Рецензии на книги: Владимир Куницын. Остановка по желанию. — Современный монгольский рассказ. — Владимир Бабков. Игра слов: Практика и идеология художественного перевода. — Владимир Смирнов. Портреты замечательных людей: интервью. Книга первая. — Юрий Барыкин. Темные страницы Брестского мира: Статьи
Владимир Куницын. Остановка по желанию
А кому бы в голову пришло сравнить хвостик гигантского арбуза с поросячьим хвостиком? А ведь как похож, чисто визуально, не говоря уж об образе, когда этот арбуз забегал, захрюкал, являя активную жизненную силу! Олицетворение такое нашего дня: арбуз-поросенок превратился в восприятии в джип «Крузак», напоминая матерого порося, при котором и обладатель авто как бы маленько прихрюкивает в избытке ощущения успешности. И вновь наш арбуз-порося-джип становится арбузом, распадается под хорошим тесаком на две части. Теперь уж это две части земного шара! Две раздельности единого. И обильную красную мякоть автор-хозяин, к своему удивлению, поедает в одиночку, не в силах оторваться от сладостных соков жизни!..
Философский трактат на трех-четырех страничках!
Писатель Владимир Георгиевич Куницын и по образованию философ, и по манере общения, и по существу выраженного слова. Многие его произведения, вошедшие в книгу «Остановка по желанию», я читал и прежде, в журнальных публикациях, в Интернете. А некоторые слышал в устном рассказе. Часто записанные на бумаге рассказы уступают устному слову, потому как исчезает голос, интонация. Но в случае с рассказами Куницына, наоборот, в написанном варианте обогащаются нюансами, которые в сиюминутности устного рассказа сложно уловить. При чтении произведений именно в книге рождается точно пойманное в ее названии — «Остановка по желанию» — ощущение путешествия в красивом ретро-трамвае, который можно остановить в любом временном отрезке жизни, пытаясь, как это бывает с течением лет, сшить их, сплести бисер, нанизывая на мысленную нить.
Замечу также, что я пишу о книге «Остановка по желанию», не имея под рукой книги: книга читана в Москве, а я в Крыму, но путешествие на мысленном трамвае с многочисленными остановками продолжается.
Вот она, рядышком, рыжая девушка, почти девочка, притесненная к мужчине в набитом битком людьми автобусе.
Мужчина уже не молод, очень опытен в отношениях с женщинами, и, казалось бы, все у него бывало: что он может встретить нового, зачем? Но пламенно рыжая, с губами, словно тянущимися навстречу, с выражением ожидания и вселенских надежд во всем облике уносит... Вот его юность, может быть, так и не встреченная при всех наслоившихся женских образах — настоящая любовь! И он заговаривает с рыжей незнакомкой, будто с давней-давней знакомой, за которой тайно наблюдал, да и жил только с думами о ней. Настоящий, квалифицированный ловелас! Девушка откликается, вспыхивает: с незнакомым немолодым мужчиной у них столько общего! И мне, читателю, уже видится развязка, как эти двое вместе выбегают из общественного транспорта и мчат в свой славный уединенный мир. Но в автобусе становится свободнее, и герой обнаруживает, что рыжая, теперь видимая во весь рост, беременна. Да уж примерно на пятом-шестом месяце! Рухнула целая так складно нафантазированная жизнь. Как рушится иная, в которой реально отмотано десятки лет! А счастье было так возможно!
Женщина в творчестве Владимира Куницына объект особый — такой бриллиант фантазийной огранки (есть идеальная — с точным количеством граней, а фантазийная зависит от камня и огранщика). Приходится удивляться чуткости автора к деталям, нюансам, полутонам. Гуляет его молодой герой с девушкой. Все у них замечательно! Взаимопонимание! Навстречу шпана, трое, пристают к девушке. На лбу у парня не написано, что он боксер. А удар поставлен. Трое в лежку на земле.
Не знаю, сумел ли бы заострить внимание на такой детали, которая меняет все отношение к женщине, автор более молодого поколения. Образ супермена, да и мстящей женщины ныне въелся в мозги. Но для поколения старшего — женщина всегда носитель доброты, милосердия. Девушка нашего героя в рассказе Владимира Куницына, видя поверженных хулиганов, в запале кричит, чтобы он бил их еще, так им! Эта тональность не просто остепеняет героя — поражает его! Он ударил, остановил, но он совсем не хочет их добивать. А она, женщина, готова! Через женскую оболочку словно прорывается чуждое страшное существо.
