Леонид Андреев как-то заметил, что есть писатели, «о ком говорят, но кого не читают». Павел Басинский же относится к писателям, о ком говорят и кого читают. Неторопливо, шаг за шагом он завоевывает своего читателя. Не особенно, казалось бы, стремясь этого читателя завоевать. Ибо книги Басинского не ориентированы на конъюнктуру. Или почти не ориентированы. (Если не брать в расчет всплеск интереса к биографической литературе за последние десятилетия в целом.) На протяжении многих лет Басинский выпускает биографические исследования, которые определяют литературный мейнстрим и сразу входят в культурный обиход читателей. При этом характерной особенностью его творчества остается высочайший уровень культуры слова. Это очень важно в наше время. Время, когда литература, с одной стороны,  приобретает черты эзотерики, то есть области интересов для узкого круга ее истинных ценителей, с другой — становится катастрофически массовым занятием, когда пишут все и публикуют все, где и как угодно. Книги же Басинского неизменно являются эталоном качественной литературы и ориентиром для любителей интеллектуального чтения.

И это не случайно. Культурный багаж Павла Валерьевича колоссальный: ученый, составитель пособий по литературе, литературный критик. Честно говоря, не припомню навскидку в современной литературе громкое имя писателя, который сочетал бы в себе достоинства ученого-литературоведа и писателя-беллетриста. Как правило, либо одно, либо другое. Феномен же поступательного успеха книг Басинского, на мой взгляд, именно в единстве двух творческих начал автора — ученого и писателя. При этом пишет Басинский о том, что ему интересно. И пишет не столько для себя, сколько для читателя. Но под читателя не подстраиваясь. В этом есть некая доля здравого расчета — важной составляющей таланта. Поэтому в каком-то смысле Алексей Варламов прав, остроумно заметив, что «своими успехами он (Павел Басинский. — В.О.) обязан тому, что вцепился в бороду Льва Толстого». Добавив при этом: «...но ведь если так подумать, то много кто за толстовскую бороду пытался уцепиться, да мало кому это удавалось». И это тоже верно!

В связи с этим две работы Павла Басинского из его богатой библиографии, на мой взгляд, определяют магистральные темы исследований писателя и его творческий метод. Это книги «Страсти по Максиму: Горький: девять дней после смерти» и «Лев Толстой: Бегство из рая».

О Горьком и Толстом исписаны горы литературы. Изучена каждая буква их богатого наследия и наследия тех, кто писал об их наследии. Изучено их окружение и все маломальские подробности биографии писателей. Поэтому надо обладать смелостью, чтобы браться за то, что, казалось бы, давно и многократно рассказано другими, искать новое в отработанных пластах. Тем не менее Басинскому удается не только найти новое, но и сделать из материала увлекательное чтиво в лучшем смысле этого слова. Секрет успеха его книг, на мой взгляд, не столько в выборе темы, сколько в манере подачи материала.

Принимаясь за работу, я не сразу сумел определить для себя жанр, в котором работает Павел Басинский. В широком смысле большинство его книг — это, безусловно, биографии. Но это не хрестоматийные художественные биографии в духе, скажем, Ирвинга Стоуна или Ромена Роллана. В исследованиях Басинского много сопутствующей информации, словно в художественно изложенном, захватывающем учебнике литературы. Дополнительные сведения наполняют текст внутренним объемом, позволяют лучше понять эпоху, в которой живут персонажи его книг, через их окружение понять героев исследования. В этом смысле книги Басинского находятся скорее на стыке художественной беллетристики и литературоведческой диссертации. Даже композиционное построение его романов чем-то напоминает научную работу: фигурально выражаясь, введение, где заявлена основная тема, затем основные главы и заключение. Но и биографической беллетристикой в духе Джорджа Мередита или Сомерсета Моэма его книги тоже не назовешь: письма, мемуары, документы, свидетельства и факты оставляют мало места художественным вольностям. Поэтому «читабельность» книг Басинского кроется, пожалуй, не столько в том, о ком он пишет, и порой в пикантных подробностях из жизни исторических персон, сколько в жанре, в котором он работает. Я бы обозначил этот жанр как биографический детектив. Причем биографический детектив в лучшем его исполнении. «Преступление и наказание» Достоевского или «Имя розы» Эко — это тоже детективы.

