Функционирует при финансовой поддержке Министерства цифрового развития, связи и массовых коммуникаций Российской Федерации

На высоте рая

Марина Васильевна Струкова родилась в пос. Романовка Саратовской области. Окончила Высшие литературные курсы при Литинституте имени А.М. Горького и Гуманитарный университет. Поэт, прозаик, публицист.
Работала учителем, корреспондентом, корректором в Москве, Тамбове, Ростове-на-Дону.
Публиковалась в изданиях «Наш современник», «Независимая газета», «Литературная Россия», «Нева», «Дон», «Подъем», «Южная звезда», «Артбухта» и многих других.
Лауреат конкурсов «Прекрасные порывы», имени Н.Некрасова, имени Ю.Кузнецова.
Живет и работает в Тамбовской области.

Даниилу кажется, что он стоит в пустоте. Белесая мгла — что внизу, то и вверху. Гул ветра и шум незримого моря сливаются воедино. Большие хлопья снега кружатся и бросаются из стороны в сторону. Они давно облепили одежду и бороду, больше не тают. Давно не было в благодатном краю столь суровой зимы... Даниил идет вдоль перил маленькой деревянной площадки, давно ставшей его жилищем. Ноги нестерпимо ломят, стопы почти онемели. Кажется, снизу кричат. Но слов не разобрать. Снег перестает падать, и Даниил видит темную громаду города, простирающегося перед ним. Внизу — крыша кельи, возле которой стоят темные фигурки. Это его ученики. Что они видят? Узкую мраморную башню, вершина которой теряется во тьме ночной. Столп, на котором Даниил провел годы.


* * *

— Я обещала его Богу, мой сын должен стать монахом! Вы должны постричь его!

У высоких ворот обители женщина с суровым смуглым лицом подталкивает вперед мальчика с блестящими черными глазами и копной темно-русых кудрей.

— Мы не постригаем в двенадцать лет. И послушники нам нужны постарше, — ровным голосом говорит монах, не поднимая глаз.

— Отче, я была неплодна и дала обет: если Бог даст мне сына, то верну Ему этот дар.

— Это похвально. Но пусть подрастет и сам решит, готов ли уйти от мира.

— Я решил, — твердо говорит мальчик.

Монах покачивает головой.

— Пройдет немного времени, и ребенок заскучает по матери, по своим друзьям, начнутся слезы, мальчик может сбежать, заблудиться в горах...

— Отче, я хорошо знаю дорогу, но обратно не вернусь, — спокойно говорит мальчик.

Вдруг слышится хлопанье крыльев. Крупный белый голубь опускается на плечо паренька. Монах удивленно поднимает брови — в монастыре все голуби сизые. «Дух святой дал знак», — решает он.

— Как тебя зовут? — обращается монах к мальчику.

— Даниил.

— Хорошо, мы примем тебя в обитель.

Даниил нашаривает в кармане кусок лепешки, голубь с готовностью выхватывает еду и перелетает на обочину дороги. Для Святого Духа он слишком проголодался — птица прилетела вслед за мальчиком. Когда-то Даниил подобрал голубя с подбитым крылом и вылечил его.

Когда Даниил наблюдал, как высоко кружится его птица, то думал, что она наверняка видит рай. Голубь безгрешен, а для грешных людей небесное царство незримо. Если бы оказаться на высоте рая и созерцать его красоту...

Даниил любит подниматься в горы. Стоя на обрыве, он видит стада, пасущиеся в долинах, узкие тропинки, быстрый ручей в расселине.

Творец миров тоже любит горы. Недаром дал десять заповедей на Синае, а мог бы встретиться с Моисеем на равнине. На горе Хорив явился в несгорающем кусте. А потом показал Моисею землю обетованную с горы Нево. Сын Божий произнес заповеди блаженства на горе, был распят на горе и вознесся с горы к Отцу небесному.

Даниил любит смотреть на вершины в рассветном тумане. Надеется, что воздух расступится и откроется дивный иной мир.

Но разве сын пастуха и ткачихи достоин видений и знамений? Пока отец стережет стадо далеко от селения, мать перебирает разноцветные шерстяные нити, своими тонкими смуглыми пальцами сплетая дивный узор. Тем временем она пересказывает сыну жития святых и библейские чудеса. Мать знает грамоту, она из семьи священника.


