Осенняя река

Владислав Владимирович Артёмов родился в 1954 году в селе Лысуха Березинского района Минской области. Окончил Литературный институт имени А.М. Горького. С 1982 по 1987 год работал редактором отдела поэзии в журнале «Литературная учеба», с 1989 по 2001 год — заведующий отделом литературы журнала «Москва», с 2002 по 2008 год — редактор Военно-художественной студии писателей, с 2012 года — главный редактор журнала «Москва». Выпустил три книги стихов: «Светлый всадник», «Странник», «Избранная лирика». Автор двух романов: «Обнаженная натура» и «Император Бубенцов, или Хромой змей». Член Союза писателей России. Живет в Москве.
Стихия
Жил себе, писал себе стихи я
В теплоте, среди домашних слов,
Но прозрел, что где-то есть — стихия,
Древний океан без берегов.
И ушел, и перед бездной замер...
Жизнь моя прекрасна и легка —
Хаос здесь грохочет, как гекзаметр,
И века плывут, как облака.
Мои стихи
Мне повезло, что я — не гений,
Что бездны темной не достиг
И человеку потрясений
Не причиню я никаких.
Мои стихи... При болях острых
Или когда подступит страх —
Их будут раздавать медсестры
В больницах и госпиталях.
Человек
Жизнь бывает грустной, я не спорю,
Вот и он стоит себе один
Там, где ветер гонит через поле
Табунок отбившихся осин.
Я не знаю, что он в сердце прячет,
Знаю только, он один из нас,
И еще я знаю — он не плачет.
Слезы сами катятся из глаз.
Пир
Думы мои грустные, да ну вас!
Память полистаем, поглядим,
Вот сидим в обнимку — я и юность,
А вот здесь вот — я уже один.
Тяжело похмелье середь ночи,
Вот сижу и никну головой,
Оказалась жизнь моя короче
Паузы меж первой и второй.
Широко ты, юность, пировала,
Не тревожась, что там впереди,
И веселых девок обнимала,
И рвала рубаху на груди.
Память, память дышит, как живая,
Не унять и не угомонить.
Вот сижу рубаху зашиваю,
Колется игла, и рвется нить.
Но неважно, сколько там осталось.
Эта ночь, ну до чего ж светла!..
Вот сидим в обнимку — я и старость,
Собираем крошки со стола.
Звезды
Полынья как рана ножевая,
Я стою над острой кромкой льда.
Светится вода, едва живая,
Но живая все-таки вода!
Кто-то скажет: так, мол, не бывает!
Но, с небес сорвавшись в глубину,
Даже звезды в море оживают,
И живут, и ползают по дну.
Белая вьюга
Острым холодом веет от двери,
Деревенская жизнь проста.
Вот живем мы тут, разные звери, —
Я да ворон, да два кота.
Все гляжу я на белую вьюгу,
И такая звенит тишина...
Завести себе, что ли, подругу,
Чтобы плакала у окна.
Мои кони
Да во сне мне привиделось, что ли, —
В вихрях солнечной, снежной пыли
Через белое-белое поле
Меня белые кони несли.
Вдруг проснусь от печали и боли.
Тут ли я еще? Вроде бы тут...
Через черное-черное поле
Меня черные кони влекут.
Лесные боги
Мы пойдем с тобою по дороге,
Там, где сосны в золоте смолы,
Где крадутся меж деревьев боги,
Для чего-то прячась за стволы.
Коротка дорога, далека ли,
Вдаль от нас бежит или же к нам,
Помнишь, эти боги окликали,
Называли нас по именам.
Гуще лес, и сердце бьется чаще,
Отзываясь звоном в голове,
В самой темной, в самой гиблой чаще
Наши боги прячутся в траве.
В темных дебрях — топи да болота,
Чувствуешь, как холодно в груди.
Стонут и зовут они кого-то,
Ты на зов их лучше не ходи.
Не сходи с проторенной дороги,
Беззаботной птицей не свисти,
Потому что эти злые боги
Далеко нас могут увести.
Небо в соснах светит бирюзово,
Кличут боженята и божки.
Если ты пойдешь навстречу зову —
Не сносить тебе дурной башки.
Вот кого-то тащат из трясины,
Рвут его из кочки, как клеща,
И трясутся бедные осины,
На ветру треща и трепеща.
Всколыхнется тина у болотца,
Ясно, там борьба кипит на дне,
Холодом дохнёт, как из колодца,
И затихнет схватка в глубине.
То дожди, то листья в позолоте,
То мороз, то ели в серебре,
Будешь век томиться в том болоте,
Тосковать, как муха в янтаре.