И действительно, если отталкиваться от композиционного построения романа, то текст развивается по известным законам жанра: криминальная завязка в данном случае — заговор против Горького и клубок собственных внутренних противоречий, в которых запутался «буревестник революции», и затем художественно-документальное расследование обстоятельств его смерти.

Почти так же композиционно построен другой роман Басинского — о Льве Толстом: подробное описание побега главного героя как итог его внутренних противоречий и смерть, то есть опять криминальная завязка и художественно-документальное авторское расследование. С той разницей, что в книге о Толстом автор распределяет биографические сведения не линейно, а в смысловом порядке глав расследования.

Следует оговориться, что в своем первом художественно-документальном романе, о Горьком, Басинский-ученый доминирует над Басинским-художником. Сам стиль работы — отслеживание становления идейно-философских взглядов Горького, изучение его художественного метода и подробный разбор созданных им литературных образов — порой напоминает научное исследование, рассчитанное на узкий круг специалистов, нежели роман. Особенно это заметно в главе о Ницше и Горьком. (Что неудивительно, если брать во внимание тему диссертационной работы Басинского «Ранний Горький и Ницше: мировоззренческие истоки творчества М.Горького в 1892–1905 годах».) Или при критическом разборе Басинским художественных особенностей пьесы «На дне». Даже композиционно роман напоминает научную диссертацию, где «введение» (чрезвычайно захватывающее именно своими «анатомическими» подробностями) завершается обобщением. А затем, в последующих главах, заявленные во «введении» темы рассматриваются подробнее. О чем я писал выше.

Впрочем, художественное чутье помогает Басинскому сохранить баланс между ученым и писателем и перевести литературоведческое исследование в захватывающее интеллектуальное расследование. Во многом этому способствует характерный прием Павла Валерьевича, который он использует в обеих книгах, — прием сопоставлений. С самого начала он предлагает читателю мнения разных людей по заявленной им теме либо сравнивает биографии главного героя расследования и людей из его окружения. Это позволяет взглянуть на тему под разными углами зрения. Ибо, по собственному выражению Басинского, «только сопоставляя разные документы, можно найти “точку пересечения” и допустить, что здесь находится истина».

Сопоставления он начинает с детства Горького и Бунина и буквально в двух-трех абзацах вычленяет исток противоречий бывших соратников по товариществу «Знание»: «Поставив перед собой задачу доказать, что слава Горького несоразмерна с его творческими достижениями, Бунин делал акцент на биографическом “трюке”, который якобы проделал Горький. Внук богатого владельца красильной мастерской заставил публику считать себя изгоем и бродягой. <...> Была в этом и естественная обида человека, который сам происходил хотя и из дворянской, но бедной семьи». И хотя «отец Бунина крепко пил, проигрывал и без того небогатое состояние в карты, был необуздан в гневе и порой третировал свою жену», но рос Бунин «в теплой и любовной атмосфере». «...Горький же (здесь Бунин прав) родился в самом деле в благополучной семье. Но беда в том, что семейных благ совсем не досталось на долю мальчика. <...> ...ужаса стать причиной несчастья родных тебе людей, <...> чувствовать себя чужим и нелюбимым — этого ужаса Бунин, слава богу, не пережил. <...> А если сказал бы он (отец. — В.О.) ему: “Ты — не медаль, на шее у меня — не место тебе” (так сказал дед Каширин Алеше Пешкову. — В.О.) и выгнал бы из дома, как подкидыша?» Становится понятной развязка многолетнего знакомства двух писателей.