* * *

Ветер снова набирает силу. Среди рваных облаков мигают звезды. Такое ощущение, что столп под ногами качается. Или у Даниила подкашиваются ноги? Вдруг слышится гулкий звук, словно лопнула гигантская струна. Над головой пролетает что-то незримое, но падает вниз, не задев столпника. Даниил подходит к перилам и смотрит в темноту. Так и есть, один из тросов, удерживающих столп в равновесии, оборвался и раскачивается. Осталось еще три. Эти тросы укрепил один из богатых почитателей старца, знающий ремесло строителя.

— Данииле, Данииле, не слишком ли высоко ты взобрался? Не прогневал ли Бога своей Вавилонской башней? Кто высоко взлетел, тому больней падать, — слышен вкрадчивый голос.

Даниил никогда не видит того, кто любит задавать ему каверзные вопросы и насмехаться, но знает незваного гостя. Он начинает безмолвно творить молитву, перебирая четки. Но перед глазами встает памятник языческому императору. Вырубленный из белого мрамора, высился он на постаменте, пока не совлекли оттуда и не разбили. Зачем Даниил взгромоздился на свой столп в виду всего города? Он мог бы поселиться в глуши. Даниил вздыхает и ищет в своем сердце ростки гордыни и честолюбия. Прав Господь, смиряя его бурей. Как высоко ни возносится человек, вмиг может быть повержен в прах. Если Даниил упадет со своим столпом, это тоже будет уроком для всей Византии.


* * *

Далеко остались дни, когда он жил в покое и безопасности среди доброй братии горного монастыря. В знойном мареве колышутся листья олив возле келий. В тени на камне сидит странник — жилистый, рыжий, в холщовой рубахе и портах, в жилете из козьей шкуры. Из-под войлочного колпака торчат жесткие пряди выгоревших волос. Но голос у человека бодрый, молодой.

— Старец Симеон поселился на столпе посреди пустыни. Сложил столп из камней и обмазал глиной. Наверху сделал площадку и ограду из сучьев, а кровли не возвел, — восторженно рассказывает странник. Вокруг него собрались другие паломники, даже монахи потеряли обычную невозмутимость. — Старец сносит зной днем и стужу ночью, его не страшат песчаные бури. Местные жители — от христиан до язычников — почитают мужество подвижника. За благословением и советом к старцу идут со всех концов земли, а он ободряет людей и проповедует истину.

Даниил чувствует, как встрепенулось и забилось в груди сердце. Что за дивный подвиг избрал себе Симеон! Должно быть, ангелы беседуют с ним, а Бог открывает старцу будущее. Если странник сам не сочинил эту историю, чтобы получать подношения по дороге к святым местам...

Даниил в монастыре на хорошем счету. Игумен видит в нем своего преемника. Юноша сурово сдвигает брови и напоминает паломникам, что скоро начнется богослужение. Те смущаются от строгого взгляда. Даниил высок и статен, темная борода кольцами спадает на грудь. Его взгляд тверд и властен.

Странник просит прощения, подбирает с земли свою суму и, наклонив голову, прихрамывая, спешит в храм.

Монастырь процветает, здесь все устроено разумно и прочно. Крепкие кельи и хозяйственные постройки, храм и трапезная. Вокруг фруктовые деревья роняют плоды, которые подбирает послушник. Цветут душистые розы близ родника под резной иконой. Поднимаясь вверх по склону, двое монахов несут сеть, где бьется только что пойманная рыба. На склонах устроены террасы, где спеют овощи, и там тоже снует насельник, рвет сорняки. Пахнет свежеиспеченным хлебом. После службы будет трапеза с назидательным чтением Евангелия. Потом каждый монах займется своим делом, а игумен примет брата-эконома с отчетом о продаже монастырского сыра и оливкового масла. Почему сегодня это благоустроение не радует Даниила? Наверное, потому, что где-то в пустыне на столпе под раскаленным небом отшельник Симеон шепчет молитву пересохшими губами.

А где подвиг Даниила? Неужто здесь, среди роз и олив?

Через год он увидел кожаную накидку почившего Симеона. Ее несли в дар Константинопольскому патриарху. Перед Даниилом развернули неуклюжий плащ с капюшоном, сшитый из буйволиной кожи жилами через край. Для каждого стежка шилом проделано отверстие. Кожа была ломкой, выбеленной солнцем и дождями, крошилась на сгибах. У Даниила возникло чувство, что он должен взойти на столп, стать новой свечой перед Господом.


