Стихи

По чистой воде


* * *
В который раз живу на белом свете
И каждый раз восторженно ловлю
Глазами — солнце,
           грудью — свежий ветер,
Губами — родниковую струю.

За эти годы где я только не был,
Устал чередовать рассвет и тьму,
Я в грешном мире все познал, и мне бы
Пора не удивляться ничему:

Ни буре, ни пожару, ни метели,
Ни прянику, смененному на плеть,
Ни соловьям, что снова прилетели,
Чтоб людям спеть и снова улететь.

Я видел смерть. И ведал запах крови.
Невинен был, но чувствовал вину.
Сиротский слышал плач и неизбывный вдовий.
И даже гробовую тишину.

Я знал любви блаженство и коварство,
И сам бывал отрадой и бедой.
Легко менял века и государства,
Плыл в небесах, в воде и под водой…
Я многое познал на белом свете,
Но (почему?) без устали ловлю
Глазами — солнце, грудью — свежий ветер,
Губами — родниковую струю.


* * *
Надо бы ходить почаще в храмы,
что крестами смотрят с высоты,
зажигать свечу за душу мамы
и молиться, кланяясь, святым.
Надо бы. Но редко почему-то
захожу в церковные врата,
вырваться из грешного уюта
не дает мирская суета.
Лишь порой, когда душа не светит,
а на сердце сумрак и бедлам —
бытовые будничные сети
рву и отправляюсь к куполам.
И, пройдя под колокольным звоном,
растворяя без остатка грусть,
сладко помолюсь перед амвоном,
искренне и свято помолюсь.
Пропитаюсь вновь церковным пеньем,
растворюсь в оранжевом огне!
Снова с безграничным изумленьем
зазвучит божественно во мне
музыка торжественного храма,
и воскреснут вновь душа и плоть.
А во сне мне улыбнется мама,
прошептав: «Храни тебя Господь».


Ось юности

Мельтешили метели,
        замерзала луна,
но с картин Боттичелли
        улыбалась Весна!

И хотелось полцарства,
        и княжон, и коней,
и казались лекарством
        ром с семеркой виней.
Ах, счастливая эра —
        юной жизни виток,
о наивная вера
        в справедливый итог!
Нас еще не успели
        разменять на рубли,

мы не сели на мели,
        в тупики не зашли,
не согнулись под ссудой,
        чтоб достичь потолка,
наша встреча с Иудой
        не случилась пока,
нас еще не сгубили
        семь пороков земных,
(рок сплошных изобилий
        был в эпохах иных),
мы еще не привыкли
        к грязным полутонам,
в юном жизненном цикле
        было радостно нам,
мы медалей не ждали
        и джекпотов в лото,
но зато мы летали
        в звездном небе, зато,
как из первой купели,
        и чиста, и честна,
с полотна Боттичелли
        к нам спускалась Весна.


* * *
И по чистой воде, и по мутной
приходилось брести и грести
от кого-то,
но чаще к кому-то,
потому-то, наверно, в чести
и большие, и малые реки,
разметавшие кос косяки.
Я привычно смежу свои веки
на излучине милой реки,
и под небом,
          под солнцем,
                 под ветром
по теченью ленивой воды
поплыву без руля и при этом
буду верить: плыву от беды,
от тумана,
        от смуты,
              от сплина
к берегам очарованным, где
темно-красная крупная глина
отражается в гладкой воде.
Там, забравшись на самую кручу,
в восхищении и в кураже
накручу на себя и навьючу
шар земной, как когда-то уже.


* * *
Не верьте солнцу, когда оно
вам светит в полночных снах,
не пейте марочное вино
на шумных похоронах,
не подавайте тому руки,
кто предал в тяжелый шторм,
кто заползает под каблуки
любых размеров и форм,
кто вновь клянется в любви к Христу,
единожды оболгав!
И плюньте в морду тому коту,
который вам скажет «гав».


Ночные кони

Мой отец ночами в детстве пас коней.
Пробежали быстро двадцать тысяч дней,
Многое забылось с тех далеких пор,
Но остались звезды, речка и костер.
И тепло на сердце от того костра,
Что плясал цыганом с ночи до утра.
Колдовские тени на сырой тропе,
Жаркая картошка в смуглой скорлупе
И краюха хлеба. И молочный жбан.
И друзья-соседи: Ванька да Степан.
Это было, было… Месяц-чародей
Заплетал игриво в гривы лошадей
Мягкий свет и красил влажные бока.
И горбушку хлеба детская рука
К доброй конской морде бережно несла.
. . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . . .
Заросла тропинка к речке, заросла
Теплая поляна. Двадцать тысяч лун
Ищут и не могут отыскать табун,
Тот — гнедой, буланый, чалый, вороной,
Что гулял в просторах вотчины одной,
Тот табун, что мчался в поле над рекой
С Ванькой да со Степкой,
                            с Санькой да с Лукой.


Ожидание

Еще не выжжены июлем
коросты вытоптанных троп,
еще не пенится в кастрюле
густой малиновый сироп,
хлеба не вызрели, и астры
еще не «звезды», а трава;
репейник частый
словно пластырь
еще не липнет.
Голова
пока не кружится от мяты,
и не цветут пока пруды,
еще горох не спрятал в латы
свои зеленые плоды…
Но близок пир природы, близок,
выходит лето из теней.
Есть разрешение и виза
у долгожданных красных дней.
Уже черемухи, оттаяв,
стряхнули снежных мотыльков,
и после мая запятая
уже поставлена. Альков
июньских свежих белоночий
распахнут. Пахнут облака,
дожди, «виоловые очи»*
и прочие цветы. Пока
еще не знойно и не жарко,
но добрым символом тепла
восходит радужная арка.
Румяные колокола
встречают Троицу, ликуя,
и звон идет от всех церквей.
И достаю опять строку я
из тайника души своей.