Разбирает ли Басинский подлинные или мнимые обстоятельства детства Алеши Пешкова, попытки самоубийства или эдипов комплекс Горького, он тщательно сопоставляет факты и мнения. В итоге именно сопоставление известных фактов биографии Горького с художественными подробностями, тщательно выбранными из его произведений, помогает понять мотивы поступков «буревестника революции», по методу доктора Таланта «выявить психопатологическую подоплеку как горьковских произведений, так и его жизни». И вот уже образы «колдуна» Смурого или студента Евреинова «с ласковыми глазами женщины» или подписавшего письмо за отмену всех сословных ограничений «некоего Владимира Ульянова» — это не просто персонажи биографии писателя, а зловещие метки трагической судьбы запутавшегося человека, метки, точно обозначенные «следователем» по делу Горького. Выясняется, что конец Горького — это не поражение «лучшего из людей», а последние дни и часы несчастного, запутавшегося большого человека с грешной, но щедрой душой.

В романе о Толстом Басинский снова прибегает к приему сопоставлений. Так, Александр Куприн сравнивает уход Толстого с поступком «сильного животного», которое, «ощущая приближение смерти, уходит из стаи». Василий Розанов прозрачно намекает на то, что «узник ушел из деликатной темницы», то есть бежал от семьи. Тут же Басинский приводит цитату из книги Ивана Бунина «Освобождение Толстого», который в свою очередь с восхищением цитирует слова, написанные Толстым в прощальном письме: «Я делаю то, что обыкновенно делают старики моего возраста. Уходят из мирской жизни, чтобы жить в уединении и в тиши последние дни своей жизни». Приводит объяснение профессора В.Ф. Снегирева, знаменитого акушера, лечившего С.А. (Софью Андреевну. — В.О.) и сделавшего ей срочную операцию прямо в яснополянском доме: «Уход Толстого был сложной формой самоубийства». Показывает письмо Толстого, из которого ясно, что «Толстой уходит не от жены, а от Ясной Поляны. Он не может больше жить в барских условиях, которые не совпадают с его мировоззрением».

Сопоставляя различные точки зрения, Басинский подогревает интригу расследования. Но рассчитан этот прием на подготовленного читателя, который знает, о каких фактах биографии или событиях, связанных с тем или иным человеком, идет речь. Потому-то расследования Басинского — это обоюдно трудная, кропотливая работа писателя и читателя, которые настроены на одну интеллектуальную волну.

Документы и факты складываются у автора в убедительные доказательства. Его замечания всегда точны, а выводы парадоксальны. Как, например, о взаимоотношениях Горького и Андреева в сопоставлении с Толстым. «Эти два “портрета”, Толстого и Андреева, — как два зеркала, направленных друг на друга. Они создают два бесконечных коридора в обе стороны. И в каждом коридоре, в бесконечной перспективе, блуждает Горький». Или: «Толстой и Андреев ближе к позиции христианства. Но странно! Мысль о смерти гнетет и отравляет существование обоих, а Горький живет как человек истинно верующий, без страха, не испытывая ни малейшего ужаса перед неизбежным концом. В этом, наверное, главный парадокс его мировоззрения. Горький — это верующий без Бога, бессмертный без веры в загробное существование».

А вот сравнение Горького и Блока: «Блок взял на себя ответственность интеллигенции за революцию. А за революцию интеллигенция, конечно, была ответственна. Но не хотела этого признать, как не признал этого Горький». Тут же Горький и Ганди: «В сущности, они были антиподами. Ганди был “толстовец”, а Горький “толстовство” ненавидел. Ганди воспевал этот мир как вечный, данный от богов, а Горький был богоборцем, воспевавшим торжество “чистой” человеческой мысли. <...> Хотя в жизни этих людей было немало общего. Трудное детство. Страсть к образованию. Жажда справедливости. Предпочтение “духа” материи».

