Они уйдут

Он отворил дверь.

Они стояли на пороге дома, смущенно перетаптываясь и чуть улыбаясь.

— Мы пришли к тебе на твой праздник, Саша. — И нырнули под его рукой. Один побольше, другой поменьше.

Он едва сдерживался. Поплелся вслед за ними.

Они уже сидели за столом — чинно, с чувством поедали шанежки. Он подскочил, ударил ладонью по протянутой к тарелке руке. По шелковистой лапе.

— Больно, Саша!

Он закипал.

— Пришли на мой праздник, да? А вас кто-нибудь звал?

— Но мы любим тебя, Саша.

— Да на черта мне ваша любовь! — возопил он в ярости. — Одни убытки от вас! Вы знаете, сколько я заплатил за вас штрафа, а? Теперь вот одни только шанежки на праздник. Тут должен быть стол накрыт, я гостей нормальных хотел пригласить! Нормальных! А из-за вас я в одиночестве праздник встречаю.

— Прости нас, Саша.

Она смотрела с горестным укором, прижимая кошку к груди.

— А мы с кошкой, когда шли на твой праздник, думали, ты нам будешь рад.

И снова шелковистая лапа тянется к тарелке с шанежками, за ней — вторая.

— Я сказал — не брать! У меня больше нет ничего, это — последнее! Я предупреждал вас: ни в коем случае нельзя подходить к детям. А вы? Зачем вас понесло на детскую площадку?

— Они позвали нас играть, Саша. Мы просто играли.

— А мне — штраф! Все беды мои — из-за вас. Ну что вы ко мне привязались, а? Всё ходите и ходите!

— Потому что ты добрый, Саша. Ты никогда раньше нас не прогонял. Нам что, уйти, Саша?

— Уходите! Выметайтесь! И чтобы я вас больше не видел!

Они молча и виновато смотрели в пол. Один побольше, другой поменьше.

— Ладно, Саша, как хочешь. Мы уйдем, Саша. И больше не придем. Обещаем тебе.

Он в досаде метнулся на кухню. Сзади послышалось женское: «Пошли, кисонька. Видишь, гонят нас».

Он крикнул:

— Как же, уйдете вы! Вас не выгонишь, вы намертво впились!

В тот день, когда они появились впервые, он с женой жарил шашлык в саду. Склонился над мангалом, и вдруг жена восторженно окликнула его:

— Смотри, смотри, какая к тебе делегация!

Он обернулся. Они молча подошли к садовому столику, принялись за шашлык. Кот был большущий, со свалявшейся шерстью и изуродованным глазом. А его подружка — чуть розоватая узенькая кошечка. Что-то комом шевельнулось у него в душе, и он не смог их прогнать...

Он вернулся из кухни в комнату. Никого не было. Неужели и вправду ушли? Да, ушли!

Пусто. Всюду пусто. Словно из души исторгли что-то, без чего ей теперь придется ох как тоскливо.

Он коротко зарыдал. Бросился на крыльцо, распахнул дверь. Во дворе — никого. Догнать, уговорить вернуться! Иначе они уже никогда больше не придут!

Улица поселка была безлюдна. Он побежал к детской площадке. Капли недавнего дождя унизали металлические конструкции качелей.

Их тут не было.

Он запрокинул голову и закричал громко, во весь голос:

— Вы где? Стойте! Вернитесь!

Он не знает, где их теперь искать. А они не знают о его раскаянии. Думают, он доволен, что они ушли навсегда. И как он теперь будет без них? А?

— А-а-а! — со всей силой горя застонал он, глядя в желтое пятно предзакатного неба.

Он увидел их в конце улицы, они удалялись — один побольше, другой поменьше. Спасибо, спасибо, Господи!

— Погодите! — кричал он на бегу.

Они остановились, обернулись. Благостная волна облегчения накрыла его.

— Простите меня, — твердил он, запыхавшись. — Вернитесь на мой праздник! Пожалуйста, прошу вас.

— И можно будет есть шанежки? — робко спросил тот, что поменьше.

— Конечно, сколько угодно шанежек! Пойдемте, пойдемте на мой праздник!

Он суетливо пропустил их в калитку, втроем они взошли на крыльцо. «Вот видишь, кисонька, все хорошо, мы снова на празднике у Саши», — приговаривала она, гладя кошку.

— Присаживайтесь к столу, — говорил он тому, что побольше, и тому, что поменьше. — Сейчас я принесу еще шанежек!

— Ты очень хороший, Саша, — сказал тот, что побольше.

А тот, что поменьше, смотрел по-детски, чуть выпятив губы.

Он прошел в кухню. На холодильнике снова, уже в который раз, мельком увидел клочок бумаги с коричневым чайным ободком посередке. Записка.

