Из девяностых

Упруго открывались двери,
В метро стоял привычный гул,
Когда тащила по Москве я
Огромный клетчатый баул.

Что в нем лежало? Для примера:
Пять платьев разного размера,
Носки, галош размерный ряд,
Футболки, шорты все подряд.

Закрыв глаза, я четко вижу
Баул тот, круглый от тряпья,
И вижу множество таких же
Предпринимателей, как я.

Пешком с тележками, с тюками,
В любую сырость без зонтов,
Как много мы перетаскали
На рынки наших городов!

Мечтали, заработав крохи,
Вершить серьезные дела.
И стали символом эпохи,
Что неожиданно прошла.


* * *
Я просила милости у Бога,
Но, поверьте, бабы, не такой.
Я ж не Пугачёва, если строго,
А в меня влюбился молодой!

У него пока еще впервые
То, что мною прожито не раз.
У него глазищи голубые,
Он хорош и в профиль, и анфас.

Рос он, на глазах моих взрослея.
Что с ним делать, не решу пока.
Гнать бы его в шею по идее:
Жалко ведь, испорчу мужика!


Цикламен

Под бескрайним небом Израиля,
Ничего не требуя взамен,
Протянул цветы-ладошки-крылья
Солнышку лиловый цикламен.
На скале, где голуби гнездятся,
Где его убьет палящий зной,
Не стыдясь, раскрыл свое богатство,
Будто бы расцвел для нас с тобой,
Для двоих! И чудо было в этом:
Ветер гнал его и дождик лил.
Съехались писатели, поэты,
Фестиваль какой-то проходил
В маленькой гостинице прискальной.
В Назарете, на краю земли,
Мы с тобой впервые не скрывали
Нашей разновозрастной любви.
И призов не ожидали оба,
Словно и приехали затем,
Чтобы нам ладошками похлопал
На скале расцветший цикламен.


* * *
Холодает, мой друг, холодает.
Ночи в августе слишком темны.
Нам все чаще тепла не хватает,
А быть может, прошедшей весны.
Я чувствительна стала к погодам.
В дни озябшие голос мой слаб,
Но под Спас наливаются медом
Золотые головки кульбаб[1],
Да и звезды отчаянно светят,
Прожигая небес балдахин.
Люда-Люче с друзей в Интернете
Собирает на конкурс стихи.
Август, астры... К бумажным наградам
У людей интерес не угас...
А у нас дни рождения рядом
И Медовый и Яблочный Спас!


* * *
Все бывает. Жизнь не так проста.
Отчего же комом к горлу жалость?
От тебя, как Петр от Христа,
Я в тот день поспешно отказалась.
Не петух кричал, стеснило грудь,
Но зачем-то повторила снова,
А теперь не знаю, как вернуть
Неразумно пущенное слово.
«Все бывает», — ты сказал тогда.
Отчего же мне теперь ревется?
Словно в небе вспыхнула звезда
И, гордясь, не замечает Солнца.


* * *
Говорили деревцу: «Не расти,
Высоко до солнышка, не добраться.
Приучись быть маленьким и в горсти
У любой козявочки помещаться».
Все пеняли деревцу, кто-то зло,
Кто тепло, с участием, в том ли дело!
Слушало всех деревце и росло —
Оставаться маленьким не умело.
Это я то деревце. Как листвой
Обросла поэзии тихим золотом.
Пусть твердят мне добрые: «Баловство,
Ты бы лучше грядочку прополола там».
Пусть живу иначе я, не как все,
И ночами плачу, никем не понята.
По зиме спохватитесь, облысев:
«Где ж она, поэзия? Слово золото!»



* * *
У государства должен быть поэт,
А у поэта — дом, обед и ужин.
Пока в моей стране поэта нет —
На смене вех он сделался не нужен.
Толпе куда приятней скоморох:
Поет и пляшет. Выглядит неплохо.
А у поэта Слово. Слово Бог.
Моей стране пока не нужно Бога.
Пока. Но мы, я знаю, доживем,
Дожди пройдут ли, сменится ль эпоха —
Поэт России будет возвращен,
И мудрый царь изгонит скоморохов.


* * *
Позвольте женщине быть слабой!
Ей так порой необходимо
Быть не начальницей, не бабой,
А чьей-то девочкой любимой.

Смешной, беспечной, несерьезной,
Не слишком преданной работе.
И плакать, не скрывая слезы,
В часы печали ей позвольте!

Или подолгу мокнуть в ванной.
Снять сотни селфи средь подушек.
Ей очень важно быть желанной
И называть кого-то мужем.

И не судите слишком строго
За вид неприбранный, в халате.
Лишь одинокой, одинокой,
Прошу, ей быть не позволяйте!

Позвольте женщине быть слабой...


* * *
Быть может, это мелочи, естественный процесс:
Раскрашивают девочки диснеевских принцесс,
Наряды их прекрасные и волосы до пят.
По разукрашкам глянцевым фломастеры скрипят.
Раскрашивают девочки... И это не секрет:
В тех книжках ни Иванушки, ни Василисы нет,
Ни поп, ни царь не встретится, ни щедрый гость купец —
Воспитывает девочек заморский образец.
Ах, сказочки вы русские, прекрасные, как жизнь!
Когда же позабылись вы, давно ль перевелись?
Без вас американское сознанье у ребят.
По разукрашкам глянцевым фломастеры скрипят.


* * *
У всех зеркал одна привычка лгать.
Так требует древнейший их обычай,
А девочка, поверив им, опять
Снимает то лицо, то стан девичий.
Ей нравится, что так она стройна,
Что молодость так долго будет длиться,
И ежедневно в соцсетях она
Спешит своей красою поделиться.
Спешит познать и выразить сполна
Все то, чем юный дух ее встревожен:
Что женщина красивой быть должна,
Мужчина быть большим и сильным должен.
Но, впрочем, не об этом мой рассказ.
Признаюсь, мне смотреть бывает грустно,
Как гаснут, выставляясь напоказ,
Девичьи фотографии и чувства.


* * *
Мы так взрослеем: грезим и ревем,
Оставив дом, спешим за чудесами
И одного-единственного ждем,
Прекрасного, придуманного нами.
Читаем гороскопы, верим снам,
Но день придет, и нам (какая жалость!)
Придется посмотреть по сторонам
И взять вслепую что кому досталось.
И пусть любовь, как говорится, зла —
Поверить, что его-то и любили...
А на кухне, в уголке, стоит метла
Для подстраховки от потери крыльев.


Майский вечер в Дивееве

Спустился вечер в монастырский сад.
Спят яблони в нарядах подвенечных,
Скамейки, фонари, псалмы звучат
Из храма. Здесь все молятся о вечном.
Здесь, отдыхая от мирских забот,
Пьешь, как бальзам, целебный воздух мая,
А по Канавке медленно народ
Проходит, «Богородицу» читая.
И ты прочти, не посчитай за труд,
В миру ведь для молитв так мало места.
Но от молитв как яблони цветут
Христовы чернорясые невесты.