Но лучше всего трагедию Алеши Пешкова помогает понять сопоставление мировоззрений Горького и Толстого, где «в жизни Толстого Горький был только эпизодом», в то время как «на самого Горького Толстой оказал едва ли не самое мощное духовное влияние». «Толстой одним из первых почувствовал, что Горький несет с собой новую мораль — мораль масс. <...> Это насторожило его, потому что решительно противоречило его философии личного спасения через индивидуальное деланье добра, вне лона соборного православия. <...> Он глубоко понял гордый индивидуализм раннего Горького и его ницшеанские истоки. <...> Гордыня Толстого, как ни парадоксально звучит, имела христианские истоки и проистекала из дерзкого желания “исправить” христианское учение. В этом отношении Толстой был даже ближе к Ницше, чем Горький. Он искал последней правды и хотел очистить христианство от наносной лжи. Горький же, как мы показали, искал уже не правды, а “выхода” из нее».

Буквально в двух абзацах Басинский определяет суть эпохи, когда на смену одной системе представлений о человеке неумолимо грядет другая! «Этика будущего», для которой «люди» перестанут быть индивидуальными, духовно ценными единицами. Попытка самоубийства какого-нибудь нового Алеши Пешкова уже не всколыхнет огромный город, не заставит Церковь практически заниматься вопросом его духовного спасения. Жизнь же человеческая вообще не будет стоить ломаного гроша. В грязные окопы пойдут миллионы людей, став «пушечным мясом», пищей для вшей. В них будут не только стрелять, их будут травить ядовитыми газами, как крыс, насекомых. Потом будет «красный террор», «голодоморы» тридцатых годов на Украине, на Кавказе, в Поволжье. Потом — печи Бухенвальда, массовое истребление целых наций и даже рас. Хиросима. И многое другое, что станет «этикой будущего».

Другими словами, на противопоставлении мировоззрений двух великих умов выстраивается философская концепция разных эпох с кардинально противоположным подходом к идее Человека и катастрофическими последствиями для мира от смены этих подходов.

Но сопоставления не заканчиваются лишь «столкновением идей». Личные отношения героев помогают лучше понять «образ», и Басинский снова и снова меняет угол зрения: «Несомненно, Горький был сперва обижен Толстым и только позже <...> сумел нанести своему обожаемому сопернику ответный удар, создав образ Луки. <...> ...это понял сам Лев. И как огрызнулся! <...> “Горький — злой человек. Он похож на семинариста, которого насильно постригли в монахи и этим обозлили его на все. У него душа соглядатая, он пришел откуда-то в чужую ему, Ханаанскую землю, ко всему присматривается, все замечает и обо всем доносит какому-то своему богу. А бог у него — урод...”»

Или, например, отношение Горького к Блоку. «Мое отношение к Блоку — отрицательно, как ты знаешь. Сей юноша, переделывающий на русский лад дурную половину Поля Верлена», — пишет Горький Андрееву. Или отношение к Сологубу: «Старый кокет Сологуб, влюбленный в смерть, как лакеи влюбляются в барынь своих, и заигрывающий с нею всегда с тревожным ожиданием получить щелчок по черепу; склонный к садизму Сологуб — фигура лишняя в сборниках “Знания”».

И вот перед читателем уже не «икона», а живой человек.

Басинский-ученый никогда не бывает голословным в своих утверждениях. Его работы основаны на фундаментальном знании материала. Он дотошно изучает работы авторов, писавших на заявленную им тему. Но диапазон его исследований шире, круг интересов глубже, фактов он приводит не меньше, нежели его предшественники. Иные хрестоматийные события упоминает вскользь, чтобы не перегружать текст. И вместо того чтобы получить готовый ответ писателя о том, кем же является герой его расследования и каковы истинные мотивы его поступков, читатель получает загадку, детектив с закрученным сюжетом, который он должен разгадывать самостоятельно. Как? А вот так! Факты, документы, мнения! Осталось лишь сделать выводы!

