Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Анатомия сильных

Анатолий Михайлович Валевский родился в 1969 году во Львовской области. Окончил филологический факультет Томского государственного педагогического университета. Работает заместителем директора по учебной работе, учителем русского языка и литературы (6-й класс), учителем истории (10-й класс) в школе. Публиковался в журналах «Друж­ба народов», «Нева», «Дальний Восток». Живет в пгт Андра Ханты-Ман­сийского автономного округа.

Галантина

Ночные звонки — предвестники беды. Так и оказалось.

— Приезжай, срочно, — послышалось в телефоне.

Звонила тетя Лида.

— Зачем?

— Галантина умерла.

Боль пронзила голову раскаленной иглой.

— Как умерла?

— Инсульт, и всё... — На какое-то мгновение голос замолчал. — Не забывай, сколько было ей лет, — напомнила тетя Лида. — И потом, помнишь ее фразу: «Таблеток от смерти не существует, а если она неизбежна, так зачем суетиться?»

— Помню! — убито произнес Евгений.

Когда смерть забирает кого-то по-настоящему близкого, остаются воспоминания — желтым опавшим листом, чьи краски быстро померкнут, или изморозью на окне — дыхни, и растает... Но боль, она коварная, подкрадывается исподтишка и застревает на всю жизнь, как заноза, которую невозможно вытащить, — настолько глубоко она засела в сердце, в душе.

В детстве Евгений нарочно назвал Галантину галантереей. Крику было — соседи повыскакивали в коридор, думали, в квартире кого-то убивают.

Помнил и другое: малолеткой обозвал пьяного отца при всех дураком.

Галантина обалдело застыла на месте.

— Надо же, в этом доме таки растет мужик! — восторженно произнесла она, грозно взглянув на зятя, решившего продемонстрировать на сыне свой крутой нрав. — Только тронь ребенка!

Евгений присел. Стоявшие в углу напольные часы чинно отбили время. Он испытывал слабость и разбитость во всем теле, в висках постукивало, в горле першило... Заварить кофе — любимый напиток Галантины.

Одна из ее любимейших фишек — поразить всех неожиданным приходом в гости.

— Людей надо обезоруживать внезапностью, — доказывала, делая умное лицо, полковник медицинской службы в отставке, на что Евгений простодушно, с полуулыбкой парировал:

— Ба — бесконечный сюрприз.

Галантина в долгу не оставалась. Не в ее правилах.

— Мой внук та еще дуся, — с восторгом сообщала она знакомым.

Их словесные дуэли — давняя привычка, что-то вроде кофепития по утрам, вечерней прогулки перед сном, хождения на работу.

Евгений перестал звать Галантину Галантиной, когда ему стукнуло десять лет.

Она сама об этом попросила:

— Я уже не девушка, и мне уже далеко за, так что реже Галантина и чаще — бабуля.

На что Женя оторопело возразил:

— Бабуля — это словно тебе сто лет, ты глухая и немощная. Не пойдет. Не хочешь быть Галантиной — будешь просто ба.

Галантина для блезира закатила глаза и согласилась.

— Прозвище — тоже достижение, — заметила она.

— Возможно, — согласился внук.

Евгений жил у бабушки с четырех лет. Его мать погибла в автомобильной катастрофе. Родной отец «загоревал» от потери жены. Эпизодически он появлялся на горизонте, а потом вовсе исчез в неизвестном направлении и больше не появлялся.

Было время, когда Галантина считала внука мягкотелым, недостаточно сильным, но ошибалась. Ей пришлось не раз в этом убеждаться. Галантина Лукьянова, будучи военным врачом, привыкла, чтобы ей беспрекословно подчинялись. Армейский порядок царил и дома. Внук никогда не перечил бабушке, выполнял все ее указания. Первый сбой случился, когда Евгению было всего пять лет.

Галантина наводила обычный порядок в квартире и, увидев на детской кровати Шурика с оторванной рукой, безжалостно выбросила его в мусорное ведро.

Клоун Шурик, подаренный отцом на день рождения, стал любимой игрушкой маленького Жени.

— Он такой грустный, потому что был один, теперь у него есть я, — с радостью сообщил внук бабушке.

Женя засыпал с Шуриком в обнимку, постоянно разговаривал с ним.

— Шурик, веди себя прилично. Меня сейчас отведут в садик, ты остаешься в доме за старшего. Не скучай без меня. Я приду, и мы обязательно поиграем.

И вот Женя пришел и не обнаружил старого друга на месте.

— Где Шурик? Где мой Шурик?!

— В мусорке, — спокойно ответила Галантина.

Маленький Женя, заикаясь, с трудом выдавил:

— Шурик же мой друг. — У ребенка начиналась истерика. — Друга нельзя выбросить!

Он побежал в коридор одеваться.

— Ты куда? — спохватилась Галантина.

— Шурика искать, ему же там холодно и одиноко, — захлебываясь от слез, твердил пятилетний ребенок.

Повезло: мусор не увезли. Женя нашел клоуна и, счастливый, вернулся домой.

— Если ты еще раз выбросишь Шурика, я уйду от тебя и буду отдельно жить, с Шуриком, — заявил он бабушке. — Друзей нельзя предавать!

Лукьянова, закусив губу, промолчала и пообещала больше Шурика не трогать. И даже сшила ему новую одежонку. Тогда впервые она разглядела в послушном хиленьком внуке характер.

Через десять лет между ними произошла новая стычка, в которой Лукьянова была вынуждена уступить.

Класс собирался на экскурсию в Ленинград. Скрепя сердце Галантина отпустила внука в поездку. Чутье не обмануло: Евгений вернулся другим человеком. В его жизни появился Марсель. Галантина не одобряла эту дружбу.

Но Евгений упорно твердил:

— У тебя есть подруга тетя Лида, у меня — Марсель, точка!

И она почувствовала ее, эту самую точку.

Для беспокойства Галантины была своя причина. Мать Марселя работала вместе с ней в госпитале, но вынуждена была уйти. Все полагали, что именно Лукьянова выжила Виноградову, первоклассного диагноста, с работы — из зависти. Когда Лукьянова узнала, чей Марсель сын, устроила скандал и категорически запретила Евгению приводить друга домой. Реакция насторожила Галантину: она увидела в ответ безропотное молчаливое согласие. Несколько раз Лукьянова специально приезжала домой пораньше, чтобы внезапно войти и обнаружить в квартире Марселя. Но Евгений даже не пытался нарушить ее требований. В конце концов Галантина решила вызвать внука на откровенность.

— Ты всегда делаешь все, что я скажу? — начала ба с ноткой презрения в голосе.

— Это плохо?

— Да, это плохо!