Не ходи к далеким тем осинам,
Кто-то там висит — и пусть висит...
Дикий ветер бродит по вершинам,
Да по листьям дождик шелестит.
На коре разрывы... Ну и когти!..
Страшный зверь тут шел на водопой,
Тень его черней и гуще дегтя,
Эта тень крадется за тобой.
Потеряли в чаще мы друг друга.
Где же ты, мой свет? Пропал и след...
Я споткнусь и вскрикну от испуга,
Эхо рассмеется мне в ответ.
Ах, какая славная картина,
Будто утро в шишкинском лесу.
Мы пойдем на свет, и паутина
Будет липнуть к потному лицу.
Помнишь, никого мы не боялись,
Где любовь, там рядышком и грех,
Вот под той березкой целовались,
А под елью прятались от всех.
Облетало платье, как туника,
И на мох, и на лесной песок
Рассыпалась синяя черника,
Опрокинув легкий туесок.
Наши боги чувств своих не прячут.
Эй, замри, послушай эту тишь.
Слышишь, как зовут они и плачут?
Ты, конечно, слышишь, но молчишь.
Ты смеешься черными губами,
Мы идем домой через лесок,
Я тащу три короба с грибами,
Ты несешь с черникой туесок.
Боже мой! Все это было с нами,
Все прошло, остался только свет.
И мелькали боги меж стволами
И махали ветками нам вслед.
Это было в рощах под Калугой,
Где живут веселые грибы,
Где когда-то жили мы с подругой
И своей не ведали судьбы.
Боги, боги! Что ж вы замолчали?
Я тяжелых век не подниму.
Ты, родная, снилась мне ночами,
Снилась мне, и больше никому.
Постою совсем еще немного
На исходе солнечного дня.
Как печально, что твоя дорога
Не ко мне вела, а от меня!
Пыль клубится, тихо оседая,
Плачут сосны в солнце и в смоле,
А в полях печаль моя седая
Стелется туманом по земле.
Ты меня прости за эти слезы,
Пусть они струятся и бегут,
Пусть шумят над берегом березы,
Пусть шумят... И память берегут.
Милая, пусть все тебе простится.
Вот стою, тоскуя и любя,
И гляжу, как облака и птицы
С криком пролетают сквозь тебя...
Жизнь прошла, промчалась, вот потеха,
В той же самой роще, как тогда,
Я кричу, зову тебя, но эхо...
Замолчало эхо навсегда.
Навалилась и тоска, и слякоть,
Ни просвета в небе не видать,
Милая, ну как же мне не плакать,
Как же мне не плакать, не рыдать...
Осенняя печаль
Осенит осенняя печаль
Эту землю в предзакатном блеске,
За поля, в синеющую даль
Побредут леса и перелески.
Одиноко мне, а потому
Забреду я далеко-далёко.
Неприютно в доме одному,
Впрочем, в поле так же одиноко.
Тает в небе, улетает клин,
Пропадает с криком безответным.
Я вернусь домой, но не один,
А в обнимку с холодом и ветром.
Темные углы
Мир кругом таинственный и древний,
Ночь тиха, заснули петухи.
Я живу один в пустой деревне
И пишу отличные стихи!
Вот мой стол, постель моя и печка...
Что за рожи скалятся из мглы?
Это жизнь, как вспыхнувшая свечка,
Высветила темные углы.
Две ласточки
Притихла роща, как перед грозою,
Душа притихла, как перед бедой.
На берегу стояли мы с тобою,
Две ласточки носились над водой.
Проходит жизнь. Как много в ней печали!
Трепещет ветер в золоте осин.
Две ласточки давным-давно пропали.
На берегу остался я один.
Первая любовь
Первая любовь — как наважденье.
А в конце меня учила ты,
Как легко, одним простым движеньем
Нужно рвать присохшие бинты.
Позабыл лицо и даже имя,
Но вовек мне не забыть о том,
Как стоял под окнами твоими,
Пил вино и плакал под дождем.
Моя любовь
До чего ж, моя радость, я счастлив и рад,
Только схвачено горло тоской,
И горит, догорает прощальный закат
Над осеннею темной рекой.
Может статься, что я проломлю твой лед,
Загляну в сокровенные сны,
И хотя мне известно все наперед,
Мое сердце судорогой сведет
От студеной твоей глубины.
Ни словечка не скажешь ты мне в ответ,
Но задержишь руку в руке...
И надежда сверкнет... Но сойдет на нет
И угаснет, как этот закатный свет,
Отраженный в холодной реке.
Я неслышно уйду, чтоб тебе не мешать,
Растворюсь, пропаду без следа,
Но о том, как мне было больно дышать,
Не узнаешь ты никогда.