Но фокус в том, что фактов и мнений слишком много, чтобы сделать однозначный вывод и назвать причины трагедии. Решить, кто виноват: люди, обозначенные следователем по делу как зловещие метки судьбы героя расследования — запутавшегося человека, или все-таки несчастливое стечение обстоятельств? Чем крупнее личность, тем больше вокруг него людей и тем запутаннее обстоятельства. И очень велико искушение обвинить в непоправимом конкретных людей, совершивших те или иные поступки, нежели самих главных героев литературного расследования.

Это не означает, что у автора нет своего мнения о тех, о ком он пишет. Его мнения вполне определенные: «О Горьком как о человеке можно говорить разное. Он мог быть и хитрым, и лукавым. Он не любил неприятной для него правды, умел делать “глухое ухо”, нередко позволял ввязывать себя в темные провокации. Но подлецом и провокатором Горький никогда не был».

Свое мнение у него есть и о бегстве Толстого: «Весна 1847 года — поворотный этап в жизни Толстого. Он начинает дневник, он становится хозяином Ясной и бросает университет. Но главное — это первый опыт его бегства. С бегства он начинает свой сознательный путь в жизнь, бегством его и завершит». Вслед за тем Басинский методично продолжает свое расследование, так же как и в романе о Горьком, используя в качестве беспристрастных аргументов художественные произведения «подследственного».

Так, рассматривая повесть Толстого «Отец Сергий», Басинский пытается объяснить причину бегства самого Толстого, определить, когда же у «великого старца» появился замысел ухода: «“Отец Сергий” — повесть об уходе. Это является ее главной темой... <...> Впервые сюжет “Отца Сергия” был пересказан в письме к Черткову в феврале 1890 года». «Душа повести, ее главный смысл не в том, почему бежал отец Сергий, а в том, почему и от кого он ушел. Но уход он замыслил гораздо раньше...» — утверждает Басинский и подкрепляет свою версию фрагментом из повести: «Он даже все обдумал, как это сделать. Он приготовил себе мужицкую рубаху, портки, кафтан и шапку. <...> И он держал это одеяние у себя, придумывая, как он оденется, острижет волосы и уйдет». Но «просто уйти означало бы усилить свою славу, подыграть дьяволу и окончательно покориться ему. Вот почему отец Сергий медлил с уходом», продолжает Басинский. Он подводит читателя к главной мысли своего расследования. А именно: «...то, что этот дьявол будет истязать Толстого в конце жизни, Толстой предсказал в “Отце Сергии”, как и то, что единственным спасением от этого дьявола является бегство в никуда, в безвестность».

Но одно дело — грезить о бегстве, другое — воплотить свой замысел в жизнь. К побегу надо подготовиться. В первую очередь морально. Басинский находит подтверждение подготовки бегства Толстым: «...можно предположить, что ежедневные прогулки Л.Н., пешим и на лошади, запутанными лесными тропами, с блужданиями, были своего рода репетициями или, если угодно, симуляциями ухода. Непредсказуемость маршрутов Толстого удивляла всех, кто сопровождал его в последний год жизни, когда оставлять старика одного стало просто небезопасно. Об этом пишут и секретарь Булгаков, и музыкант Гольденвейзер, и врач Маковицкий».

Но что же это за «рай», в котором невозможно жить?

В письме из Моздока к тетке Ергольской Толстой подробно описывает его: «Бог-отец. В реальной перспективе — это три поколения мужчин Волконских-Толстых: дед Николай Сергеевич (образ старика Болконского в “Войне и мире”), отец Николай Ильич (Николай Ростов) и сын Лев Николаевич. Пусть в глазах старших братьев он пока еще “пустяшный малый”. Но Ясная принадлежит ему, и одно это дает ему законное право на продолжение перспективы Бога-отца. Святая Дева. В мистической проекции — мать, а в реальной — еще неизвестная, но идеальная жена. Святой Дух. Конечно, это тетенька Ергольская, душа дома, хранительница семейных преданий. Ангелы — дети. И архангелы — старшие братья. <...> В этой картине не хватает одного лица. Иисуса Христа».