Евгений спокойно выслушал претензии ба. Ничего не добившись, Галантина вынуждена была отстать: толку говорить с немым?

Убедившись со временем, что парни действительно крепко дружат, Лукьянова почувствовала себя виноватой и сдалась: раз Евгению нужен друг, пусть уж им будет Марсель — почему бы и нет? Галантина сменила гнев на милость и разрешила приглашать друга в гости.

И вот тогда услышала непоколебимое, стойкое возражение Евгения:

— Он не будет к нам приходить!

— Почему? Я ведь разрешаю!

— Раньше надо было.

Лукьянова еле сдержалась, чтобы не отвесить внуку внушительную оплеуху, и это спасло их отношения.

Вскоре случилось несчастье... Марсель погиб — по нелепой трагической случайности.

Именно тогда Галантина поняла: можно быть несогласной, не понимать своего ребенка, но дети от родителей ждут одного — безусловной любви. И отношения с Евгением стали потихоньку восстанавливаться — через доверие. Но все это было позже.

Однажды Галантина спросила пятилетнего внука:

— Ты меня любишь?

Женя с недетской серьезностью ответил:

— Наверное.

Ответ почему-то обескуражил Галантину, в легком замешательстве она уставилась на внука.

— Ты глубоко сидишь в моем сердце, — невозмутимо добавил он, чтобы успокоить оторопевшую бабушку.

Галантину эти слова пробрали до мурашек. Она их запомнила.

— Значит, ты меня любишь, потому что я глубоко сижу в твоем сердце, — подытожила бабушка.

Евгений пристально посмотрел на ба. Подошел и обнял.

— Больше никогда во мне не сомневайся!

— Не буду, — заверила Галантина, ее лицо просветлело.

Для нее стало открытием, что ответы детей могут поразить беспощадной правдивостью, к которой взрослые не всегда готовы.

Через годы тринадцатилетний Евгений на провокационный вопрос Галантины: «Я что, плохая бабушка?» — заявил: «Хорошая, но с ежовыми рукавицами».

Самый грандиозный скандал разгорелся между ними перед окончанием школы. Евгений учился без проблем. В аттестате была только одна четверка — по математике. Лукьянова считала, что внук пойдет по ее стопам, она в этом ни капли не сомневалась, но семнадцатилетний парень наотрез отказался поступать в мединститут.

— Нет, — сказал он, — я пойду на истфак.

По дому прошелся торнадо.

Галантина сделала еще несколько попыток переубедить внука, но пришлось сдаться.

Евгений поступил на исторический, и тогда в его жизни появился безоговорочный авторитет — Прозоровский. И снова Галантина крайне негативно отнеслась к дружбе пожилого профессора и юноши. Но и здесь Евгений проявил настойчивость.

— Меня не интересуют сплетни, которые до тебя долетают.

Лукьянова почувствовала, что теряет контроль над внуком, но приняла стоическое решение: не вмешиваться.

Их отношения всегда были сложными — от объятий до выяснения отношений путь лежал короткий — и напоминали качели: то вверх, то вниз. Случалось, они подолгу не разговаривали и о делах друг друга узнавали от других людей.

Как-то после очередной ее нотации Евгений посоветовал: «Ба, перестань быть стиральной машиной, промывая и прополаскивая мне мозги. Поменяй программу. Я вырос».

И до Галантины неожиданно дошло, что и впрямь она неправильно себя ведет. Мальчик давно уже не мальчик и даже не юноша. Евгений — авторитетный ученый в области истории, хороший преподаватель.

Галантина тут же позвонила Лиде и, не упуская ни единой подробности, эмоционально, не жалея драматизма, передала разговор с внуком.

— Представляешь, он меня отбрил, — возмутилась она, ожидая от подруги слов утешения.

— Давно пора, — сонно ответила Лида, потому что было полтретьего ночи.

— За что он так со мной? Я ему только добра желаю! — завопила в трубку Галантина.

Лида, зевая, спокойно слушала подругу, зная: стенания надолго.

— Гала, ослабь жим! Ты в своей материнской любви чересчур часто идешь на удушающий, он его не выдерживает и, как всякий нормальный мужик, брыкается.

К пяти утра Галантина немного успокоилась, и Лида тут же отключила телефон. Лукьянова, в отличие от подруги, уснуть не смогла, в сто десятый раз прокручивая в голове разговор с внуком, затем с Лидой, и к семи утра пришла к выводу: во взаимоотношениях с Евгением ей надо менять тактику. Полковник медицинской службы не понаслышке знала: успех — это заранее разработанная стратегия.

В двадцать семь лет Евгений женился. Светлане, его жене, первоначально казалось, что муж податлив, как глина: лепи из него все, что заблагорассудится. Но очень скоро она убедилась: это поверхностное впечатление. Очаровательное заблуждение. Светлана знала о муже ровно столько, сколько он позволял. Евгений был скорее красивым куском гранита, нуждающимся в искусном мастере и аккуратной шлифовке. В их семейной жизни скульптором оказалась вовсе не она.

Брак постепенно зашел в тупик. Возникла всепоглощающая пустота, которую нечем было заполнять.

Когда Евгений позвонил и сообщил, что развод состоялся, услышал от ба удивительно короткое резюме: «Сожалею, что так у вас произошло. Одинокий мужчина — это комедия, одинокая женщина — трагедия».

Евгения лаконичность и спокойствие Галантины изумили. Он не знал, что в тот же день ба соберется и примчится на всех парах спасать внука «от глубокой депрессии».

— Я как скорая помощь, появляюсь там, где кому-то хреновато. — Галантина подтянула к себе остолбеневшего взрослого внука, обняла. — Боевой женский томагавк в виде поварешки покрылся паутиной, домашний табун разбежался. Чтобы находиться в тонусе, сделала себе очередной пилинг! — счастливо журчала восьмидесятилетняя ба. — Женя, вставай под красные знамена — враг будет разбит, победа будет за нами! Холостяцкая жизнь вообще никому не по вкусу, особенно если в холодильнике, кроме пива, нет ничего, а желудок никак не хочет смириться с постом!

За чашкой кофе разговорились. Оба чувствовали потребность в такой беседе, когда останавливается время...

— Я всегда тебе говорила: Светлана не твоя женщина.

— Какая тогда моя женщина?

Галантина не торопилась с ответом.

— Однажды твои глаза широко откроются. Я знаю точно, это произойдет. Ты просто еще не встретил свою любовь.

— Что же для тебя любовь?

Галантина не спешила с ответом. Закурила.