* * *

Красная узкая полоса показалась на востоке. Солнце едва брезжит. Тяжелые, серые тучи ползут, словно бесконечное стадо. Даниил наконец может разглядеть городские здания за стеной. Крыши и деревья облеплены снегом, убелившим земную грязь. Вот он снова начал валить хлопьями, и Даниил видит вокруг себя только млечную пустоту.

— Данииле, Данииле, помнишь, твой прежний столп был ниже? Но осуждавший тебя вельможа раскаялся и решил возвести для тебя столп еще выше? Почему ты не отказался от такого почета? — шепчет голос искусителя.

Да, за свою жизнь Даниил сменил несколько столпов. Первый был чуть выше человеческого роста. Второй превосходил первый в несколько раз. А высоту третьего старец знать не хотел. Не о почете думал Даниил, а готовился к новым испытаниям и одиночеству.

Чему радоваться сейчас? Хотя бы тому, что столп его стоит на твердой земле. А сколько кораблей застигнуты бурей в открытом море. И где-то моряк вглядывается с мачты в даль, страшась увидеть утесы. Даниил начинает молиться о странствующих и путешествующих. Им тяжелей.


* * *

Они назвали себя его учениками и поселились недалеко от столпа, в деревянной хижине. Сначала юношей было двое — коренастый, с рыжеватыми кудрями Софроний, низенький, узкоплечий Дионисий с благообразным лицом, потом присоединился третий — черноволосый, с орлиным носом Иларий. Наконец, появился четвертый — глухонемой мальчик Стефаний, которого привела и оставила мать.

Двое поднимались к Даниилу по лестнице, просили не гнать их. Просили благословения возвести свои столпы. Даниил запретил — он провидел, что им не хватит терпения и сил. Третий, Иларий, страшился одолеть всю лестницу, задерживался на середине и громко беседовал со старцем. Иларий был многословен, простодушен и стремился рассказать сразу обо всем — о грешных помыслах и городских сплетнях. Софроний и Дионисий сторонились его и, кажется, осуждали. Глухонемого мальчика они шпыняли и бранили, потому что считали его притворщиком. Иларий заступался. Недавно Софроний забрался к нему со свитком, где были перечислены пожертвования благочестивых горожан. Даниил приказал раздать деньги бедным, оставить толику на хлеб и крупу, но более не беспокоить его по пустякам.


* * *

Снова белесая мгла сменяется тьмой с вихрями снежными. Даниил ищет у своих ног корзину с лепешкой и не находит — унесло ветром. Кувшин с водой опрокинулся на бок, деревянная пробка выпала и болтается на шнурке. Даниил берет кувшин, припадает обветренными губами к горлышку, но там нет ни глотка. Отчего же кувшин по-прежнему тяжел? В нем лед. Слышится знакомый шепот:

— Данииле, Данииле, чувствуешь, как пахнет дымом? Помнишь харчевню у ворот? Почему бы тебе не спуститься вниз, не попросить горячей похлебки и тут же снова на столп? Что скажешь?

Даниил собирает с перил налипший снег, дышит в пригоршню и пьет воду.


* * *

Порой одиночество Даниила нарушали незваные гости. Ему не хотелось думать о каждом плохо — кто он такой, чтобы судить? В начале лета, после полудня, он увидел, как маленькая фигурка метнулась от городских ворот к столпу. Девушка. Ученики бросились наперерез. Но она уже взбиралась вверх по лестнице. Ее больше не преследуют — лестница не выдержит двоих. Ловко подтянулась и вот уже стоит перед ним. Горожанка в белой блузке, маленьком красном жилете, обтянувшем тонкий стан, и широкой юбке. Она босая, на щиколотках — золотые браслеты с крошечными бубенцами. Даниил не смотрит ей в лицо, он переводит взгляд на город.

— А ты не совсем старый, — говорит она. — Боже, как высоко!

От нее пахнет розовой водой. Она кладет на перила свои руки, и Даниил видит, какие они маленькие и холеные, не знавшие труда. На запястьях тоже браслеты с бубенцами. Не такими были руки его матери — коричневые, с грубой кожей. С утра до вечера эти руки творили добрые дела: пекли хлеб, чистили рыбу и перебирали крупу, ткали ковры, расчесывали кудри сына.

— Если бы на столпе жила я, то мужчины собирались бы внизу смотреть на мои ноги, — роняет она.

