Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

Автопортрет

Всеволод Юрьевич Власов родился в 1984 году. Окончил Российский национальный исследовательский медицинский университет имени Н.И. Пирогова. Врач, эндоваскулярный хирург, заведующий отделением. Пишет рассказы со студенческих лет. В 2014 году вышел первый сборник рассказов «+40 °». Лауреат литературной премии имени Льва Ошанина. Живет и работает в Москве.

Гуляя по Рождественской — улице во многом туристической, но куда изысканнее и деликатнее главного променада — Покровской, мы заглянули в бар-кафе «Сельдь и кофе». Нас привлек кофейный аромат, а может, запах селедки, не помню, и интерьер с картинами на кирпичной стене. Нам они сразу приглянулись.

— Кто автор этих картин? — спросил я бармена.

— Олег Вдовин. Местный художник.

— Как с ним связаться?

— Сидите здесь, — был ответ, — рано или поздно он сам придет.

Через десять минут в бар зашел высокий, худой мужчина лет сорока, неброско одетый. Он подошел к барной стойке, поздоровался с барменом, и тот заметил:

— Олег, здесь вашими работами интересуются.

Так мы познакомились.

Сначала доминировало чувство неловкости. Все предпочитали соблюдать дистанцию. Олег казался закрытым человеком, и мы не желали болтать абы о чем. Похвалили картины, автор ответил дежурным «спасибо».

— У вас есть еще работы? — поинтересовалась Кэт. — Мы бы рассмотрели вариант с покупкой, если понравится.

— Конечно, есть. В мастерской.

— А где мастерская?

— Через дорогу, напротив.

— Когда вам удобно в нее пойти?

— Прямо сейчас. Я ничем не занят.

Раньше мне доводилось бывать в мастерских художников. Они были по-своему интересны, но походили скорее на студии, где удобно налажен рабочий процесс и пахнет масляной краской.

Это помещение было совсем иным. Святая святых, сакральное место художника, чтобы творить, умирать и восставать из пепла. Как я понял это? Сложно сказать. Почувствовал.

Мастерская комната с высокими потолками имела две зоны. Первая — от входа до середины была двухуровневой. На второй уровень-этаж вела деревянная лестница. Олег рассказал, что эта конструкция была создана еще до его въезда сюда. Тут же имелся закуток с барной стойкой, где можно заварить чай или кофе. Вторая зона — полноценная (с высоким потолком) — заканчивалась фронтальной стеной дома с большими окнами, выходящими на Рождественскую и вышеупомянутый бар. Помещение в целом по структуре своей напоминало жилую ячейку типа F в доме Наркомфина, только сделанную кустарным способом ради увеличения площади в некогда «барском» доме.

Вместо дивана — матрас. У изголовья множество книг, папок, альбомов по искусству. На стенах картины, а под ними или в простенках еле заметные подписи карандашом.

Боксерские перчатки, бюст, свечи в бутылках из-под вина — управляемый хаос в постановке Вдовина. В центре мольберт, а на нем — портрет.

Смотрит с него на меня человек.

Мы замолчали. И он молчит... но как бы многозначительно.

Изображенное лицо, словно статичный слепок, казалось, не выражало эмоций. Одна половина в тени, другая имела богатый и плотный цвет. Глаза закрашены синим.

Каждое искусство говорит само за себя. Нелепо описывать картину словами. Но если кисть художника или слово поэта способно тебя окрылить, значит, будешь рождаться младенцем не по уму, а по сердцу.

— Почему вы не прорисовываете глаза? — спросил я.

Олег смутился непроизвольной, мимолетной эмоцией, как будто давая понять, что не хотел бы пояснять творчество, и ответил вынужденно:

— Да в них такая вселенная, такая бесконечность, что я даже соваться туда не хочу.

И снова пауза. Я нарушил ее:

— Чей это портрет?

— Автопортрет.

— Он продается?

— Да.