— Одни считают, что это трудная дорога в рай, для меня же... — Она задумалась. — Это длинный поезд. Мы все его пассажиры. Бродим из вагона в вагон, ищем эту самую любовь. Люди не понимают, что поезд уходит с перрона — на него можно не успеть, пока прикидываешь, выжидаешь, семь раз отмеряешь... Решение зачастую не терпит отлагательств. Надо ковать железо, пока горячо, если речь идет о чувствах, о новых возможностях. Второго шанса может не быть. Вся наша жизнь — длинный поезд любви, — уверенно закончила Лукьянова.

— Длинный поезд любви? Оригинально!

— Не смотри на меня как таракан на тапки! — Лукьянова снова рассмеялась, но через мгновение ее лицо стало серьезным. — Ты ведь также пассажир этого поезда. Я знаю, что говорю. — Галантина еще раз обняла внука, поцеловав в макушку, и Евгений превратился в маленького мальчика и почувствовал себя с ба спокойно и умиротворенно.

— Ты деда любила?

Галантина повела плечами:

— Было время, когда готова была его убить за его предательство. Если так говорю, значит, любила. Если мужчина безразличен женщине, она мгновенно его стирает из памяти. Я не смогла стереть.

— Так сильно его любила?

— Он не оставил мне выбора. Влетел в мою размеренную жизнь и все в ней нарушил. Потом в его жизни появилась Ирина, а у меня была работа. В прошлом году мне по делам пришлось быть в Морозовске. Поселок изменился до неузнаваемости. А какой был!.. — Лукьянова сокрушенно покачала головой. — Помню, первое, что меня поразило в Морозовске, — запах черемухи. Пахло так, что дурно становилось. По вечерам по улице Советской выгуливался парами народ, все так благочинно. Там и встретились с Артемом, через две недели поженились. Его часть стояла недалеко. Он сбежит в увольнение, и мы часами стоим на горбатом мосту, под ним рыбаки ловили рыбу. Ее было много, и пахла она свежими огурцами. Я и сейчас, когда запах этот чувствую, сразу воспоминания накатывают. — Лукьянова закатила блаженно глаза. — Какие роскошные ивы были над Вестой — странно так речушку назвали! Артем увидел эту красоту, оценил и сказал: «Все, Галантина, я отсюда никуда не уеду!» Сейчас — ни горбатого моста, ни черемух, ни ив — ничего. Сплошное запустение и разруха...

 Лукьянова неторопливо прокручивала свою жизнь с бывшим мужем. Ее воспоминания не были мучительными и надрывными. Она просеяла их через сито прожитой жизни, оставив лишь самые теплые.

— Когда Артем ушел, — Галантина вздохнула, — не держала, не устраивала истерик, допросов, но предупредила: если сейчас уйдет — обратно домой не пущу.

Ее голос звучал тихо и обыденно, но в глазах блестели слезы.

— Люди часто долго вместе живут, терпят друг друга. Плох заборчик, но свой же. Такая жизнь бывает им в тягость, но не хочется менять установившийся уклад, — рассуждала Галантина. — Со временем они перестают радоваться малому и замечать собственные чудачества. Без любви жизнь двоих — семейный ошейник, — заключила Галантина. — Семья — это когда муж просит жену чаще надевать крепдешиновое платье и любуется ею как в первый раз.

Евгений хорошо знал историю оранжевого крепдешинового платья. Галантина хранила его как самую ценную реликвию в жизни. Первая любовь потому и первая, что ее никогда не забудешь.

— А вообще, — Галантина расхохоталась, — любовь как дым: сегодня есть, а завтра — мы не курим. Я люблю курить, а ты?

— Ба! — прочувствованно воскликнул Евгений. — Ты у меня самая-самая...

— А то! — Лукьянова посмотрела на внука с нежностью и еще раз потрепала его по волосам. — Я всегда пыталась быть благовоспитанной бабушкой-мамой для тебя, своего единственного чада. И, как видишь, ты вырос. Даже поругаться с тобой кайф. Адреналин зашкаливал. Поэтому, когда меня спрашивали, как я воспитывала тебя, отвечала: никак. Я старела, ты взрослел. Родители не понимают: чтобы воспитать отпрысков, необходимо гектар огорода засеять пустырником, чтобы его хватило до конца дней.

Рассказ Галантины, ее пронзительная искренность и чистота, взволновали Евгения.

Правда, Галантина не рассказала внуку, что проплакала всю ночь, когда ушел муж, а утром, на дежурстве, будничным тоном, как бы невзначай сообщила подруге Лиде печальную новость:

— Артем умер!

— Как умер? — Лида от неожиданности уронила чайную ложку (они как раз чаевничали).

— Предатели в моей жизни не живут! — бескомпромиссно отрезала Галантина.

И это была не единственная такая «смерть» в жизни доктора Лукьяновой.

После развода Галантина избегала слова «любовь», предпочитая слова «удача», «счастливый случай».

Не понимала она и странного слова «адаптироваться», на что ей неоднократно указывал начмед полка, потом дивизии.

Она так и не научилась выстраивать отношения по службе, потому что считала: отношения возникают сами по себе, а не выстраиваются.

В первую афганскую командировку ее наградные документы на орден Боевого Красного Знамени не отправили только из-за того, что она принципиально отказалась выдать медспирт для штабной попойки.

Через полтора года, когда Галантина уже была во второй командировке, справедливость восторжествовала. На ее операционном столе с осколочным ранением в голову оказался один из военных советников. После выздоровления боевой генерал узнал о «затерянных» наградных документах и сделал все, чтобы майор медицинской службы получила не только очередное воинское звание, но и заслуженную награду.

Галантина долго жила без собственного угла. Однажды ее вызвал начальник по тылу и предложил «выгодный» обмен: кандидатскую на двухкомнатную квартиру: «Вы еще себе напишете, эту отдайте мне. С научным советом и ВАКом я договорюсь». В выражениях подполковник медицинской службы себя не стесняла. Квартиру она не получила. В списках на ордер Лукьянова таинственным образом исчезла, несмотря на то что в очереди была пятой.

В Ленинакане, когда произошло страшное землетрясение, она спасла не один десяток жизней. Ночью на машине привезли из развалин частного дома четырнадцатилетнего бездыханного мальчика. Отец до больничного бокса нес его на руках, словно величайшую святыню.

— Жена и две дочки погибли. — И седовласый, сгорбленный от горя мужчина встал перед Галантиной на колени, устремив на нее полный отчаяния и надежды взгляд. — Женщина, спаси моего единственного мальчика!

Лукьянова вышла из операционной через пять с половиной часов бесконечно уставшей, но счастливой.

Отец мальчика оказался большим человеком в республике, со связями. Через четыре месяца Галантина у себя в Подмосковье получила ключи от долгожданной двухкомнатной квартиры вне очереди.