Сколько ей лет? По возрасту могла бы быть его внучкой — в их деревне рано женились и обзаводились детьми.

— Меня зовут Лидия. Когда я шла сюда, то знала, как соблазнить тебя. Когда поднималась вверх, знала. А теперь... — Она разводит руками, и бубенчики на браслетах звенят.

Даниил вспоминает, как впервые увидел город с такой высоты: лабиринты улиц, мириады прохожих в вечном движении, повозки и всадников, купола церквей, дворец. Когда он бросал взгляд в сторону моря, то видел корабли в порту и корабли, идущие своим путем, лодки рыбаков. Потом привык, и дух больше не захватывало от новизны и острого чувства опасности.

— Ты, наверное, осуждаешь меня? Думаешь, как я стала блудницей? Мои родители задолжали владельцу поля и отдали долг мной. Теперь я отрабатываю то, что когда-то взял мой отец. Стражник Виталий поспорил с друзьями, что я сумею соблазнить тебя. Мне обещана часть выигрыша.

Даниил наконец смотрит ей в лицо — овальное, смугловатое, с большими карими глазами под тонкими черными бровями, а вот волосы — золотистые, разбросаны локонами по плечам.

— Неужели я зря поднималась? Давай хотя бы станцую для тебя. Никто не танцевал на такой высоте!

Напевая игривую песенку про сирену и рыбака, девушка кружится на деревянной площадке, поднимая вверх руки и раскачивая бедрами. Даниил смотрит на нее и улыбается.

— Тебе понравилось? — спрашивает она. — Или танцевать грешно?

— Царь Давид плясал перед ковчегом, но я только человек, — отвечает Даниил. — Когда спустишься, скажи моим ученикам, чтобы отдали тебе то, что принес купец Власий.

— А что принес купец? — Она поднимает тонкие черные брови, но Даниил уже повернулся к ней спиной.

Он слышит шорох и скрип лестницы — девушка покидает его. Он видит, как ученики внизу препираются, затем Софроний все-таки сует ей в руки кожаную сумку. Когда Лидия исчезает в городских воротах, Софроний лезет по лестнице, он не поднимается на площадку, смотрит снизу вверх. Лицо красное, растерянное и гневное.

— Отче, ты велел заплатить блуднице! — говорит Софроний, кажется, он задыхается.

— Софроний, ты усомнился во мне?

— Да. Нет. Не знаю, отче! Ты поднялся на столп задолго до моего рождения, прославлен многими подвигами, прозорлив! Но за что ты отдал блуднице золото? Это видели не только мы. Что подумают горожане?!

— Важно, что подумает Бог.

Даниил крестит красное лицо Софрония. Тот спускается вниз, оступаясь и что-то сокрушенно бормоча.

На следующий день ему передают корзину с фруктами.

— Отче, прости меня! — вопиет Софроний, падая в ноги старцу.

— За что?

— Лидия говорит, что выплатила долг золотом и теперь свободна. Обещает вести праведную жизнь. Твердит, что не была с тобой близка и получила милостыню, но не плату. Жаль, я не поверил сразу.

— Бог простит. Даже падшим пытайся найти оправдание.


* * *

Ранней осенью к нему поднялся другой гость. Лестница скрипела и колебалась, казалось, сама башня не устоит. Даниил бросил взгляд вниз. В сумерках на столб взбиралось странное существо с огромным горбом. Даниил осенил себя крестным знамением. Видение не исчезло, старец слышал тяжелое дыхание. Вот странное создание добралось до вершины столпа, навалилось животом на площадку и вползло на нее. У ног Даниила сидел человек — грузный мужчина лет пятидесяти, с широким добродушным лицом и окладистой бородой.

— Здравия, отче! Я купец Власий.

— Здравия, купец Власий.

— Тебе передавали мои пожертвования?

— Храни тебя Господь.

— Я поручил вести мои дела сыну. Буду спасаться вместе с тобой! — заявил Власий. — Не прогонишь?

— Я никого не гоню. — Даниил стал перебирать четки, чтобы отрешиться от суетных помышлений.

Он заметил, что на спине Власия был не горб, а внушительный узел из плотной ткани. Теперь купец развязывал его.

— На чем ты спишь, отче? — вопросил гость.

— На полу.

— А как же зимой? Можно застудиться насмерть. Ну ничего, сейчас все исправим.