Лично мне Олег показался закрытым человеком со сложным характером, но его безотносительная преданность главному делу подкупала. Ведь на иного человека посмотришь: кто он? Ну, семьянин, врач, гражданин... многоликий и безликий одновременно. А Олег — художник, растворившийся в своей самобытности. Для этого необходима смелость. Но главное — работы. Художника определяет творчество, его личность вторична.

На следующий день мы вернулись домой, в нашу аскетичную квартирку.

Шестиэтажная панельная пристройка к сталинке, словно нерадивый родственник, утвердилась как будто в порядке вещей, но вот пошла трещина по фронтальной стене, и хрущобу признали аварийной. Одних переселили, другие съехали сами, третьи, что находились дальше от эпицентра угрозы, продолжали жить. И мы с ними — в съемной квартире за половину цены — красота! — полупустой дом в переполненной столице!

С каждым месяцем людей становилось все меньше, и чувство зависания перед неизбежностью съезда пленило меня. Казалось, время дано нам с Кэт в кристаллизованном виде, без примеси забот и планов. Мы не взрослеем, пока мы здесь, покуда можем длить этот период.

Два стула, стол и вот портрет — повесили прямо над кроватью. Так что он за всем наблюдал и все видел: смешные расставания, признания, слезы и любовь в нашем остановившемся времени.

А по ночам, когда мы отдыхали, как будто бы был слышен голос... рассказы Маркеса и Сомерсета Моэма, стихи из Пригова...

...будильник в семь утра.

* * *

Однажды я остался дома один.

Суббота. Настроение в целом хорошее, но за окном промозглая осень сквозила неопределенностью. Я взял книгу и прилег на кровать. В обыденности момента ничего не предвещало необычного.

— Есть хорошая идея, Глеб, — послышался голос.

Я промолчал.

— Ты слышишь меня?

— Слышу, — настороженно ответил я.

— Так вот слушай внимательно и запоминай. Фигурное лазанье по деревьям! Только представь себе: играет парочка или тройка джазистов. К дереву подходит девушка, а может, он и она, но это уже другая музыкальная пьеса. И они лезут с любовью. Если тяжело — должны зареветь. Потом сконцентрироваться. Музыка им в этом поможет. Происходит некое струение. И все завязано вокруг природы. Красиво же? Тема сильная! Скажи?

— Необычно...

— Да она здоровская! Она может вспыхнуть. И она обязана просто-напросто вспыхнуть. Такого нету! Они пыжатся по телику и ютубу, а такой красотищи нету. Это же может по всему миру поплыть. Вполне может.

— Да. Мне нравится, — отозвался я.

Наступила тишина. Окружающая обстановка была обычной, то есть пустая комната, я лежу на кровати, думаю...

— Да, это божественная затейка, — снова появился он, — и я завидую тебе, потому что ты можешь ее осуществить, а я нет. Не могу в силу объективных причин.

Больше в этот день я голос не слышал.

Вечером вернулась Кэт, спросила:

— Что делал?

— Валялся, читал, думал о том о сём... и вот что придумал. Фигурное лазанье по деревьям!

Я рассказал концепцию, Кэт ухмыльнулась, ответила:

— Только тебе такое может в голову прийти.

— А что, разве плохо? По-моему, божественная затейка!

Прошла неделя, и я снова остался дома один. Люблю одиночество. Мне не бывает скучно с самим собой. Опрокинув стопочку, просто решил посидеть в тишине, но не вышло...

— Разве тебя не учили, Глеб, — послышался голос, — что некрасиво присваивать чужие идеи себе?

— Опять ты? — насторожился я.

— Я вижу, ты мне не рад. А зря. Я же не призываю тебя к убийству, краже или насилию. Ведь в лазанье по деревьям с любовью нет ничего плохого!

— Так, стоп! — сказал я вслух. — Я слышу голос, но звучит он так же, как мой собственный. Стало быть, я просто думаю, а голос слышу в силу своего богатого воображения. Вот и всё!

В комнате раздался смех. По сути, мой смех. Но сам я не смеялся. Мне было жутко. Отсмеявшись моим голосом, некто сказал:

— Да-а-а... человек по природе труслив. Боится таинственного. Но что делать, Глеб, привыкай.