Многие считали полковника медицинской службы Галантину Лукьянову чересчур сложной и принципиальной женщиной, но только не близкие.

После восьмидесятилетнего юбилея Галантина попросила внука выполнить ее последнюю волю.

— Слушаю, ба, — с готовностью произнес Евгений.

— Я бы очень хотела съездить в родные места, посидеть у могилы матери, помолиться в церкви, в которой меня тайно крестили. — Галантина вздохнула. — Одной страшно ехать, грешна я сильно, поэтому прошу, чтобы ты был рядом. И если что, там и похоронил, я бы тебе показала место, где именно.

Галантина встала и из горячей турки налила себе чашку кофе. Сделала несколько глотков, блаженство медленно растеклось по ее морщинистому лицу. Она подняла взгляд на внимательно слушающего ее внука. Неторопливо достала очередную сигарету и закурила. Евгений обратил внимание, как глубоко прорезалась у ба суровая складка меж бровей.

— В могилу хотела забрать все скелеты, но они же все равно выползут на поверхность. Не хочу, чтобы, когда уйду, мое имя упоминали всуе.

Евгений с непониманием уставился на ба. Галантина сделала глубокую затяжку и продолжила:

— Ты как-то в отчаянии сказал, что весь соткан из боли, и я тогда тебя отчитала, и ты обиделся. — Галантина еще раз пристально посмотрела на внука.

Евгений не отвел взгляда, но смутился.

Лукьянова сказала:

— То, о чем я сейчас тебе расскажу, — это не раскаяние.

Евгений напрягся.

— Это констатация моей жизни, не более того. — Галантина покачала головой. Глаза ее горели. — Я далеко не ходячий катехизис морали, как думают многие. — Лукьянова насмешливо хмыкнула, потерла руками переносицу.

— О чем ты?

— О боли, настоящей, которая, как соль, разъедает рану. — Галантина помолчала немного. — Мне было пять лет, когда в сорок шестом пришли за матерью. Она была обыкновенным фельдшером, но при родах у нее умерла жена председателя колхоза, и муж обвинил в этом мою мать. Через четыре дня за ней приехали из города. Они смеялись над ней, говорили ей в лицо гадости — она молчала. Взяла давно приготовленный узел с вещами, потому что так забирали ее отца, и пошла в сени. Когда ее выводили, с улицы вбежала я, кинулась к ней, обхватила ее, а она строго вошедшей соседке: «Мария, забери свою дочь — мешает».

Галантина притихла, собираясь с силами.

— Больно, — продолжила она, — когда в спецдетдоме ты говоришь матери, которую выпустили после хрущевской реабилитации, злые слова. Тебе уже пятнадцать, и ты вся пропитана страхом. И вот приходит морщинистая старуха и говорит: «Я твоя мама», — и обнимает, а руки шершавые, царапают. И ты понимаешь, что, если пойдешь за этой незнакомой женщиной, тебя ничего хорошего не ждет, а тебя как раз собирается удочерить бездетная воспитательница, которая может дать в разы больше, чем неблагонадежная мать-зэчка, и ты, глядя ей в глаза, спокойно говоришь: «Я не ваша дочь», — а ночью рыдаешь в подушку.

Галантина оцепенело сидела, как истукан: неподвижно, полностью уйдя в тот, свой мир, в который она никого не пускала. Ей хотелось очиститься от того, что угнетало душу, она чувствовала — время пришло, а там будь что будет. Хуже точно не будет, она была уверена. Это было не безразличие, скорее отрешенность. У каждого есть своя потайная «коробка храбрости». Ее размеры и вместимость не имеют значения. Если человек себя преодолел однажды, то «коробка» будет наполняться уже без усилий. Главное — первый шаг...

Серые глаза Лукьяновой с годами поблекли, но она в упор хмуро и насмешливо разглядывала потрясенное лицо внука. Евгений бессильно поднял руки, мол, продолжай, я готов слушать дальше.

— Больно, когда однажды к тебе на прием, — Галантина говорила с хрипотцой, но уверенно, без дрожи в голосе, — к доктору Лукьяновой, твоя фамилия уже на слуху, приходит старуха и ты в ней узнаешь ту, от которой отказалась ради того, чтобы сидеть сейчас напротив нее в белом халате. И она тебя узнаёт. И наотрез отказывается от лечения, а ты понимаешь: в твоих силах ее прооперировать и подарить еще десяток лет жизни. Убеждаешь, падаешь на колени, а она гордо в ответ: «От тебя ничего не приму. Сколько Бог дал, столько и проживу», — и, уходя из кабинета, осеняет тебя крестным знамением, благословляя.

— Ба, — простонал Евгений, — я не могу это слушать.

— Не перебивай меня больше, — строго предупредила Лукьянова.

Она продолжила свой путь на Голгофу.

— Больно, когда подруга детства отбивает жениха. — Лукьянова остановилась, перевела дыхание. Сделала две судорожные затяжки. — Как я любила твоего Прозоровского! Но охмурила его Лида. И ты прощаешь предательство, потому что это подруга детства, которая прошла с тобой Крым, рым и медные трубы.

Галантина вдруг остановилась. Какое-то время оба сидели молча. Но вот она собралась с духом и заговорила снова:

— Я очень виновата перед тобой, Женя. — И заплакала. Не голосисто или надрывно, а тихо, почти неслышно, но ее слезы как раскаленное железо проникали в душу и сердце Евгения. — Всю жизнь ревновала тебя ко всем: к Марселю, друзьям, подругам, жене. Хотела, чтобы ты был только моим... Давно ненавижу праздники, особенно эти новые годы, Рождество — вокруг такая суета, а я одинока, мне некуда торопиться, меня никто не ждет — я одна. — Последние слова были ее криком отчаяния.

Тишина длилась долго. Ее боялись нарушить. Наконец Евгений встал, подошел к Галантине, взял ее холодные руки, поднял к губам и поцеловал.

— Ты необыкновенная женщина, ба! — тихо и прочувствованно произнес он.

Галантина растерянно засмеялась. Непомерная тяжесть свалилась с ее души, во всем ее облике теперь чувствовались облегчение и покой.

— Ты так действительно считаешь? — Галантина с благодарностью посмотрела на внука.

— Да! — с напором подтвердил Евгений. — Сегодня я понял одно: жизнь — сплошной, непрекращающийся подвиг.

Лукьянова не сразу ответила, но ей по душе пришлось умозаключение внука-сына.

— Так это единственное, что можно назвать подвигом!

Евгений улыбнулся.

— Если за твоей спиной стоит ба, считай, вся армия стоит за тобой!

Галантина с нежностью прижала к себе Евгения.