«Я много раз говорила тебе, что уйду. Ты не верил. Сегодня я ушла от тебя навсегда».

Старухины чаевые

Виктор машинально протирал и без того сверкающие чистотой бокалы и поглядывал на забавную парочку, пристроившуюся за самым неудобным столиком. «Он» с потешной изысканностью ухаживал за своей спутницей, подавал ей то салфетку, то прибор со специями; «Она» с какой-то трогательной жеманностью принимала эти знаки внимания. Примечательным в этой парочке, переступившей порог ресторанчика с детским смущением на лицах, был возраст: никак не меньше полутора веков на двоих. Дед, осанистый, седобородый, был одет в старомодную тройку, на носу у него посверкивало пенсне — наверное, последнее в столице, применявшееся по прямому назначению. Пожилая леди чопорно куталась в полинялую меховую горжетку.

В общем-то сесть старик со старухой вполне могли бы и за столик поприличней — скажем, у окна или под раскидистой пальмой: других посетителей, кроме них, в ресторанчике не было. Но, видно, природная застенчивость и отсутствие опыта в посещении подобного рода заведений заставили их забиться в угол возле самого входа. Да еще, скорее всего, скудость финансовых средств: то, что «молодожены» не при деньгах, явствовало из их более чем скромного заказа.

Виктор вздохнул: все эти его наблюдения вели к одному-единственному логическому выводу — чаевых ждать не приходится. Хороших чаевых имеется в виду.

А когда он, собственно говоря, в последний раз получал приличные чаевые? Давненько... Помнится, какой-то толстосум по-барски наградил его за расторопность, проворчав напоследок замысловатую тираду, что, дескать, ни один ресторан еще не навевал на него такую смертную тоску, как этот, куда он забрел совершенно случайно и больше появляться в этой тошниловке не собирается.

Похоже, скоро здесь вообще перестанут бывать посетители: хозяин вот-вот закроет заведение, приносящее одни лишь убытки. Все к тому идет. Из обслуги остались только Виктор да официантка Люся, кругленькая хохотушка, и они работают по очереди. Пора, давно пора искать новое место...

У Люси впереди проблем не предвиделось: недавно ее дядя купил небольшой, но весьма престижный клубишко и звал туда племянницу старшей официанткой.

— А ты, Витек, мог бы занять пост метрдотеля, — загадочно подмигнула напарнику Люся.

Виктор прекрасно понимал, что метрдотелем он может стать лишь в том случае, если заделается родственником хозяина, Люсиного дядюшки... Что ж, жизнь есть жизнь, к тому же Люся — весьма аппетитная и не стервозная девчонка. И все-таки... Сначала он попытается решить свои проблемы самостоятельно. А там видно будет.

Странная парочка в нерешительности поглядывала на Виктора, и он понял, что пора выписывать счет. Негусто... Но у Виктора не поднялась рука накинуть к сумме хоть бы сотню: ну что с них взять, с этих пришельцев из прошлого... Почтительно положил перед стариком кожаную папочку с квитанцией и с достоинством удалился, чтоб не смущать супругов.

— Спасибо вам, Виктор, — послышался из-за спины голос дамы. — Счастливого Рождества!

Откуда она знает, как его зовут? Ну конечно же: к его рубашке приколот бейджик с именем. А вот насчет пожелания счастья — тут бабка явно глумится. Все его счастье осталось в прошлом, впереди ждут одни лишь невзгоды. Поиск работы — это так, пустяки. Искать придется к тому же хоть какое-то пристанище: завтра, аккурат на Рождество, он уезжает из обустроенной, ставшей такой родной квартиры. Оставляет все жене — такой вот широкий жест. Дескать, мы бедные, но гордые. Судья по ошибке проставила в повестке об их явке для оформления развода завтрашнее число, а ведь завтра Рождество, в суде выходной... Ладно, посетим святилище Фемиды на другой день, а завтра — переезд. Вещички он уже сложил, нищему собраться — только подпоясаться.

Виктор раскрыл папку с расчетом и обомлел. Из кармашка торчали две «красненькие»: ровно столько, сколько значилось в квитанции. Но не это поразило официанта. Вместо чаевых — Бог с ними, не нужны ему чаевые! — Виктор обнаружил два пакетика растворимого чая. Поднял глаза: старик и старуха уже исчезли за дверями. В другое время Виктор от души посмеялся бы над таким оригинальным рождественским розыгрышем, но сегодня было как-то не до смеха. Он лишь с легкой завистью подумал, что, судя по всему, престарелые посетители прожили счастливую и веселую жизнь, коли на склоне лет не разучились так хохмить...