— Ну, хорошо. Допустим. Но кто ты тогда?

— А вот это уже хорошо, — был ответ. — Начал вступать в диалог. Портрет. Автопортрет.

Я подошел к картине, которую со дня покупки изучил досконально, потратив на ее рассмотрение многие часы.

В ней было легко утонуть, выражаясь образно. Сложный колорит портрета, построенный на проникающих друг в друга цветовых гаммах, формировал пространство картины и сам образ — лик, доводя его в контексте дуализма личности до поэтического символа с синими порталами глаз в бесконечность вселенной... Но с другой стороны, если смотреть критично, так, как мы привыкли по жизни смотреть, я видел все ту же картину на все той же стене.

— Когда человека переводят на искусственную вентиляцию легких, — поведал голос, — он дергается, сжимает гортань, всячески сопротивляясь, чтобы за него дышали. А следует всего лишь расслабиться и принять происходящее. Вот и ты — не бойся. Твой скепсис понятен, но постарайся откинуть его.

— Но я не нахожусь в положении нуждающегося...

— А вот здесь ты можешь заблуждаться, Глеб. Но отчасти принимается. Этот пример слишком резок. Ты можешь и без меня, но со мной будет лучше.

— Спорное утверждение...

— Ну, чтобы узнать, надо попробовать... Но здесь многое зависит от тебя. Можно отгородиться и остаться в неведении. Хочешь не хочешь, жизненный опыт наберется. Об этом даже беспокоиться не надо — грязи будет полным-полно. Но не лучше ли рискнуть и приоткрыть тайну?

Я снял картину со стены и поставил на стул, так, чтобы мы находились напротив друг друга.

— Приоткрыть тайну? — переспросил я.

— Ну да. А то всю жизнь проешь, в конечном счете сгниешь и сделаешь существ куда более слабых, чем ты сам.

— Ну и перспектива... — ответил я.

— Вот-вот, и я о том же. Главное, чтобы сердце... не сдохло. Не превратилось в орган, обслуживающий желудок. Чтобы тоска была здесь. Постичь очарование тайн... Пускай это будет так. Пускай это будет дырка в космос. Чтобы ты знал, что есть другой путь...

— Боюсь, это слишком радикально для меня...

— Ну, начинать надо с простых практик. Например, с фигурного лазанья по деревьям. А можно поиграться. Как на Новый год: надеваешь колпак, всякую фигню. То же самое. Представь себе, ты проживаешь целую жизнь, целую роль. В течение нескольких месяцев, ну пары месяцев, просто перевоплощаешься и живешь другой жизнью. Оп-па, какое богатство! Да?

— Я понимаю, о чем ты, — ответил я рассудительно и с некоторой грустью, — но дело в том, что моя «нормальность» близка к ста процентам. Это подходит Вдовину. Он — художник. Ему нужен космос. Я же просто рискую попасть в сумасшедший дом.

— Ну если это и ошибка, — ответил автопортрет, — то только из них и рождаются идеи. Не бойся совершать их. И потом...

Он начал говорить что-то еще, но оборвался на полуслове, когда повернулся ключ и вернулась Кэт. Не снимая обуви, она заглянула к нам в комнату, в звенящей тишине которой вызревали смыслы.

— Ты это чего? — подозрительно спросила она.

— Беседуем, — ответил я честно.

— А... ну тогда не буду мешать.

Она вышла, закрыв за собой дверь и оставив мокрые следы.

Я посмотрел на картину, которую пятью минутами ранее снял со стены и поставил на стул... для разговора. И увидел тогда, что являюсь свидетелем пусть незначительного, копеечного, имеющего местечковый характер, но чуда.

Я обнаружил себя в некой точке бифуркации и понял, что выбор за мной, как и то, что этот выбор в силу моего малодушия заранее ясен... Это расстроило меня и даже взрастило злобу, которой, конечно, не хватило, чтобы поступить от обратного и воспротивиться судьбе простого человека.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0