— Счастье возможно найти даже в темные времена, Женя, если не забывать обращаться к свету. Сколько раз настраивалась на этот разговор, да все не знала, с чего начать. Жизнь слишком непредсказуемая. — И Лукьянова, жестикулируя, объяснила, насколько странная штука жизнь, невольно вызвав улыбку Евгения.

— Ба, рано или поздно мы окажемся перед Богом, что ты Ему скажешь?

— Всего пять слов: помогала, выручала, хоронила, делилась и любила!

— Думаю, Ему особенно должно понравиться последнее слово!

Похоронили Галантину возле ее матери. На поминках Евгений поинтересовался у тети Лиды:

— Почему Галантину назвали Галантиной? В какой-то поваренной книге вычитал, что в девятнадцатом веке желатин и заливные блюда называли «галантин».

— Ты не в курсе этой семейной легенды? — искренне удивилась старушка Лида.

— Видимо, ба не успела ее мне рассказать.

Евгений не торопил с ответом, терпеливо ждал.

— Галантина родилась в ноябре сорок первого. — Лида взяла Евгения под руку. — Отец ее оказался тот еще выдумщик, да и проказник, говорят, был еще тот. Приняв на грудь от радости в честь рождения дочери, он решил, что если Валя — Валентина, то и можно Галя — Галентина, и в сельсовете так и заставил оформить свою дочь. Галентина подросла, имя было сложно выговаривать, родные называли ее Галинкой. Когда пришло время получать паспорт, Галентина исправила собственноручно буквочку «е» на «а» и убедила паспортистку, что ошибку сделали еще в сельсовете, когда выписывали ей свидетельство. Паспортистка поверила, и так Галентина стала Галантиной. Вот и вся история.

— Как бы мы ни ворчали на Галантину, но она мировая ба, — восторженно заключил Евгений.

— Она умела всех нас держать в тонусе! — возразила Лида. — Помни ее любимую фразу: «Не бзди в тумане — давай гудок!»


Кафка

Когда Вера где-то прочитала, что счастье любит тишину, она лишь улыбнулась. Свое счастье она представляла по-другому. Но вот оно пришло, и... все получилось как по-писаному.

Суженого она встретила в самом тихом и укромном месте — в маленькой сельской библиотеке, в узком коридоре между стеллажами, над которыми висела странная табличка: «Тайны жизни и смерти — книги обо всем». Над головой «трещал по швам» потолок, скалясь ржавыми разводами, и по стенам мигрировал грибок, размножаясь в геометрической прогрессии. Вера после работы в конторе приходила в «сельское книгохранилище» помочь дядьке заполнить формуляры, навести порядок с картотекой, расставить книжки по местам. Взрослый народ в «избу-читальню» захаживал редко, все больше детвора, поэтому Вера опешила, когда в один из вечеров увидела перед собой его — высокого, худого, с удивительным бледным лицом, на котором отдельно существовали потрясающие, хрустальные глаза.

— Наверное, вы библиотекарь? — поинтересовался приятный мужской голос.

— Нет, — смущенно ответила Вера. — Филиппыч побежал домой на полчасика, жену кормить — она болеет, но я запишу вам книгу, которую выберете.

— У вас Кафка есть? — спросил незнакомец учтиво.

— Да, — на автомате ответила Вера.

— Правда? — не поверил молодой человек, выглядевший как аристократ, по-природному интеллигентно.

— Сельская библиотека не значит глушь, — в тон ему обиженно парировала Вера.

— Я так и не думал. — Искренняя улыбка украсила поразительное лицо Вериного собеседника. — Я рад, что у вас есть мой любимый писатель.

— Чем же он вас так покорил? — Вера не читала Кафку и даже не знала, есть ли он в библиотеке. Она, к своему стыду, даже не знала, кто такой Кафка.

— Он не такой, как все писатели, — он инородный.

Вера знала, что незнакомец приехал в их деревню работать учителем математики: девчонки постоянно гудели про молодого, красивого и, главное, не женатого.

— Значит, и вы такой же, — констатировала она, покраснев.

Он с изумлением разглядывал девушку. Она же смотрела на него спокойно.

— Многие читают Кафку с открытыми глазами... — Молодой человек на мгновение загадочно умолк, а потом добавил, будто перевернул страницу книги: — Но с закрытым сердцем.

«Какой же он умный», — промелькнуло в голове Веры. Она почувствовала к парню уважение.

— Вы же наоборот, правильно я поняла? — Она не спускала с него восторженного взгляда.

От вопросов «библиотекарши», в которых чувствовалась заинтересованность, у Виктора даже настроение как-то сразу поднялось. Он не торопился с ответом. Городской мальчик, по распределению попавший в деревню и относящийся к ней с нескрываемым презрением, был поражен — и не только тем, что в захолустье оказался Кафка. Он зашел в библиотеку от нечего делать: в конце концов, книга убивает время. Его поразила девушка: красивое сосредоточенное лицо, умные серые глаза, точеная фигурка.

— Любую книгу именно так надо читать, — отозвался он тихо и искренне.

Прямой взгляд Виктора смутил Веру — так еще на нее никто не смотрел.

— Так вам Кафку найти? — спросила она, готовая свернуть горы, лишь бы найти нужную книгу.

— Вы любите гулять вечерами? — неожиданно поинтересовался Виктор.

— Может, и люблю, — ответила Вера, пожав плечиками, — только не с кем.

— Если со мной?

Вера почувствовала, как нечаянно «поранилась» о любителя Кафки. Она испытывала безотчетное волнение, таинственным образом связанное с ее собеседником. Вера смотрела на молодого человека восхищенными глазами, сердце же прошептало: «Это твой человек! Не упусти!»

Влюбиться — это как не умеющему плавать броситься с моста за утопающим. Вера решилась.

— Дочка, ты делаешь неправильный выбор, — останавливала мать. — Он городской, не нашего, сельского замеса.

— Знаю.

В соседней комнате утробно журчала батарея отопления, а в окно мягкими пальцами постукивал дождик.

Вера обняла маму.

— Если ошиблась, это будет моей ошибкой, — успокаивала она. — Я вычитала в какой-то книге, что человек идет к счастью, преодолевая сопротивление встречного ветра.

Мать горестно покачала головой.

— Легче идти за ветром, нежели против, — только и сказала она, больше не отговаривая дочь от опрометчивого поступка.

Как сыграешь свадьбу — так и будешь жить. У Веры и Виктора она была замечательная. Роскошный свадебный стол накрыли прямо в саду весной, когда все цвело.

— Я не перенесу лишь предательства! Оно убьет меня без шума и грохота, — предупредила Вера мужа. — Помни: я — Козерог!

— Что это значит? — поинтересовался он.