Не могу не упомянуть образ «рыжей лисицы» в интимных сценах рассказа «Дочь академика». И там же понятие «инвалид любви».
Удивительно, иной читаный роман сложно вспомнить, а о рассказах Владимира Куницына, не заглядывая вновь в текст, можно наговорить больше авторского текста! Дело в точности подмеченных деталей.
Неспроста, в первых строках называя имя автора, меня поманило написать его отчество — чего обычно не делают в отношении писателей.
«Георгиевич». Отец писателя Георгий Иванович Куницын в рассказах сына предстает человеком эпохи — эпохи победителей, покорителей. К тому же сибиряком с берегов матушки Лены. Могучий, рослый, широкий во всех проявлениях. Со школьной скамьи, золотой медалист, добровольцем идет на фронт вместе со всеми мальчиками класса. Поколение сверхлюдей! Получив ранение в Чехословакии, на Дуклинском перевале, под пистолетом не дает хирургу ампутировать почти оторванную руку. А после войны в городском саду долговязый капитан этой изувеченной рукой выше других поднимет двухпудовку. Недавний вояка, орденоносец становится работником обкома партии в Тамбове. Какая карьера ждет! Понятно, год-другой — и он глава области! А там ЦК и высшая ступень. Но мог бы Сократ стать императором? Да, но не стал бы Сократом!
Жизнь отца предстает в разных историях-остановках, где можно сойти по желанию, побывать в том или ином времени и ситуации.
В рассказах Владимира предстает и все семейство Куницыных: мама, поднявшая троих сыновей, братья Иван и Михаил. Богатыри, уходившие от вполне спокойной, обеспеченной московской жизни в свой поиск, в свою, по их характеру, правду. Иван, владеющий несколькими языками, — в ВДВ, помогать повстанцам Анголы. Михаил — во флот, в бизнес... В произведениях Владимира Куницына вообще много документального, точно увиденного и пережитого, а в рассказах, связанных с образами родных, думается, автор хроникально документален.
Книга «Остановка по желанию» хороша еще и тем, что ее можно читать, открыв на любой странице. Захотелось отдушины, оказаться рядом с сильными и добрыми людьми, протянул руку, открыл — и утонул в бытии, которое каждый так или иначе проживал. Скажем, кому из мальчишек, росших в провинции, не досаждал в детстве местный гроза округи? Возвращаешься в родные места, думаешь, ну вот сейчас встречу, за все ему!.. А перед тобой тщедушный человечек. И жалко — его ли? ушедшего?
Помните, как у Рубцова: «Трудное, трудное — все забывается, светлые звезды горят». Или фонари, запаленные фонарщиком на остановках.
Владимир Карпов
Современный монгольский рассказ
«Я глядел в открывшуюся передо мной таинственную бесконечную глубину» — эта строка из лирического рассказа монгольского прозаика Золбаяра Бааста «Свидание» (перевод Нэргуй Жигжидсурэн) замечательно передает общее ощущение после прочтения антологии «Современный монгольский рассказ». Эта книга не только открывает нам мир древней, но нацеленной в будущее монгольской культуры, — она открывает поля соприкосновения между различными культурами человечества. Рассказы сборника повествуют о простой человеческой жизни, о ежедневном труде, о красоте, счастье и несчастье, о противоречиях характера, но не о великих свершениях в мировом масштабе. Жизнь необъятна, и ее величие, органично вплетенное в канву повседневного, проявляется в малом. Может, даже в малом ярче, чем в большом.
Всеобщий, надкультурный экзистенциализм. Мысли и чувства, свойственные любому человеку, вне зависимости от места рождения и проживания. Притом повествование об общечеловеческих ценностях предстает в тональности монгольской самобытности. И даже в самом языке (пусть в переводе!) чувствуется нечто инокультурное, устремленное в бесконечный простор мироздания.
