* * *
Этот снег никогда не растает.
Он над ухом твоим прошуршит.
И снежинок столетняя стая,
Над больной головою летая,
Без таблеток тебя оглушит.

Так и кончится всё, под сурдинку,
Панихидой увядших полей.
И не будет страшней поединка
Между смертью и жизнью твоей.

Неизбежно, бесслезно, безвестно,
Как комета в стозвездной пыли,
Ты провалишься в темную бездну —
В худосочное лоно земли.

И почувствуешь участь привоя —
Стать солдатом в строю полевом.
И проступит еловая хвоя,
Как твое наважденье живое
На бесхозном стекле ветровом.


* * *
Какие ветры здесь, на пустыре!
Закрыть лицо и не убрать ладони.
Стоишь один на преданной земле,
И нет тоски страшнее и бездонней.

Ты в этой заскорузлой пустоте
Стоишь один на целом Божьем свете.
И на последней траурной черте
Всё ждешь звезду в кромешной темноте —
В Дамаске, Вифлееме, Назарете,

Калуге, Туле, Курске, Костроме,
Семенове, Ветлуге, Арзамасе…
Подумаешь — в своем ли ты уме?
И вспомнишь о суме да о тюрьме,
О боли, нищете и смертном часе.


* * *
Что случилось — и сам я не знаю.
Сиплый вечер бормочет в ночи.
Моя хата не то чтобы с краю,
Но я вечно ее прибираю —
В паутине мои кирпичи.

Тянет вниз захудалая тина,
Ничего я не вижу вокруг.
И растет по углам паутина,
И смеется облезлый паук.

А в поленнице сохнут дровишки,
И лучина горит, как в раю.
И покуда читаешь ты книжки,
Будут сети плести паучишки,
Будет хата стоять на краю.


* * *
Если б я только знал, что всё будет так,
Если б я тоньше чувствовал нить событий,
Я б не сжимал в руке ледяной пятак,
Я бы смелей смотрел в Гефсиманский мрак,
Был бы Фаворский свет ярче всех наитий.

Если б я только знал, что моя стезя
Будет темнее русских ночей беззвездных,
Знал бы, чего говорить мне никак нельзя,
Если б я точно знал, кто мои друзья,
Я бы прожил не так…да теперь уж поздно.

Если б ты только знал, что всё будет так,
Что не рассеют строчки кромешный мрак,
Если грядет вселенская катастрофа.
…Не оттого ль щеглы на ветвях твердят
Этот кристально чистый словесный ряд:
Родина, Звезды, Вселенная, Тьма, Голгофа…


* * *
И жизнь страшна, и жесткие стрижи,
Крылами дребезжащие по цинку
Скребут жестокосердные ножи,
К смертельному готовясь поединку.

И сам ты, недобиток и дебил,
Поймав свою страну на добром слове,
Всю жизнь­отраду подло загубил,
Но не пролил при этом вражьей крови.

Когда вздымался в небо красный флаг,
Ты был простой советской канарейкой,
Одним из голенастых бедолаг,
Толпящихся на утренней линейке.

Повязанный сермяжною судьбой,
Где каждый был товарищем и братом,
И Родина вставала за тобой
Огромным полыхающим закатом.

Зачем тебе янтарный звукоряд,
Шальная жизнь, полуночная свара?
И жизнь страшна, и нет пути назад,
И нет безумней русского кошмара.


* * *
У смерти запах можжевельника,
Сосновых досок, формалина.
А здесь,
              в краю седого мельника,
Всё та же видится картина.

Что скажет нам
               про смерть-отшельницу
Кто от любви бесплотной тает?
Кто без него вращает мельницу,
Пока он вороном летает?

Спасет ли навья выручалочка,
Твоя языческая квота?
Как жить без рыбьего подарочка,
Подскажет нежная русалочка
Из проржавевшего болота.

В краю разлапистого ельника
Рябая смерть — не воля наша.
Зачем оставила ты мельника,
Влюбилась в дурня и бездельника?..
Но Бог простит тебя, Наташа.