— Помню только одно: тот, кто женится на мне, всегда будет иметь запас чистых носков.

— Мне определенно нравится такая перспектива.

Когда у Веры начались роды, она вызывала «скорую» сама. Одну себе, вторую, маме, потерявшей сознание от переизбытка чувств.

Девочка умерла на третьи сутки — не раскрылись легкие.

Пошли чудовищные черные дожди, с тучами, тяжелыми, как драповое пальто. Родные волновались за Веру, но она им неизменно бодро отвечала: «Я — птица Феникс!»

Больше детей не было.

В какие-то моменты возникал вопрос об усыновлении, но что-то не срасталось, а скорее всего, оба понимали: вряд ли смогут полюбить чужого, постороннего ребенка как родного.

Они давно переехали в город. Виктор работал в мэрии, Вера — специалистом в соцзащите.

В ресторане отметили оловянную свадьбу. На Вере было розовое платье. Она смотрела на мужа и медленно, неожиданно для себя осознавала, что уже давно ничего к нему не чувствует.

Когда-то он тронул ее странной фразой: «У вас есть Кафка?» — а потом, во время одной из прогулок, сделал ни на что не похожее признание.

— Я тот, у кого есть главная человеческая лицензия, — с вызовом заявил Виктор.

Вера немного растерялась, не поняв смысла сказанного, но чувство юмора никогда ее не покидало.

— На что? На жизнь? — уточнила она.

Он взял ее за обе руки. Вера смотрела на него с легким прищуром и улыбалась.

— Это у Бога, — с жаром сказал Виктор, стараясь убедить ее в своей незаурядности. — У меня только на любовь.

Даже небо притихло, прислушиваясь к разговору молодых.

— И на чью любовь?

— Твою!

Глаза Веры в бледном свете луны казались совсем прозрачными.

— Ты хорошо подумал?

Когда говорят «сжалось сердце», сжимается на самом деле трепетная душа, боясь уступить сладким словам, облитым ядом мужского гормона.

— Да!

Вера вспомнила признание матери о том, как та любила ночами бесшумно встать с постели, неслышными шажочками подойти к креслу, сесть и любоваться спящим мужем. Она называла такие моменты «счастьем на цыпочках»...

Но сегодня, в ресторане, от сидящего рядом с ней супруга веяло холодной тиной: приторно вежливый, Виктор несколько раз украдкой взглянул на часы — думал, что жена не заметит.

«Господи! — разочарованно подумала Вера. — Вот тебе и любитель Кафки».

Вера перечитала писателя и пришла к парадоксальному открытию, что у человека от ума — одно горе. Она стала понимать то, что Кафка скрыл, недописал, боясь произнести вслух свои страхи. Виктор оказался прав: инородный писатель. Правда, некоторые фразы зацепили: «Ты все сделал правильно? — Нет! — А ты сделай — это не сложно!»

Семейная жизнь Веры и Виктора, красиво начавшись, за десять лет превратилась в обыденное, монотонное существование, тихо и неприметно ушло то, что зовут возвышенным словом «любовь», осталась лишь привычка жить вдвоем.

Сначала она подумала, что чувства притупились из-за прибитости жизнью, когда любовь не только не замечают, но самое страшное — не воспринимают, но мать словно окатила холодной водой:

— У семейного счастья должны быть привычки, но создавать их нужно вместе, поодиночке ничего не получится.

Шторки сознания в голове у Веры раздвинулись, зажегся боковой свет, как будто включили торшер, чтобы почитать книгу. Цепочка десятилетней семейной жизни постепенно порвалась. Они устали друг от друга.

Вера с Виктором несколько раз были на грани развода. И не только потому, что муж изменял, изображая потом раскаяние, в котором был убедителен. Вера пила валерьянку. Через какое-то время все повторилось. Вера прощала измены, хотя сама порой не могла понять почему.

Первый раз от развода спас любимый кот Тимофей. Отнесли к ветеринару. «Не больше месяца», — был вердикт кошачьего эскулапа.

Виктор Тимоху обожал, покупал дорогие лекарства, Вера по несколько раз в день колола рыжего друга антибиотиками. Кот был подарком матери Виктора, боготворившей единственное свое чадо.

Вера всегда знала: их в семье трое. Свекровь незримо, но неизменно между ними присутствовала.

Виктор решил: если любимец сдохнет — точно уйдет из дома! Но Тимофей оказался живучим. Уход за рыжим оказался временным спасительным средством для сохранения брака.

«Доброжелатели» опять донесли Вере, что у Виктора появилась новая пассия — моложе, стройнее, привлекательнее. Отреагировала с юмором: «Еще не пришла весна, а у некоторых уже начались обострения». На самом деле чуть не умерла от стыда и горя.

Предательство — как плевок в душу. Подруга Ольга сказала, что в душу плюют всегда тем, кто жертвует собой ради других. Воспитание не позволяло закатывать скандалы, и Вера старательно делала вид, что ничего не замечает...

Когда Вере было пятнадцать, она свободно смотрела в небо, зная, что есть надежное, крепкое плечо, есть человек, который поддержит в любой ситуации и всегда защитит. Таким человеком был для Веры отец-фронтовик.

— Что главное в человеке? — поинтересовалась она однажды у отца.

— Совесть! С ней человек — необыкновенный, без нее — обычный!

Вере казалось, у нее сильный характер, что, как некрасовская женщина, коня на скаку остановит, в горящую избу войдет, что личное счастье только ее рук дело, что исключительно она управляет своей судьбой, но она горько ошибалась.

Вера прощала мужу невнимание, стремление заново пережить молодость. Она не изводила Виктора упреками.

Но во время очередного кризиса Вера, уходя на работу, оставила мужу на видном месте послание, знала: прочитает. Каково же было ее удивление, когда увидела ответ (муж работал в ночную смену). Вера оставила свой ответ, полный отчаяния и грусти.

Их переписка длилась больше двух месяцев. На какое-то время она снова их соединила — они так и не решились на развод. Переписка даже на короткий период возродила чувства. Но... Виктор не был образцом постоянства.

— Мне нужны впечатления! — заявил он, на что Вера обессиленно ответила:

— У Кафки о них ничего не сказано.

Виктор удивленно посмотрел на жену:

— При чем здесь он?

— Твой любимый писатель.

— С чего ты взяла?

Раз в месяц Вера себя жалела — плакала. Слезы — это роса души, когда ей хорошо, это ливень, когда хочется рвать и метать, и это тихий ветерок у моря, когда жаждешь умиротворения.

Разговор с подругой — как для больного сердца спасительный валидол.

— Как же жить, Оля?