Дыхание ветра, шепчущего притчу. Пронизанные глубоким переживанием и мудростью рассказы трогают душу, будоражат, заставляют думать, чувствовать, страдать. И любить. Финалы рассказов кажутся порой волшебными до мистики, это не только то, что называют магическим реализмом, но главное — самобытная, именно монгольская магия жизни. Ибо после прочтения в памяти остаются свет, томление, грусть.
«Говорят, что только к старости человек успевает научиться ценить жизнь и счастье больше золота» — этой мудростью заканчивается рассказ «В лощине Нурамт» Лувсанцэрэна Пэрэнлэя.
Рассказы о стариках в антологии самые пронзительные. В основе рассказа «Ожидающий погибшего» Намдага Донрова бесхитростная история. Старик ждет возвращения с войны младшего сына, но когда приходит весть о его смерти, старший сын не находит сил рассказать отцу правду и лжет, будто бы младший вернется через год. Что такое год для человека, которому глубоко за восемьдесят?! Всё и ничто! Бесконечность и краткий миг. Надежда и любовь — могущественная сила, на которой и держится все бытие. Именно они дают старику волю продержаться еще год и затем еще год. Да, почти безграничны возможности человеческого духа, если есть цель в жизни, есть то, что придает смысл каждому дню, заставляет двигаться дальше. То, что называют молодостью души.
Другой экзистенциальный рассказ — «Сны, снящиеся сердцу» Лхагвы Жагдала показывает самосознание умирающего, последний сон души по эту сторону. Почти погрузившись в небытие, герой все же в последний раз просыпается, оживает, и даже кажется, что смерть отступает и сдается. Из забытья умирающего вырывает стон верблюдицы, которую обязательно необходимо подоить. И смерть не смеет мешать этой искре жизни. Прочно сплетены жизнь, смерть и цель. Именно необходимость что-то делать и побуждает к жизни, буквально выталкивает человека из тьмы. Повседневные и бытовые дела крепко привязывают к земле, ибо быт — это и есть жизнь.
Важнейший для героев монгольской прозы вопрос: какой след я оставлю? И возможно ли в принципе оставить после себя след? Или все, что останется, — это белый чистый снег, под которым мгновенно исчезают все следы? В разных рассказах свой ответ на этот вопрос. Неукротимая мечта, которая растворится вместе с сознанием человека, воспоминания родных, легенда, пустота или тот самый белый, ровный снег.
Восхищают широта, глубина, разнообразие проблематики рассказов, вошедших в антологию. «И ягнят, и козлят, и волчат, и человеческих детей кормят материнским молоком. Но почему становятся хищниками волки и люди?» (рассказ «Волчица с козленком» Тумэнбаяра Цэрэнтулги). В этой цитате нет противопоставления человека и волка, наоборот — подчеркивается их родство. Сравнивая человеческую и волчью натуры, автор, как и другие монгольские писатели — его соседи по антологии, размышляет о природе человека, его бесконечных тайнах.
Рассказ «Волчье логово» Гармаа Доржа заставляет вспомнить пословицу: «Что посеешь, то и пожнешь». Все плохое, что совершил человек, к нему вернется. И ведь вовсе не из дурных побуждений герой воспитал сына так, что он оказался душевно черствым. Нет, это была странная форма заботы и родительской любви.
Интересно неявное сопоставление человека и шакала в рассказе «В плену демонов» Догмида Балжира. В восточных культурах шакал часто олицетворяет подлость и трусость. Но разве шакал, загоняющий добычу, следуя своему звериному инстинкту, так уж подл? Человек, убивающий со спины, разве не подлее шакала? В рассказе «Грех благодеяния» Намсрая Дамбадаржаа показано еще одно проявление бессердечия человека: жители деревни обижают слабоумного сына одинокой вдовы. Впрочем, повествование построено так, что не может не возникнуть вопрос: в какой мере за случившееся ответственна сама мать?
Гнусности и отчаянию всегда противостоят красота души и сила прощения. Сочувствие чужой болезни способно примирить даже давних врагов — об этом ярко рассказывает писатель Норов Далхаа («Там, где ждут смерть»). Рассказ «Брошенные» Баярсайхана Пурэвжава воспевает любовь, искренность и сострадание.