Даниил озадаченно поднял брови, наблюдая, как купец развязал свой узел, извлек и расстелил на полу ковер.

— Персидский, до чего толстый. — Власий пощупал край ковра.

Затем настал черед тюфяка.

— Набит овечьей шерстью, — пояснил купец и встряхнул тюфяк, чтобы стал мягче. — А здесь лебяжий пух.

На тюфяк шлепнулась подушка.

— Завтра придет слуга из моего имения, прикажу ему доставить вторую подушку и два шерстяных одеяла. Будет славно. А пока можно укрываться моей шубой — тридцать соболей из Гипербореи! Помолимся, отче?

Купец опустился коленями на ковер и с улыбкой устремил взгляд в близкое небо. На плечах его лоснился богатый заморский мех, подол шубы раскинулся, прикрыв доски.

— Господи, благослови, — сказал Даниил.

Власий перекрестился, ощутил дуновение и обернулся — подушка исчезла. Только что она лежала рядом, в атласной наволочке, вышитой шелком, и вдруг словно растворилась в воздухе. Зато судьба тюфяка решилась на глазах купца — Даниил бросил вещь вниз. Тюфяк бесшумно исчез во тьме.

— Отче, что ты делаешь? — возмутился купец.

Даниил наклонился и дернул из-под его ног ковер. Купец отступил в сторону. Ковер плавно скользнул вниз, порыв ветра подхватил его, и минуту расписное творение персидских мастеров плыло по воздуху, словно в сказке.

— Смиряешь, отче? — плачущим голосом спросил купец. — Что ж, стерплю. Мне шубы хватит... Что? И шубу? Не тронь! Оставь ради Христа! Тридцать соболей из Гипербореи! Чтобы какому-нибудь бродяге досталась?

Шуба, раскинув рукава, порхнула вниз, словно гигантская черная птица.

Мгновение купец разрывался между спасением души и спасением шубы. Но вот уже бросился к лестнице, и послышался надсадный скрип ступеней.

Даниил пожал плечами, прислушался к шагам и голосам внизу, прочитал молитву и лег на голые доски. Он хотел подложить под голову суму с лепешками, но решил, что это непозволительная роскошь. Сегодня сума, а завтра подушка с лебяжьим пухом.


* * *

Холодная зима в этом году. Еще холодней на высоте, где гуляют воздушные течения. И вновь наступает ночь. Голос уже не говорит с Даниилом. Что-то поменялось. Запах дыма от городских труб исчез. Наверное, ветер дует в другую сторону. С востока приходит волна тепла. Оно омывает тело старца, но снег вокруг не тает. Даниил замечает, что он сидит, прислонившись к опоре перил, кольцом окружающих площадку. Все облеплено снегом. Но мороз не чувствуется. Еще одна волна тепла, а вместе с ней аромат цветов. Он напоминает упоительное благовоние, витавшее над цветником у родного дома Даниила. Матушка высаживала под окном розы. Но сейчас зима. Тут Даниил вспоминает запах розового масла, исходивший от блудницы Лидии, вскидывает голову и осеняет себя крестным знамением. Сатана не отступил, он перестал говорить с Даниилом, но посылает новые искушения.

— Я недостоин, Боже. Я недостоин. — Даниил опускает голову.

На колени ему падает легкий белый цветок. И сам старец сидит в траве, прислонившись к стволу дерева с корой странной, перламутровой. Какие деревья растут в раю?

— Отче! Отче! — слышит Даниил громкий голос и открывает глаза.

Над ним склонились люди.

— Он жив! — восклицает молодой мужчина с орлиным носом и черной курчавой бородкой.

К губам Даниила подносят кувшин, старец делает глоток горячего напитка и тут же гневно отталкивает:

— Я не пью вина.

— Отче, оно разбавлено, — жалобно говорит Иларий.

Значит наконец осмелился подняться на столп.

— Слава Всевышнему, Он сохранил вас, — крестится Софроний.

— Казалось, ваша душа отлетела, — ужасается Дионисий.

— Зачем вы разбудили меня? — горько упрекает Даниил.

— Смотрите, роза! — удивляется Иларий.

Он держит в пальцах колючий тонкий стебель. Небольшой цветок с тонкими лепестками бел как снег.

«Вот что осталось мне от рая, из коего вы меня похитили», — хочет упрекнуть Даниил, но только вздыхает.





Сообщение (*):
Комментарии 1 - 0 из 0