— Тихо и без суеты. Каждый из нас плывет на своем «Титанике», заранее понимая, что нарвется на свой айсберг. Кто кричит «Караул!», кто «Спасайся!», я же спокойно иду на кухню и варю себе кофе. Кофе, он расслабляет. Мой тебе совет: больше кофию...

— Это весь твой совет — больше пить кофе?

— Не пить, а смаковать.

— Не понимаю...

— Чего не понимаешь?! — психанула Ольга. — Как жить? — Подруга достала тонкую сигарету, закурила. — Меньше нытья, докажи своему любителю Кафки, что ты женщина и, главное, что нравишься мужчинам. Завтра же пошла и сменила прическу — ты не старушка из архивного отдела. Сними с себя все темное, только яркое — красное, желтое. Ты должна светиться, как солнце после дождя... Полюби себя, и тебе будет плевать на мнение тех, кто слишком часто его озвучивает.

— Ольга, ты чудо! — воскликнула Вера.

Вера устала от зимы в сердце — душа жаждала весны и жаркого лета.

На следующий день она подала на развод и зашла в парикмахерскую. С новой прической, помолодевшая лет на десять, с двумя огромными пакетами (Вера потратила всю получку на новую одежду), Вера вышла из магазина.

И тут на выходе ей попалось странное существо. Неопределенного возраста человек с ярко-желтым шарфом, обмотанным вокруг головы, словно золотой нимб. Сравнение с нимбом Веру позабавило.

Бомж неуверенной походкой подошел к ней.

— Мадам, не могли бы вы уделить мне пару минут вашего драгоценного времени?

Вера улыбнулась.

Этого было достаточно, чтобы ее визави продолжил:

— Понимаю, что отвлекаю вас в весьма неудобный момент, поэтому готов подержать ваши пакеты во время нашего диалога.

Вера от такой галантности слегка опешила.

— Сбежишь ведь с ними?

— Мэм, я не в том возрасте, чтобы воровать пакеты с замороженной курицей, луком, морковкой и банкой подсолнечного масла. У меня есть принципы.

— Какие? — поинтересовалась заинтригованная Вера.

— Никогда не воровать! Попрошайничать — да, но не воровать!

— Это все? — В голосе Веры сквозило разочарование.

Все же улыбнулась, расслабилась, передала пакеты, заранее понимая, о чем будет предстоящий разговор. Вера пребывала в прекрасном настроении. Нет ничего опаснее запаха предстоящей свободы. Она туманит голову, сбивает с ног, притупляет бдительность.

Вера приготовилась снисходительно слушать болтовню полупьяного ухажера. Мужикам, трезвым и пьяным, богатым и нищим, очень нужны внимательные женские глаза и «большие» уши.

— Я бы мог открыть свой богатый внутренний мир такой обаятельной женщине, потому что вижу перед собой ангела, зажатого в скорлупе.

— Что? — У Веры вытянулось лицо от признаний незнакомца.

— Вам, барышня, хочется иметь непробиваемое сердце. Только если все захотят такое же непробиваемое сердце, что случится с миром? В нем не останется места солнцу, улыбке ребенка, не будет закатов. Из него исчезнет любовь, ожидания, волнения... Вам такой мир не нужен!

Веру будто ударило током. Незнакомец словно заглянул в потайную антресоль, открыл ее и обнажил душу Веры, жаждущей внимания, заботы и любви. Она глубоко вздохнула:

— Кто вы?

Мужчина растерялся. Весь его вид показывал, что жизнь с ним обошлась несправедливо, неласково.

— Б/у называла лириком с матерным уклоном, — дипломатично ответил он.

— Б/у — это...

— Бывшая в употреблении, — расшифровал бомж.

— Вы так о жене? — Веру слова задели за живое.

— Я так о женщине, с которой когда-то жил.

— Ушла от тебя? — по-деловому уточнила Вера.

— Не будем, мэм, разводить душещипательные беседы, они вредны и опасны.

— Чем же?

— Заставляют чувствовать себя виноватым и заниматься самоедством. Это, поверьте, ненужное, лишнее.

Вера почувствовала, что человек закрылся защитной броней и до него уже не достучаться.

— Сколько? — решительно спросила она.

— Двести рублей.

— Пропьешь же!

Мужчина глубоко выдохнул:

— Пропью.

— Не понимаю таких, как вы!

— Мадам, только без морали, не уподобляйтесь моей б/у.

Он протянул ей пакеты.

Но Вера вдруг ощутила нечто похожее на кураж:

— Давай ты мне поможешь донести пакеты до подъезда, а я взамен вместо двухсот рублей дам пятьсот.

— Мерси, мадам, — с готовностью отозвался незнакомец. — Правда, смущаете, но трубы горят, душа требует огня.

К подъезду подходила колоритная пара. Мужчина (Вера уже знала, что его зовут Геннадий) нес пакеты и что-то оживленно рассказывал. Женщина шла рядом, заливаясь от смеха. Со стороны казалось: счастливая семейная пара возвращается домой с покупками.

Вера остановилась:

— Вот мы и пришли.

— Шикарный подъезд шикарной женщины! Мадам, вы красивы, вы знаете об этом?!

— Льстец!

— Странно сказать, но за этот час... Я был счастлив. С вами легко, знаете ли.

— Это все благодаря вам. Если бы не было мужчин, то Земля была бы населена толстыми, злыми, ненакрашенными тетками. Вот, возьмите. — Она протянула тысячерублевую купюру.

— Мадам, вы мне обещали пятьсот, хотя мне нужно двести. У меня нет сдачи.

— Бери, говорю!

— Нет!

— Я настаиваю, чтобы ты взял.

Геннадий с интересом посмотрел на Веру.

— Хорошо, — согласился он. — Завтра жду вас у этих скамеек.

— Зачем?! — изумилась Вера.

— Для начала отдать сдачу.

Они долго смотрели друг на друга изучающе.

— Если надеешься на продолжение — зря! — категорично заявила Вера.

— Вы попробуйте хотя бы...

— Я дожила до такого возраста, когда начинать уже поздно.

— Вы же еще совсем молодая женщина.

— Вот это меня и пугает, — призналась Вера. — Как жить дальше, когда тебе уже ничего не интересно и не удивляет.

— Может, стоит что-то в себе изменить? — вежливо посоветовал Геннадий.

— Устала себе изменять!

— И все же попробуйте — хуже не станет, приобретете дополнительный опыт.

Они разошлись в разные стороны, и каждый направился в свой мир.

На следующий день Вера выглянула из окна во двор и увидела Геннадия с жиденьким букетиком в руках. Картина повторялась в течение целой недели — ухажер смиренно сидел часами на скамейке в ожидании, а уходя, оставлял букет.