Антология продуманно построена: мы движемся от рассказа «Слезы монаха» основателя современной монгольской литературы Дашдоржа Нацагдоржа (первая треть XX века) к рассказам наших современников. Их рассказы актуализируют вечные проблемы человека и общества (например, Улзийтугс Лувсандорж в рассказе «Женщина» пронзительно пишет о женщине, оказавшейся перед роковым выбором — родить ребенка или...).
Стиль современных монгольских писателей, искушенных в открытиях мировой литературы, оценивших возможности «потока сознания», отличается от притчевого языка первых историй. Рассказы, написанные от первого лица, не просто погружают читателя во внутренний мир героя, речь идет о его самосознании. В рассказах монгольских писателей ХХ века читатель, конечно, тоже соприкасался с душой героя, но при этом смотрел на мир как бы со стороны, с высоты прожитого опыта, оглядывая мир в целом. Поздние рассказы антологии — часто взгляд из круговерти происходящего, когда не то чтобы ослаблена связь человека и мироздания, не то чтобы сужается угол зрения, но мы смотрим скорее не сверху, а изнутри, из того сейчас, когда еще не пришло время осмыслить жизнь с высоты завершающейся жизни.
Мы можем увидеть и прочувствовать не всю жизнь героя, а только одно мгновение: таинственные зеленые ворота, девочка с ведрами, ее улыбка, странный трепет. Любовь. Рассказ «Свидание» Золбаяра Бааста, контрастируя, показывает переплетение частного и мирового пространств. Любовь так чувственно вписана в мир, неразрывно связана с туманом, с поверхностью льда, с крепким морозом, звездами, в которых открывается таинственная бесконечная глубина. Первая любовь, нежная, невинная, когда еще не знаешь, что с тобой происходит...
Последний рассказ контрастирует с рассказом «Слезы монаха», открывающим антологию. Разве любовь это страсть? Любовь — это трепет и нежность...
Антология «Современный монгольский рассказ», многогранно раскрывая мир наших вечных соседей — монголов с их переживаниями, сомнениями, страстями, любовью, делает любого читателя этой книги умнее, зорче, благороднее.
Антология — добрый плод творческого сотрудничества писателей и переводчиков Монголии и российских писателей. Большинство из них училось в Литературном институте имени А.М. Горького или работает в нем. Также отрадно, что в 2021 году в Улан-Баторе вышла антология современного русского рассказа — при поддержке работающего в Литературном институте научно-образовательного и культурно-просветительного центра «Дом национальных литератур».
Дарья Леднева
Владимир Бабков. Игра слов: Практика и идеология художественного перевода
«Вообще-то художественный перевод невозможен, ведь каждый язык создает свой особый мир, и как же передать его средствами другого языка?» — пишет Ирина Левонтина. Другими словами, она признается, что опыт перевода — это в любом случае опыт неудачи. Но честное описание неудачи меня привлекает больше, чем бодрое сообщение о некоем успехе.
Владимир Бабков один из самых известных современных переводчиков с английского. Тут и Бернард Шоу, и Джулиан Барнс, и много кто еще. В предисловии он пишет: «Эта книга не учебник и тем более не научная монография. Это попытка описать процесс художественного перевода изнутри, рассказать о том, с какими трудностями встречаются переводчики и как они их преодолевают», — то есть подход понятен, заметки плотника о плотницком искусстве, полезные для прочтения плотниками же.
Но не только.
Книга состоит из четырех частей:
1. Подход.
2. Работа с фразой.
3. Работа с текстом.
4. В поисках стиля.
Лично мне приятнее всего было читать «Приложения», в таких книгах это часто самое интересное.
Исключение из исключений. Беженцы из лагеря беженцев, если понятно, о чем я говорю.
Владимир Бабков преподает в Литературном институте имени А.М. Горького, и можно только позавидовать его студентам. Впрочем, почему позавидовать? Данная книга — открытый семинар по переводческому искусству, куда открыт доступ всякому, кто эту книгу откроет. Правда, не плохо бы этому читателю знать английский язык, потому что это труд именно переводчика с английского и все примеры даны на том самом «великом и могучем» английском языке.
Насколько мне известно, это первое сочинение, в котором предпринята попытка подробно и в большом количестве аспектов рассмотреть процесс художественного перевода. Да таких книг и не может быть очень много и даже просто много, будем благодарны Владимиру Бабкову.