— Ты опять наследил в квартире, — сказала жена, гремя на кухне посудой. Она вернулась из театра, как всегда, к полуночи, усталая, озлобленная и продрогшая.

— Ну потерпи меня, уже недолго осталось, — ответил Виктор, но знал, что началась «прелюдия» к ежевечернему ритуалу попреков и стенаний со стороны благоверной.

— Что за Рождество! — в сердцах продолжала жена. — У нас даже елки дома нет... А куда ты подевал чай? С собой, что ли, забрать решил? Крохобор... Господи, так мечтала согреться, когда приползу домой, и на тебе!

Крохобор, между прочим, оставляет ей свое кровное жилище... Ну ладно — действительно, недолго осталось, чего обижаться. Елка... Интересно, а для кого было наряжать елку в этом году? Дочка-первоклашка уже который месяц у тещи, и слава богу — избавлена от выслушивания каждодневных перебранок.

Когда они в последний раз говорили по-человечески? Виктор не смог вспомнить. Зато он вдруг вспомнил о двух пакетиках чая, полученных им сегодня «на чай». Куда он их сунул? Ага, вот они, в нагрудном кармане рубашки. Надо же, пригодились, теперь не придется бежать под метелью до ночного магазина, и то хорошо.

Жена плакала. Актриса... У нее ведь тоже в театре не все ладится, пришел новый режиссер, и она лишилась сразу двух своих коронных ролей. В последнее время жена часто повторяла: «Надо что-то менять, так больше жить нельзя». Вот и решила сменить мужа. А что, не велика потеря: он как был, так и остается простым официантом. Вот кабы, на худой-то конец, он стал владельцем ресторана, хотя бы того разнесчастного, где ныне мыкает горе...

Виктор задумчиво наливал кипяток в два стакана с опущенными в них пакетиками.

— Осторожно! — вскрикнула жена, и он отдернул чайник: чуть было не хватил через край. Когда-то все это уже было...

Именно так они познакомились много лет назад в скором поезде. Одновременно очутились возле титана с кипятком, вагон качнуло на стрелке, и Виктор плеснул чаем на юбку будущей жене. Он как-то удачно пошутил тогда, они познакомились и потом всю ночь просидели в темном купе, разговаривали, смотрели на бегущие огоньки «печальных деревень»...

— Когда мы с тобой последний раз говорили по-человечески? — с обидой спросила жена. — Наверное, только тогда, в поезде...

Значит, и ей вспомнилась сейчас та волшебная ночь. Виктор судорожно хлебнул чай, чтобы сглотнуть комок, подступивший к горлу. За окном раскатисто ударил в небо праздничный фейерверк. Виктор подошел к окну, прижался лбом к холодному стеклу. Внизу, несмотря на поздний час, резвилась детвора, взрослые кидались снежками, слышался смех. Рождество... Интересно, спит ли сейчас дочка или вот так же играет возле дома? Виктор вгляделся в темноту: где-то там, совсем недалеко, живет теща... Стиснул зубы — так захотелось прямо сейчас отправиться туда, взять Алису и пойти гулять по рождественскому снегу.

Неслышно подошла жена. Сказала:

— Хочешь, пойдем возьмем Алису и погуляем втроем?

Под ногами хрустел свежевыпавший снег, навстречу попадались разгоряченные, веселые компании. Виктор загадал: вот если сейчас из-за угла...

А через мгновение они уже кувыркались по снегу, сбитые с ног большими деревянными санями, выкатившими на них сбоку, из переулка. Отсмеявшись, жена отряхнула снег, посмотрела на Виктора потемневшими от волнения глазами:

— Знаешь, я загадала, что если из-за угла на нас наедут сани, то все будет хорошо. Я, ты, Алиса. Смешно?

Где-то на далекой церкви ударил надтреснутый колокол — раз, другой, как-то несмело, будто боясь расплескать нарождающуюся радость События. К нему присоединились другие, и вот колокольный звон мелодично поплыл в ночном небе. Рождество наступило.

А потом были Святки, и Виктор с Алисой ходили по шумной ярмарке, они заглядывали в балаганы, катались на лошадках. Скоро появится мама. Получила роль в новом телесериале, сейчас подписывает контракт...

Алиса тянула папу к лотку с детскими книжками. Виктор взял в руки одну — яркую, подарочную. Открыл и улыбнулся. Так и есть. Все правильно.

До чего же похожи! Хотя... Может, и не слишком-то похожи, но очень хотелось так думать...

С картинки на Виктора смотрел седобородый волшебник в старомодной тройке и пенсне, а рядом с ним художник изобразил пожилую фею.

На ее плечах была та самая меховая горжетка.