. Столько людей мрет.

Могилу деда, которого Виктор Делеорович видел только на пожелтевшей фотографии в семейном альбоме, они в тот раз так и не нашли. А больше и не искали. Но на фотографии в альбоме дед глядел соколом, и это внушало к нему уважение.

Виктор Делеорович не знал, что его дед был одним из палачей, кто мучил и убивал в тюрьме священника Алексея, что вместе с другими палачами дед перевез его тело на другой берег реки и на плоском ее берегу в предрассветной мгле закопал в мерзлой земле.

Ничего этого Виктор Делеорович не знал. Он только смотрел на огонь свечи и просил своих близких, ушедших в мир иной, замолвить словечко перед Господом за Аннушку, за ее выздоровление.

Хор в церкви тихо пел:

— Жертва вечерняя. Услыши мя, Господи.

Последнюю, третью свечу Виктор Делеорович с благоговением поставил пред иконой Богородицы с Младенцем Иисусом.

Еще немного постояв в храме, Виктор Делеорович перекрестился и вышел.