Владимир Смирнов. Портреты замечательных людей: интервью. Книга первая
Лежащая сейчас перед нами книга одновременно и необычна, и обыкновенна. Если посмотреть поверхностным взглядом, да, ничего особенного в ней вроде бы и нет. Мало ли в наше время выходит и выходило сборников разнообразных интервью. Но зачем смотреть поверхностно? А если вчитаться? И тогда мы с неизбежностью обнаружим, что перед нами основательный, даже можно сказать, подвижнический труд, который переворачивает в нашем представлении такое понятие, как интервью.
Все дело в том, кто ведет беседу.
Все дело в том, с кем он беседует.
И главное — какую преследует цель?
Владимир Смирнов опытный писатель, окончил Высшие литературные курсы при Литературном институте имени А.М. Горького. Он знает цену Слову и тщательно выбирает героев своих материалов. Основной параметр, по которому он отбирал людей — героев своей книги, явлен нам уже в названии первого материала. «На ком стоит Россия». Так называется интервью с Николаем Григорьевичем Егоровым, генеральным директором предприятия из Тюмени. В значительной степени этот критерий может быть отнесен ко всем насельникам этой важной работы.
Кого здесь только нет.
Тут и священнослужители (их больше всего, и это естественно), и производственники, и писатели, и преподаватели, спортсмены, редактор газеты, политики, ветеринары, военные, врачи, космонавты.
Невольно перед нами встает широчайшая панорама живой жизни нашей страны. Встают фигуры не просто интересных людей, а людей-подвижников, каждый мастер, и немалый, в своем деле. Это становится понятно из того, что говорят избранники Владимира Смирнова. Каждое интервью построено по-особенному, для каждого персонажа находит Владимир Смирнов свои особенные вопросы, необычные повороты темы, ракурс и каждому дает возможность высказаться.
Охвачено все начало века, от 2000 года до года 2022-го. Сложный предвоенный человеческий расклад нашей страны. Особенно греет душу, что перед нами «первая» книга проекта под названием «Книжная серия Владимира Смирнова». Значит, будут еще и еще интересные встречи. Хочется пожелать автору книги и издательству «У Никитских Ворот» успехов на этом пути, а нам, читателям, новых встреч с выдающимися людьми нашей родины.
Юрий Барыкин. Темные страницы Брестского мира: Статьи
Автором аннотации к этой книге Ю.Барыкин именуется «независимым историком», но он на самом деле автор весьма и весьма ангажированный, если так можно выразиться. Кем же или чем же?
Антикоммунистическим дискурсом.
В настоящее время редко можно встретить автора со столь последовательным и ясным мировоззрением.
Книгу составляет монография, давшая название этому изданию, и восемь статей к теме, позволяющих представить проблему более объемно.
«Первая мировая война велась не только на сухопутных и морских фронтах, с помощью снарядов, бомб и удушающих газов, предназначенных для физического уничтожения врага. Ожесточенная война шла еще и на пропагандистском фронте. Запугать неприятеля, сломить его волю к сопротивлению, вызвать у населения недовольство собственным правительством — вот задачи, которые стояли перед соответствующими службами враждующих сторон. В идеале антиправительственная пропаганда должна была исходить не с другой стороны линии фронта, а от людей, имевших авторитет внутри воюющей страны».
Процитировал сейчас Барыкина и подумал: а ведь ничего не изменилось более чем за сто лет в методах ведения пропагандистских кампаний.
Бесконечные Невзоровы ведут себя так, как было предсказано автором «Темных страниц Брестского мира».
Не удержусь и процитирую еще: «Факт есть факт: никакая вражеская пропаганда не добилась существенных успехов ни в одной воюющей стране из обоих противостоящих блоков. Кроме России, где эта пропаганда поддерживалась и проводилась врагом внутренним. Ни в одной стране, кроме России, не нашлось политической силы, готовой предать интересы собственного Отечества в Великой войне».
Очень не хотелось бы, чтобы картина повторилась на настоящем этапе.
Хорошо, что выходят такие неглупые книги и современный читатель имеет возможность сделать полезные для себя выводы.
Сергей Шулаков