Но чтобы понять причину побега, нужно выяснить философию человека, создавшего свой собственный земной рай, который тяготит его к концу жизни. «Жизнь есть счастье. Наивысшее счастье достигается через веру в Бога и любовь ко всем людям. Вера и любовь — это даже не добродетели. Это самая насущная и, если угодно, эгоистическая потребность души. В детстве, если оно прекрасно, эта потребность утоляется сама собой. По мере взросления эгоистические потребности тела заглушают и подменяют главные потребности души — жажду веры и любви. Но чем больше человек удовлетворяет потребности тела, тем он более несчастен. И чем дальше он заходит в удовлетворении эгоистических потребностей тела, тем дальше от источников счастья. Возвращение к источникам требует уже колоссального духовного напряжения, трудной, педантичной работы над собой, и все ради того, чтобы обрести то, что в детстве дается даром.

Вот в сжатом виде вся духовная философия Толстого», — пишет Басинский.

Тщательно расследуя причины трагедии, он дополняет нравственный портрет Толстого таким замечанием: «Настоящая любовь, даже нежность вспыхивает в Толстом только по отношению к близким людям... Но эта нежность быстро переходит в злость по отношению к тем, кто обижает его родных. <...> Еще один вектор — яркое, сильное, но животное чувство к крестьянкам вообще и Аксинье Базыкиной в частности. И третий — холодное, лишенное жизни отношение к потенциальным невестам — Екатерине Тютчевой и Валерии Арсеньевой».

Особая роль отведена в работе Басинского взаимоотношениям внутри семьи Толстого. Тема «Толстой — Софья Андреевна» в чем-то перекликается с хрестоматийной монографией Тихона Полнера «История одной любви. Лев Толстой и его жена». Басинский пишет о семье Толстого с большой деликатностью и, собрав все доказательства, подводит читателя к неутешительному выводу: «рай» Толстого существует лишь в воображении Толстого. Каждый из действующих лиц трагедии занят своей жизнью и преследует свои интересы — увы, так устроен человек. Потому что жизнь — это не книга, и в жизни все происходит не всегда так, как задумывает писатель-творец.

И все же разные книги о двух гениях — с совершенно противоположными мировоззрением и этикой — объединяет не столько структура построения материала и набор литературных приемов автора, сколько человеческое отношение Басинского к своим героям. В первую очередь он пишет о людях со всеми их слабостями и заблуждениями, а уж потом — о «властителях дум» своей эпохи.

Еще одной особенностью биографических расследований Басинского является то, что они имеют продолжение. Однажды заявленные в первой работе о Максиме Горьком, герои его книг определяют круг дальнейших творческих интересов писателя. Как, например, мимоходом упомянутое противостояние Иоанна Кронштадтского и Толстого: «...где отец Иоанн просит Бога о скорейшей кончине другого человека. <...> ...до такой степени новая вера Толстого “взрывала” Церковь». Или вскользь обозначенные обстоятельства ухода Льва Толстого из Ясной Поляны: «Поводом к написанию статьи Горького “О С.А. Толстой” послужила книга В.Г. Черткова “Уход Толстого” (Берлин, 1922), в которой известный последователь учения Льва Толстого изобразил его “уход” как результат исключительно “семейной драмы”, тенденциозно изобразив при этом жену Толстого, мать его большого семейства». И таких примеров достаточно. Герои книг Басинского переходят из произведения в произведение, как герои «Человеческой комедии» Оноре де Бальзака или герои Артура Конан Дойла, Агаты Кристи, Жоржа Сименона. И потому читатель, однажды познакомившись с романами Басинского, ждет продолжения его биографических «детективов», чтобы следить за увлекательными расследованиями писателя.