И однажды Вера вышла к нему. Геннадий был помыт, побрит, но от него все равно несло мужской неухоженностью, сбрызнутой дешевым одеколоном...

Часто посреди мертвого безмолвия хочется немного жизни и тепла. И все же, стоя у железнодорожной кассы, вместо билета до станции Вперед мы частенько готовы за любые деньги взять билет в Прошлое, не понимая: билеты продаются только в одну сторону. И Вера решилась отправиться Вперед — вышла замуж за Геннадия, доброго и заботливого. Когда подруга спросила, что такого необычного она нашла в своем новом муже, Вера, не задумываясь, ответила:

— Он человек с осенью в сердце.

— И что из этого? — еще больше поразилась подруга.

Вера не ответила.

Новый муж напоминал солдата, вернувшегося с войны и так и не нашедшего свое место в мирной жизни. Он был сломлен прошлой жизнью. Она придавила его бетонной плитой, из-под которой Геннадий так и не сумел выбраться.

Вера только позже поняла: алкоголик что верблюд, может месяц не пить, но как сорвется — не остановишь: скорость бешеная. В пьяном бреду Геннадий сделал пронзительное признание: «Что-то во мне износилось и состарилось, мое тело ощущает усталость. Я — медленно умирающее дерево».

И тогда Вера поняла: ей не вывести мужа из пьяного тупика. Он застрял в нем навечно. Какое-то время она еще его жалела, но и это чувство прошло.

«Если отношения не получаются, их надо обрывать. Не надо цепляться за то, что не получается», — подруга Ольга в очередной раз права...

Люди как станции метро. Через многие проезжаешь мимо, не останавливаясь. На некоторых, необходимых тебе, выходишь. Быстро направляешься в город или переходишь на другую станцию. А есть любимые — даже проезжая мимо них, ты чувствуешь в душе тепло.

Когда позвонил Виктор и просто сказал: «У меня онкология», — холодная струйка пота пробежала по спине Веры. Ей припомнился вчерашний тревожный сон.

Пустырь, какие-то рельсы, ведущие неизвестно куда. Вокруг ни души. Она идет по этим рельсам. День солнечный, но не жаркий. Вера безумно устала, но ускорила движение, когда вдалеке увидела табличку. Вера надеялась прочитать название местности, но, подойдя ближе, увидела крупные черные буквы, сложившиеся в одно слово: ПУСТОТА. От неожиданности и страха Вера проснулась — идти в пустоту она никак не желала.

И теперь она слушала в трубке подробный рассказ бывшего мужа о жизни после их развода. Был момент, ей захотелось его резко прервать — мол, за что боролся, на то и напоролся, но она сдержалась и продолжала молча слушать. «Обиды разрушают!» — так ответила ей мать, когда Вера спросила, как родителям удалось пронести любовь через всю жизнь.

Виктор перевел дыхание.

— Знаешь, Вера, — и голос в трубке немного дрогнул, — когда ты будешь рядом, я не буду бояться смерти!

Жизнь научила Веру не делать поспешных выводов, не принимать резких решений. Подруга правильно советовала: «Больше кофию!» Не надо много рыться в памяти, не надо застревать в прошлом. «Пусти все на самотек, жизнь сама выведет куда надо» — еще один мудрый совет Ольги.

Лицо Виктора было небритым и худым. Глядя на него, Вера отчетливо поняла: жизнь без нее была у «б/у» неласковой.

— Прости за все, — прошептал он, как только она вошла в квартиру.

— За что простить?

— За предательство. — И Виктор виновато посмотрел в глаза жене.

На глаза навернулись слезы. Как же долго она ждала этого очистительного разговора, и, оказывается, для него Виктору потребовалось заболеть неизлечимой болезнью!

— Мужчина просто так не изменяет любимой женщине. — Вера устало прищурилась. — Значит, я в чем-то виновата — перестала быть для тебя той девушкой, что зачарованно смотрела на молоденького учителя, интересующегося, есть ли Кафка в библиотеке.

— Я хотел на тебя произвести впечатление, — признался Виктор. — Я никогда его не читал, просто знал, что он какой-то странный писатель.

Признание не удивило.

— Жаль, что ты его не читал, может, у нас по-другому сложилась бы жизнь, — заключила Вера. — Он считал, что человек постоянно нуждается во внутреннем обновлении.

— Вера, — Виктор преданно взглянул на жену, — я прочитаю всего Кафку.

Некоторое время они пристально смотрели друг на друга, и Вера не выдержала — расхохоталась.

— Поздно, Витя! Кнопка для перезагрузки сломалась. Ее уже не починить! Но я тебя не оставлю...

Виктор благодарно взглянул на жену.

— Помнишь, мы писали на Новый год записки с пожеланиями себе? — напомнила Вера. — В последний год перед расставанием мы их также писали. Что ты написал?

— Скажи первой ты, — попросил он.

— Быть счастливой с тобой до конца своих дней, — открыла тайну Вера.

Виктор не назвал своего желания, но Вера и без него знала — случайно нашла записку в мусорном ведре. Она прочла: «Быть свободным». Не выкинула, сохранила.

Жизнь заключается не в упреках за неудавшееся прошлое. Жизнь состоит в дарении. Вера окружила мужа заботой, была рядом с ним сутками и переживала небывалое счастье. Она боялась, что он уйдет и она снова останется в одиночестве, на станции Пустота.

Вера наблюдала, как Виктору тяжело прощаться с жизнью, как он плачет по ночам, думая, что она спит. Когда тело сильнее духа, тогда оно уходит на дожитие. Их борьбы хватило на полтора года. Последнее искреннее «спасибо» тронуло сердце Веры. Восковое, худое, измаявшееся лицо Виктора разгладилось, стало ясным и спокойным...

После девяти дней она подошла к книжному шкафу и достала Кафку. Она нашла на пятой странице подчеркнутую Виктором простым карандашом фразу: «Ее не так легко понять, потому что часто не знаешь, с насмешкой она говорит или всерьез. Чаще всего она говорит серьезно, а звучит как насмешка».

Вера обхватила лицо руками и заплакала. Вспоминая свой жизненный опыт, она ругала себя за то, что вела себя как набитая дура. Миллион раз ей хотелось бы вернуться в те моменты, когда совершила ту или иную ошибку, и все изменить: шагнуть в другую сторону, ответить иначе или просто сесть в другой автобус. Но она понимала — это невозможно. Вера понимала, что оставила бы все как есть, как вышло с первого раза, потому что, как сказал ее любимый Кафка, «у любви нет репетиций, импровизируйте, люди, не бойтесь!».

Возможно, когда-нибудь это станет чьей-то личной формулой жизни и счастья.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0